Негромко затянули:
Прощай, любимый город…
Перловый растрогался.
– Хорошие вы друзья. Трудно мне будет без вас.
– Через годик к тебе Ханыгин приедет, его очередь.
Снова продолжили:…И берег морской целует волна
И тихо доносит баян.
– На кого доносит? – испуганно спросил Тимур.
Наступила пауза. Все задумались.
В этот момент дверь распахнулась, вошёл ревизор. Сотрудники базы замерли в ожидании приговора.
– Ревизия окончена! – Ревизор обвёл всех грозным взглядом, углядел рюкзак и кошёлку, подошёл, заглянул, остался доволен.
– Уношу из вашей базы самые хорошие впечатления!
Надел рюкзак, взял кошёлку и пошёл к выходу.
Все, стоя навытяжку, молча провожали его глазами. Только завбазой растерянно пролепетал:
– Так кто же всё-таки в этом году будет сидеть?Страшная месть
Кассирша ультимативно требовала мелочь. Уборщица перетасовывала опилки под ногами у покупателей, приговаривая: «Ходят тут всякие». Восемь продавщиц хором кричали: «Вас много, а я одна». Сотни покупателей перебежками бросались от отдела к отделу, безуспешно пытаясь обратить на себя внимание. Дети плакали, мужчины ругались, женщины, сохранившие девичью наивность, требовали жалобную книгу…
Словом, в гастрономе № 4 начался нормальный рабочий день. Ежедневно я вливалась в этот поток, тоже о чём-то кричала, чего-то требовала и оставляла здесь, в магазине, трупы моих погибших нервных клеток. Но сегодня я решила за всё отомстить, взорвать эту привычную обстановку хамства и безнаказанности, испортить продавцам настроение на весь день, как они портили его по утрам тысячам покупателей.
Начала с заведующей гастрономическим отделом. У неё было огромное количество огромных зубов. Глядя на неё, можно было предположить, что человек произошел не от обезьяны, а от крокодила.
– Доброе утро! – вежливо приветствовала я её.
У продавщицы от удивления отвалился тяжёлый подбородок.
– Дайте мне, пожалуйста, «одесской» колбасы.
– «Одесская» кончилась! – щёлкнула челюстью пришедшая в себя женщина-крокодил.
– А вы дайте мне вон те обрезки. Вам их всё равно списывать, а я заплачу.
– Здесь семьсот граммов, – сообщила продавщица, несмотря на то, что стрелка весов остановилась возле отметки «четыреста пятьдесят».
– Вы ошибаетесь, – мягко поправила я, – тут будут все восемьсот, если вы положите верёвочку от колбасы, которую собираетесь выбросить.
И я отправилась в кассу.
– Платить без сдачи! – заорала кассирша. – Я на всех вас мелочи не напасусь.
– И правильно, – поддержала я. – Покупатель должен мелочь всегда носить с собой. Я, например, прежде чем идти в магазин, забегаю в банк и размениваю десятку-другую. Мне это ничего не стоит, а вам облегчение, правда?..
Перед онемевшей кассиршей я вывалила из кармана две пригоршни десятикопеечных монет. Потом взяла из рук уборщицы тряпку и вымыла полмагазина.
– Если бы всякие, которые тут ходят, были сознательными и по очереди мыли пол – вам было бы намного легче.
Проходя мимо толпы чем-то возмущённых покупателей, я обратилась к ним с миролюбивым призывом:
– Товарищи! Продавцы не виноваты. Это мы приходим в магазин и раздражаем их своим присутствием. Если бы нас здесь не было – они были бы с нами намного вежливее.
В магазине уже никто не работал. Весь обслуживающий персонал гастронома № 4 с полуоткрытыми ртами следил за моими действиями. В дверях подсобки толпились удивлённые грузчики.
В мясном отделе работал профессиональный хам, у него даже «здравствуй» звучало как «пошёл вон». Сквозь лоснящуюся кожу лица было видно, как в его щеках бурлит и клокочет гемоглобин.
– Вам чего?! – рявкнул он на меня из-за прилавка, как собака из будки.
– Граммов триста мяса, которого уже никто не берёт, – проворковала я.
Он бросил на весы кусок мяса, зелёный, как тоска.
– Спасибо! Такого я ещё никогда не ела.
– К нему нагрузка: семьсот грамм костей.
– Кости – это моя слабость, можете дать килограмм.
– Заворачивать не во что, бумага кончилась.
– А зачем заворачивать? – искренне удивилась я. – Мясо очень удобно носить в карманах.
На глазах у потрясённого мясника я втиснула купленное мясо в кружевной карман моей блузки. Весь кусок не поместился, часть его выглядывала из кармана, как платочек.
Я взбила его рукой и снова обратилась к продавцу:
– Как вам кажется: к этой блузке идётсвинина или говядина?
Мясник растерянно замычал.
Этого не выдержала даже видавшая виды потомок крокодила. Нервы её дрогнули, и она закричала мне через весь гастроном:
– Жалобная книга заперта! Ключ у завмага! Завмаг в отпуске! В декретном!
– Жаль! Так хотелось написать вам благодарность.
Я обаятельно улыбнулась женщине-крокодилу, послала воздушный поцелуй нагемоглобиненному мяснику и, напевая «Неужели это мне одной…», вышла из магазина.
