Вокруг нас шла своим чередом (можно даже сказать — кипела) своя подземная жизнь. Народ — обтрепанные в разной степени личности с нехорошим цепким взглядом — расположился на низких ложах, установленных в переходах и каморках, соображал на троих в импровизированных кафе, что-то ремонтировал в таких же импровизированных мастерских…
Мы сворачивали то влево, то вправо, шли то освещенными коридорами, заполненными людьми, то пустынными переходами, где тлели редкие запыленные лампы.
Чуть ли не километр мы двигались по огромной ночлежке. На рядах топчанов спали вповалку, или сидели, хлебая что-то из мисок, или занимались другими делами местные обитатели.
Голый тощий мужчина лягушкой распластался на упитанной бабе с крашеными, с заметной проседью, волосами, подпрыгивая на ней с отчаянными хрипами.
Еще трое сидели вокруг, явно дожидаясь своей очереди.
Через несколько коек под одеялом сосредоточенно возились два мужика, один из которых был завит и нарумянен.
Кто-то резался в местную игру, напоминавшую усложненные шахматы, в которую, правда, играли втроем-вчетвером; некоторые даже уткнулись в книги. Небольшая толпа слушала человека с испитым лицом, вдохновенно читающего стихи, — наверное, местного поэта.
Из распахнутых дверей по сторонам иногда слышалась музыка, разухабистые голоса, падали разноцветные блики.
На нас никто не обращал внимания — раз люди идут, то идут по какому-то своему важному делу, и нечего их нервировать.
Я тоже старался не глядеть по сторонам, изображая равнодушную сосредоточенность. В конце концов, если меня сюда заманили с какой-то нехорошей целью, я, скорее всего, не успею среагировать.
Коридоры то из древнего растрескавшегося кирпича, то из новых алюминиевых панелей отходили вправо и влево, и оттуда доносился гул людской массы. Я с некоторым удивлением подумал: насколько далеко уходят эти подземелья и какую часть Лигэла они занимают?
Страшненькое место, изнанка блестящего стеклом и металлом верхнего города…
Минут через двадцать мы вышли на перекресток тоннелей, где, как выяснилось, и располагалось то, что нам было нужно. Это была выгородка из клепаного металла, покрашенного зеленой краской. Мой проводник без звука распахнул дверь и втащил меня внутрь.
Вся она была сплошь уставлена самой разнообразной техникой, так что непонятно было, как в ней помещается хозяин — худой костистый парень лет двадцати пяти, в одних шортах, с крашенными в красно-рыжий цвет волосами и татуированной медузой на пересеченном рваными шрамами пузе.
Сопровождавший меня что-то ему прошептал на ухо, и тот полушепотом потребовал от меня фото.
Голографические фото, сделанные вчера, перекочевали в его руки и исчезли в карманах шорт.
После этого он извлек непонятно откуда кучу разномастных документов. Некоторое время рылся в них, задумчиво перебирая и внимательно изучая, неслышно шевелил губами — словно это были скрижали некоей мудрости.
— Стандартный матрикул подданного второго класса — пойдет? — наконец сообщил он.
— Пойдет, — кивнул я, подумав, что для общения со здешним людом вполне хватило бы двух слов: «пойдет» и «сделаем».
— Сделаем, — с равнодушной ленью сообщил хозяин. — Однозначно сделаем.
— Наличными? — Это был и вопрос, и условие одновременно.
Я сунул руку за пазуху, почувствовав спиной, как напрягся мой провожатый, и вытащил пакетик с кредитками.
Разложив их перед собой веером, как карты, он потыкал в две или три наугад чем-то вроде толстого алюминиевого карандаша.
Никакого внешнего эффекта это не возымело, но он, похоже, остался доволен. Отобранные из пачки документы были засунуты в какое-то устройство невообразимого вида, явно собранное из бренных останков десятка почивших от старости агрегатов.
— Мухобойка не требуется? — так же без выражения спросил красноволосый, когда все кончилось. — Отдам недорого.
— Сколько? — подстраиваясь под его тон, бросил я.
— Три синих.
— Что так дешево?
— Так ведь грязная мухобойка, три тушки на ней висят, — лениво сообщил он.
— Нет, пожалуй, не требуется, — подумав, ответил я.
— Ну, хозяин барин, — так же лениво ответил он. — А «фонарик»? Слабенький, правда, всего на шесть пшиков. Можем и «трясучку» организовать — это проще всего…
Я догадался, о чем идет речь.
