Едем мы, друзья,
В дальние края,
Станем новосёлами
И ты, и я…
…Город Заусенск встретил его тепло и безоблачно. На тротуарах, в деревянных загончиках, как зеленые поросята, похрюкивали на солнце арбузы. Напротив гостиницы был почему-то установлен памятник Лобачевскому. Привязанная к нему коза лениво доедала лежащий на постаменте букетик ромашек.
В гостинице Мишка записался в очередь на получение койки. Записался пятьдесят шестым. Очередь двигалась со скоростью пять коек в день и пятнадцать – в ночь.
Мишка маялся в вестибюле уже вторые сутки (отлучаться было нельзя, отлучившегося вычеркивали), писал жене длинные письма, угощал соседей по очереди тёщиными котлетами и играл с ними в дурака «на носики».
И вдруг его окликнули:
– Здорово, старуха!
Он обернулся и обомлел: это была Лялька Доброштан, бессменная староста третьей группы, которую он не видел уже лет двадцать. Они обнялись, расцеловались.
На их курсе занималось тридцать две девушки, тихий и робкий Мишка был единственным мужчиной, но все давно забыли об этом. Студентки рассказывали ему о своих увлечениях, его фото висело на «Доске отличниц», даже деканат поздравлял его вместе со всеми с днем 8 Марта.
– А ты молодец, старуха! Держишься! – Лялька одобрительно хлопнула его по плечу. – Многие наши – уже карикатуры на самих себя, а ты ещё – дружеский шарж…
– И ты – шарж, – галантно ответил Мишка.
Разобравшись в ситуации, Лялька немедленно приняла решение:
– Поужинаем вместе, попьём чайку, отоспишься у меня, а потом опять станешь на свою вахту.
Поужинать в ресторане не удалось, все столики были заняты – там счастливые обладатели номеров праздновали свое вселение.
Лялька затащила его к себе в номер, придвинула столик к тахте, быстро соорудила какую-то еду, включила крохотный электрический чайник, который привезла с собой, и даже поставила на стол начатую бутылку пива. Они выпили, закусили и, перебивая друг друга, стали вспоминать однокурсниц. Потом, как когда-то, Лялька рассказала ему о самом интимном: о своём муже, тренере по боксу, который последнее время «задурил» и стал заигрывать с комендантшей их дома. Захмелевший от радостной встречи Мишка пообещал набить ему физиономию…
За окном уже давно стемнело. Негатив неба макнули в проявитель, и на нём проступили звезды. Лилипут-чайник кипел, как оскорблённый итальянец, создавая домашний уют в номере. Мишка блаженно улыбался. Радость распирала его, как на демонстрации.
И тут дверь без стука распахнулась и с возгласом «Попались, голубчики!» в номер ворвались дежурная по этажу и администратор гостиницы.
– С поличным! – дежурная хищно схватила недопитую бутылку, подскочила к Ляльке и угрожающе замахнулась носом. Её нос напоминал по форме модный импортный сапог. И по размеру тоже.
– Будем составлять протокол, – заявил администратор. Он был энергичен и волосат, волосы пёрли из него, как из унавоженного чернозёма.
– Я заранее приготовила. Только фамилии проставить! – Дежурная протянула ему исписанные листки.
– Что это значит? – спросила, наконец, пришедшая в себя Лялька.
– Нарушение инструкции коммунхоза, – ответил волосатый администратор. – Пребывание в номере постороннего лица…
– Да мы двадцать лет дружим! – перебила Лялька.
– Старая связь! – уточнила дежурная.
– … после одиннадцати вечера, – закончил фразу администратор. И добавил. – Разврат с применением алкоголя.
– Подождите, подождите… А если бы мы разошлись без пяти одиннадцать?.. Тогда бы это не был разврат?
– Без пяти ещё можно.
– А в пять минут двенадцатого?
– Уже нельзя.
Лялька ещё долго возмущалась и протестовала, а Мишка совершенно потерял дар речи. Он молча отдал свой паспорт, из которого переписали все данные о владельце, и покорно спустился в вестибюль.
Здесь дежурная и администратор посвятили всех командированных в обстоятельства дела и предложили исключить Мишку из очереди как аморальную личность. Очередь радостно откликнулась. Особенно активничали те, кто стояли за Мишкой, а так как их было большинство, то через три минуты опасный нарушитель общественной нравственности был с позором выдворен за дверь…
…Когда Мишка переступил порог собственного дома, его встретило тягостное молчание. На столе лежало распечатанное письмо от администратора гостиницы. Мишка хотел поцеловать жену, но та отшатнулась от него, как от прокажённого, и зарыдала, прижимая к себе детей. Даже переходящий дед не поздоровался с Мишкой: он мрачно жевал пурген и осуждающе постукивал своими костями.
Тесть направил на Мишку свет настольной лампы и спросил:
– Будем молчать или будем признаваться?..
– Вон из моего дома, потаскун! – крикнула тёща и величественно указала на дверь. Вместо халата на ней была надета старая шинель мужа, и она напоминала регулировщика.
– Сексуальный рецидивист!.. – обозвал Мишку тесть, вытолкал вслед за ним его чемодан и захлопнул дверь.
…Это был крупносклочный дом.