Травмированные моей вежливостью, продавцы долго и оторопело глядели мне вслед сквозь стеклянную витрину. В помещении висела непривычная, напряжённая тишина. Чувствовалось, что обалдевшие продавцы ещё не скоро придут в себя.
Моя месть удалась!Собачья жизнь
Вот вы мне ответьте: собака – друг человека? Друг? Так почему же человек со своим другом-собакой по-свински поступает?..
Взять, к примеру, намордники. За что на умную и преданную личность железную решётку надевать? Вы обратите внимание: когда собака в наморднике, она всегда голову опущенной держит, потому что ей стыдно. За нас с вами стыдно.
А вы с собакой путешествовать пробовали? Нет? Ну, так я вам расскажу, что это за процедура.
Дали мне в месткоме путёвку в дом отдыха, тридцатипроцентную, горящую. Сегодня дали – вчера выезжать. Оформил я отпуск, получил деньги, думаю, что с Пеком делать (Пек – это королевский пудель, четыре золотые медали). Жена в командировке, дочь в пионерском лагере – оставить пса не с кем. Можно было бы к тёще отвести, она животных любит. Но у них члены правления кооператива постановили, что собак в доме не потерпят. Крыс они терпят. Тараканов тоже. А собак – нет. Забрела к ним во двор какая-то бездомная дворняга, они её так облаяли, что она сбежала от них на живодёрню.
Вот и пришлось мне Пека с собой взять. Приехали вечером, дом отдыха далеко, решил я в городе переночевать. Номер заранее был заказан, я не беспокоился. Приезжаем – не тут-то было: собак в гостиницу не пускают. Оформил я номер, а сам голову ломаю: что делать? Как пса мимо дежурной провести? Думал, думал – и придумал. Поставил Пека на задние лапы (он мне тогда до плеча достаёт), набросил на него своё пальто – получилось макси, до пят, так что лап не видно. Обнял за плечи, чтоб помочь на задних лапах держаться, и повёл к себе в комнату. На голове у него завитушки чёрные, как у накрученной брюнетки. Сзади поглядеть – точь-в-точь девица в модном пальто и с модной причёской.
Так мы мимо дежурной и прошмыгнули. Вошли, заперлись на ключ, радуемся. Я песни пою, Пек по комнате скачет, но не тявкает: понимает, что он – контрабанда.
Вдруг дежурная звонит:
– У вас в номере дама. Посторонним разрешается находиться в гостинице только до одиннадцати вечера. Попрошу вашу гостью проводить.
Ну что тут поделаешь, надо признаваться.
– Не дама это, – говорю, – а собака.
А она отвечает:
– Личные отношения будете выяснять вне гостиницы. А пока – прошу номер от посторонних освободить.
Понял я, что честность здесь только повредит: выйду с собакой – во-первых, скандал, во-вторых, даму до утра с милицией искать будут. Поставил я Пека опять на задние лапы, набросил на него пальто, и снова мы с ним в обнимку продефилировали мимо дежурной. А ночевать нам пришлось на вокзале.
Приезжаем в дом отдыха. Там такая же история: не пускают Пека. Иду к директору. Приятный такой мужчина, седой, глаза умные, как у спаниеля. Выслушал он меня и говорит:
– По-человечески я вас понимаю, сам собак очень люблю, шесть лет на границе служил, мне овчарка даже жизнь спасла. А как должностное лицо ничего поделать не могу. У меня инструкция: детей и собак не принимать.
Вижу, не протащить мне пса в дом отдыха. Решил тогда ему где-нибудь поблизости комнату снять. Устроил его у одной старушки. Ей погреб нужен был, а копать некому, одна живёт. Вот и обязался за время отпуска ей погреб вырыть. За это она Пека приютила. Правда, брала за него, как за курортника, но я всё равно был счастлив.
И с питанием устроились: я ему курсовку купил на имя Собакина Петра Матвеевича (меня Матвеем зовут), его порции переливал в судки и носил ему три раза в день.
Всё как-будто утряслось, только тосковал он без меня: принесу ему еду, а он не ест, меня облизывает. А когда я на территории дома отдыха – он вдоль забора бегает, меня в щели высматривает. А однажды ночью просыпаюсь и вижу: кто-то в окно лезет. Пек! Проскочил все-таки! Ну, я его под кровать, а сам палец к губам, мол, лежи тихо, чтоб сосед не услышал.
А сосед мне попался, доложу я вам, тип, каких мало. С утра уже пьян, ко всем цепляется, всех задевает. И ещё у него привычка была: проснётся ночью, хлопнет стакан водки и начинает песни орать. Народ, конечно, возмущается, а он нахально смеётся и заявляет: «Я – нервный, у меня хроническая бессонница»… И справку какую-то предъявляет. И ничего с ним не поделаешь: формально – больной человек.
Вот и в ту ночь проснулся он, как всегда, – и за бутылку. А Пек пьяных ненавидит лютой ненавистью и запаха спиртного не переносит. Как прыгнет он – и лапы пьянице на плечи. Сосед – бух на койку и вопить собрался. А Пек зубы оскалил и зарычал, мол, пикни только. Ну, тот одеяло на уши, лежит, не шелохнется. И так всю ночь пролежал.
Утром все приятно удивлены: наконец-то выспались. А сосед мой – к директору, мол, безобразие, по дому отдыха неизвестные собаки бегают. Директор выслушал его и отвечает:
– Никаких собак в доме отдыха нет, это вас галлюцинации мучают из-за хронической бессонницы, согласно предъявленной вами справке.