— Конечно, Помпония! А теперь перестань рыдать. Помнишь — я попросил тебя помочь. Только не говори, что тебе не удалось ничего узнать об этой актрисе.
— Да нет, удалось, но очень немного. По правде говоря, я сейчас совсем не в форме, — пожаловалась пышнотелая матрона и отставила травяной настой, приготовленный заботливым Парисом, решив утешиться охлажденным фалернским, которое предложил ей патриций.
— Но все же одну любопытную деталь я узнала, — продолжала она.
— Смелее, подруга моя, — поторопил ее Аврелий. — Не мучай меня.
— Нынешняя вестиария[54] Ниссы недавно заняла место своей тетушки, которая умерла год назад от ужасной простуды, неожиданно перешедшей в воспаление легких. — Помпония не упускала никаких подробностей. — Так вот, рассказывая ей о первых выступлениях актрисы, эта тетушка говорила о каком-то человеке, который нередко являлся в театр и настойчиво требовал, чтобы Нисса приняла его. Однажды она согласилась выслушать его и уединилась с ним в своей уборной. Вскоре оттуда послышались крики, и прибежавшие служанки увидели, как этот урод хлещет ее по щекам. Девушкам понадобилось все их мастерство, а также немало свинцовых белил, чтобы скрыть огромный синяк на ее виске, прежде чем та смогла выйти на сцену. И охраннику тоже пришлось потрудиться, чтобы выставить вон этого незваного гостя, человека очень сильного, кроме того, страшного, потому что он весь был в шрамах…
— Это мог быть Хелидон? — поразмыслил Аврелий. — В таком случае Нисса лгала, утверждая, будто познакомилась с ним только в доме Маврика… Хорошо бы узнать, как она начала свою карьеру, кто привел ее в этот эротический мимический театр? Еще несколько лет назад никто о ней и не слышал, и все же ей удалось проникнуть в этот довольно закрытый мир…
— Единственный, кто мог бы тебе ответить, — пояснила Помпония, — так это распорядитель, принимавший людей на работу, но он попал под телегу еще два года назад… Какие вкусные, однако, эти ореховые пирожные! — добавила она с полным ртом.
Определенно пристрастие совать нос в чужие дела шло Помпонии на пользу даже в самые критические минуты жизни, и Аврелий, чтобы усилить сей терапевтический эффект, поставил перед ней вазу со сладостями, посыпанными перцем, фирменное блюдо его главного повара Гортензия.
— Меня, правда, несколько смутило другое, — продолжала матрона. — По словам служанок, Нисса и Хелидон держались отнюдь не как любовники. Знаешь, некоторые вещи женщины улавливают с ходу: никаких взглядов, улыбок, перемигиваний, никакого кокетства; казалось, они просто деловые партнеры…
— Или давние любовники, уже уставшие друг от друга, — предположил Аврелий. — Молодец, Помпония, ты оказала мне очень большую услугу!
— Лучше поблагодари мою горничную Хрисиду. Это она узнала все от гримерши, притворившись, будто хочет устроиться в театр парикмахершей.
Аврелий тотчас взял на заметку: нужно будет послать девушке какое-нибудь украшение или хороший отрез ткани.
— Что касается Сервилия, то здесь, наоборот…
Сенатор прервал подругу, дабы она опять не перевела разговор на больную тему супружеской неверности.
— Ты уже давно ничего не рассказываешь, что судачат об императрице, — заметил он, притворяясь весьма заинтересованным.
Нет ничего лучше, как переключить внимание пышнотелой матроны с ее собственных семейных неприятностей на подлинные или предполагаемые измены Валерии Мессалины.
Помпония и в самом деле оживилась, ободрилась: пикантная сплетня была для нее лучшим лекарством.
— Мессалина теперь часто встречается не только с актером Мнестром, но и с Силием… Она всюду появляется в его обществе, видели даже, как она целовала его на публике… Возможно ли, чтобы Клавдий Цезарь ничего не замечал? И в самом деле, муж всегда все узнает последним!
Иногда и жена тоже! — в смущении подумал Аврелий, провожая подругу до дверей.
— А, чуть не забыла! — добавила матрона уже на пороге. — Я провела расследование и среди моих портних в надежде, что они знают кого-нибудь из костюмеров театра Помпея… Знаешь, мне хотелось бы заказать несколько туник, причем пооригинальнее, чтобы произвести впечатление на Тита, хотя ты и советовал одеваться поскромнее.
Похоже, эта милая матрона, укутанная в синюю паллу[55] с богатой вышивкой, вовсе не собиралась следовать рекомендациям Аврелия.
— Так что же? — прервал он ее в нетерпении.
Когда Помпония начинала свои нескончаемые разговоры о переменах моды, нужно было останавливать ее тотчас, не медля ни секунды. Славный Сервилий хорошо знал это, однако всегда опаздывал.
— Ничего, к сожалению! — огорчилась Помпония. — Но башмачник, который шьет мне обувь без каблука, ту, что я ношу дома, когда нет гостей… Знаешь, такую удобную, хотя низкий каблук, конечно, мне не очень идет… И нет сомнения, что…
— Что рассказал башмачник? — решительно прервал Помпонию патриций, чтобы она не заблудилась в лабиринте разных сапожек, тапочек, туфелек и сандалий.