Новость распространялась в нём быстрее любой инфекции. Когда Мишка спустился вниз, его встретил комендант. Не здороваясь, он сообщил:
– Сегодня лекция: «Моральный облик советского человека». Читает персональный пенсионер товарищ Творожок.
– Ну, так что? – удивлённо спросил Мишка. Комендант в упор вонзил в него суровый взгляд.
– Вам бы не мешало послушать!..
Первое, что Мишка увидел, войдя в здание своего управления, это огромное объявление, извещавшее об общем профсоюзном собрании с повесткой дня: «Персональное дело товарища Норушко». Тут же к нему подскочил инспектор Менделевич, признанный городской сердцеед, и стал трясти Мишке руку.
– Я ведь не знал, что ты тоже по этому делу… Сколько лет всё в подполье. Ай да конспиратор! Преклоняюсь!
Сам Менделевич постоянно попадал в скандальные истории, которые заканчивались женитьбой. У него было уже с полдесятка жён. Менделевич даже составил специальную таблицу, по которой платил им всем алименты.
…Зал, где состоялось собрание, был переполнен и парадно освещён. Особенно ярко было в президиуме: по инициативе местных шутников сюда выбрали всех лысых – лысины членов президиума светились, и от них отражались «зайчики».
Мишку поставили перед залом, долго допрашивали, интересовались подробностями. Мишка понимал, что надо бы повернуться и уйти, но не в силах был двинуться с места. Он напоминал огромную бутылку, налитую чугуном. В горло как будто воткнули пробку, от которой нельзя было избавиться даже при помощи штопора. Не в силах вытолкнуть из себя ни слова, он зажал дрожащие ладони под мышками, молча потел и почему-то идиотски улыбался.
После двухчасовых дебатов собрание приняло решение объявить Михаилу Норушко выговор за аморальное поведение, перевести его в другой отдел, где нет женщин, и максимально загрузить общественной работой, чтобы ему некогда было заниматься глупостями… Поблагодарить администрацию гостиницы города Заусенска за своевременный сигнал и сообщить, что должные меры приняты.
– Не грусти, старик, – утешал Мишку Менделевич, – не всё коту масленица! Столько лет скрывался – надо ж когда-то и подзалететь. Ничего! Впредь будешь осторожней.
Менделевич помог Мишке с жильём. Он устроил его за городом, в маленьком домике у вдовы аптекаря, которая торговала арбузами.
Все Мишкины попытки вернуться в семью кончались неудачей: тесть и тёща не пускали его на порог. Переходящий дед уехал к следующим родственникам, претендующим на увеличение жилплощади. Жену к Мишке не подпускали, к телефону не звали. На улице поговорить тоже не удавалось: на работу её провожала тёща, а после работы тесть присылал за ней мотоцикл с коляской.
Зато в управлении Мишка стал заметной фигурой. Мужчины уважительно перемигивались у него за спиной, женщины смотрели на него с повышенным интересом.
Иногда к Мишке в комнату заходила вдова. Она покупала одежду в магазине «Богатырь». Её тело состояло из огромных шаров, казалось, что она проглотила, не разжёвывая, часть своих арбузов. Она плотоядно посматривала на своего жильца и, зная его репутацию, удивлялась, почему он медлит и не предпринимает агрессивных акций.
А Мишка маялся и тосковал. Хотя аптекарь умер уже лет пять назад, в доме всё ещё пахло валерьянкой – это спасало Мишку от сердечных приступов. Особенно, когда он смотрел на вдову.
Однажды после работы к нему подошёл Менделевич и заговорщически прошептал:
– Есть хата, отдельная, и хозяйка с подругой… Возраст бальзаковский, но выглядят, как две Софи Лорен. Нужен опытный напарник. Пойдём?
– Пойдём, – покорно согласился Мишка.Не губите меня!
Я с детства рос очень послушным и исполнительным. «Ешь кашку!» – и я набивал рот размазней. «Без спросу не ходи!» – и я вымаливал разрешение даже на то, чтобы пойти пописать. «С этим не дружи – он плохой!» – и я отбирал у плохого мальчика свой мячик. «Учись хорошо!» – и я зубрил ненавистную анатомию. «Занимайся спортом!» – и, не имея сил поднять штангу, я перекатывал её по залу. «Запишись в самодеятельность!» – и я гадким голосом орал в хоре.
Потом я вырос, окончил школу, окончил институт, стал взрослым, самостоятельным, даже руководящим. Но, приученный выполнять указания, продолжал жить только так, как велят и советуют.
«Храните свои деньги в сберкассе!» – прочитал я на светящемся транспаранте и сразу положил на книжку все свои сбережения. Увидев плакат на стене сберкассы: «Летайте самолётами Аэрофлота!» -немедленно снял деньги с книжки и помчался в аэропорт. Прилетев на Кавказ и сойдя с трапа самолёта, прочитал: «Туризм – лучший отдых!» Тут же купил рюкзак и затопал по горным тропам. Где-то на перевале наткнулся на предупреждение: «Не забыли ли вы застраховать своё имущество?» В ужасе хлопнул себя по лбу: конечно, забыл! Сбросил рюкзак, скатился вниз, вскочил в самолёт, вернулся обратно и немедленно всё застраховал: квартиру, мебель, одежду и даже кошку.