— Представь только, какое совпадение! — радостно отозвалась матрона. — Он как раз работал с той труппой, когда Ниссу только-только взяли туда, и ему довелось как-то отнести ей домой пару новых сандалий, очень красивых, как он говорит, целиком из лайки, прошитой золотой нитью, с кожаным ремешком, который, оборачивая пятку…
— Адрес, Помпония! Где жила, он сказал? — постарался вернуть ее в нужное русло сенатор.
— Конечно, — ответила матрона. — В большом доме на Общественном спуске,[56] на последнем этаже. Представляешь, когда этот бедный башмачник поднялся на самый верх, у него слетела туфля, порвался ремешок, и ему пришлось, бедняге…
— Да благословят тебя боги, подруга! — заставил ее умолкнуть Аврелий, посылая воздушный поцелуй, и закрыл за ней дверь, торопясь немедленно использовать полученные сведения.
В атрии он едва не столкнулся с Кастором. От секретаря исходило невероятное зловоние, и он на ходу срывал с себя грязную одежду.
— Он побежал по Общественному спуску, потом свернул на улицу, ведущую к площади Армилюстр… — сообщил александриец, рассказывая о том, как преследовал слугу из казармы.
— А затем? — с волнением спросил Аврелий.
Обе улицы вели на Авентинский холм, к Верхней улице, где находился дом Сергия Маврика. Кроме того, если сведения Помпонии верны, Нисса жила когда-то как раз в тех краях.
— Я потерял его! — развел руками секретарь. — Я бежал за ним как сумасшедший, когда налетел на этих несчастных красильщиков, что несли сырье для тканевых красок. Они вылили на меня целых два ведра!
Аврелий подавил смех, начиная понимать причину жуткого запаха, исходившего от вольноотпущенника. Очень многие красильни использовали для отбеливания шерсти мочу…
На этот раз патриций решил проявить благородство: в сущности, секретарь пострадал при выполнении своих обязанностей…
— Пойди вымойся, Кастор, и не расстраивайся из-за испорченной одежды. Я сам куплю тебе новую, — великодушно пообещал он.
— Спасибо, хозяин, но я нисколько и не расстраиваюсь. Одежда ведь твоя, — заверил его грек, нагишом исчезая в ванной комнате, и Аврелию осталось только со скорбью посмотреть на жалкие остатки новехонькой туники из тончайшей льняной ткани, которую так быстро скинул с себя его верный Кастор.
14.
В строгой одежде, накинув скромный короткий плащ, Публий Аврелий остановился у дверей старого здания и посмотрел на шпалеры, сплошь затянутые вьющимися растениями, и на цветы на балконах, как-то весьма ненадежно лепившихся к деревянным стенам высокого дома.
Он поднялся на крутую каменную ступеньку у открытой входной двери, вошел в темный атрий и зажал нос, спасаясь от невыносимого запаха капусты, царившего там.
И только он хотел подняться по внутренней лестнице, как сверху упал в пролет старый плащ, полный блох, и следом старое, изъеденное молью покрывало. Он увернулся, прижавшись к стене как раз вовремя, а то ему на голову свалились бы еще и кастрюля со сковородкой, тоже брошенные с пятого этажа.
— Вон отсюда! — орал арендодатель пожилой паре и юноше, пока те спешно подбирали свой жалкий скарб. — Я же запретил вам входить сюда и уже вызвал подмогу, чтобы выставить вас отсюда!
Властным жестом хозяин жилья подозвал двух черных рабов, ожидавших на улице.
— Самовольное занятие помещения! — воскликнул он и приказал рабам вывести вон отчаянно сопротивлявшегося юношу.
Аврелий ничему не удивился. Стоило на несколько дней задержать арендную плату, и жильца немедленно выставляли на улицу со всем его имуществом. Тех, кто упрямился, грубо вышвыривали вон специально обученные, крепкого сложения рабы, а мебель несчастных сбрасывали вниз по лестнице или выкидывали из окон на головы ничего не ведавших прохожих.
— Да проклянут тебя боги, Нигро! — обозлился парень, поддерживая своих престарелых, согбенных родителей, в слезах выходивших на улицу.
— А тебе чего надо? — грубо бросил хозяин Аврелию, расплачиваясь с вышибалами. — Нужна комната, так вот — только что освободилась. И поторопись, в Риме нелегко найти крышу над головой!
Аврелий вышел из тени на свет, и арендодатель сразу же понял, что сделка не состоится. Плащ патриция, хоть и скромный, все же не дырявый, да и сандалии его выглядят слишком новыми для человека, который согласился бы жить в конуре под крышей этого дома.
Нигро между тем не так уж огорчился. Найти жильца совсем нетрудно, несмотря на то что за стоимость самой дешевой комнаты в центре Рима легко приобрести вполне приличный и достойный домик в провинции, да еще и с участком земли.
Однако Рим есть Рим — столица огромной империи, где возможно всё и где при небольшом везении осуществлялись даже самые невероятные мечты. Поэтому толпы нищих, обездоленных и авантюристов всех мастей устремлялись к его воротам за миражами легких заработков или престижной карьеры или же с одной только смутной надеждой найти какую-нибудь надежную работу, чтобы прокормит