Тут, кроме огнестрельного оружия, в последнее время появились лазерные ружья и пистолеты — дорогие, не очень надежные и поэтому мало распространенные.
Было тут и электрическое оружие. На местном языке оно именовалось «молниебой», а на здешней фене — «трясучка». Сначала луч лазера создавал канал ионизированного воздуха между стрелком и целью. А потом через него разряжался конденсатор. Ручные разрядники могли лишь оглушить жертву. Большие пушки, установленные на катерах и боевых машинах, были вполне способны сбить самолет или сжечь дом.
Но и этим я не заинтересовался — огнестрельное оружие все же как-то более привычно.
— Тогда вы свободны, — сообщил он мне.
— А…
— Завтра бумаги будут готовы. Вам их доставят в гостиницу, — отрезал он. — Не беспокойтесь, будут лучше настоящих.
И сопровождающий вывел меня из клетушки.
Мы прошли низким штреком с цилиндрически выгнутыми стенами, облицованными исцарапанной и потемневшей нержавеющей сталью. Прошли заполненное людьми обширное низкое помещение с разбитыми барельефами на потолке — возможно, древнее бомбоубежище.
Поднявшись по крутой и жутко длинной винтовой лестнице, мы миновали ряд просторных и пустых полутемных залов с остатками каких-то машин. Мы шли бесконечной вереницей сумрачных переходов, лестниц, коридоров, уходящих то вверх, то вниз, мимо железных дверей и заржавленных люков. В этой части подземелий люди попадались нечасто.
Когда я окончательно запутался и уже начинал вновь опасаться за свою судьбу, мы остановились перед старой дверью с облупившейся краской.
Поколдовав над замком, он открыл ее и почти выпихнул меня наружу.
Обернувшись, я обнаружил, что дверь вновь заперта и выглядит так, словно ее не открывали уже как минимум лет десять.
Я стоял в каком-то глухом дворике, окруженном с четырех сторон глухими стенами с несколькими темными окошками. Напротив меня чернел зев подворотни.
Выйдя из двора на узкую улицу с редко проносящимися машинами, я не без опаски огляделся. Места были абсолютно незнакомые, и план города помочь тоже ничем не мог.
Час с лишним я блуждал, прежде чем вышел к эстакаде монорельса и, пройдя еще с километр, наконец увидел платформу. Впечатление было такое, что под землей я прошел куда больше, чем показалось вначале.
Еще час я катался на монорельсе, трижды переходя на узловых станциях, прежде чем попал к почти родному отелю.
Вечером следующего дня в гостиницу явился посыльный — прыщавый юнец лет пятнадцати, с неприметной внешностью — и принес нам пакет с нашими бумагами.
Мидара отныне стала «Тэльдой Миккхан, замужем, двое супругов». «Супругами» стали Рихард и Ингольф. Имена, которые им дали, можно было запомнить лишь с великим трудом. В графе «профессия» у всех троих стояло: «коммивояжеры».
Ильдико так и осталась Ильдико, превратившись в мою жену.
Третьей супружеской четой в нашей компании стали Дмитрий и Таисия.
Файтах была зарегистрирована как дочь Ингольфа от первого брака (зачатой им, надо думать, лет этак в четырнадцать), страдающая душевной болезнью и расстройством речи.
Все — уроженцы самых разных мест, кажется, каких-то медвежьих углов Земли-Таххара. Единственное общее — все имперские подданные второго ранга.
Тут нужно краткое пояснение. Все провинции империи Таххар, то есть девяносто процентов планеты, делятся на три категории. Первая — полноправные имперские земли: это не только собственно Таххар, но, например, и Австралия с Новой Зеландией (последняя — что-то вроде огромного дачного поселка, где нет ничего, кроме вилл и имений высшего слоя). Второй вид — территории, хотя и не дотягивающие до полноправного статуса, но все же отличающиеся известным уровнем цивилизованности.
И наконец, низший разряд. Власть не волнует ни то, как живут люди, населяющие их, ни то, какие там смертность, уровень преступности, прочие мелочи. Только бы голодающие не искали спасения в более цивилизованных и благополучных краях, только бы болезни не выходили за их границы, только бы преступники резали и грабили таких же парий, как они сами. Туда отправляют в пожизненную ссылку преступников из цивилизованных земель. Есть еще имперские протектораты — Антарктида, например. Или Луна.
Лигэл принадлежал ко второй категории. Не самое худшее место, хотя и не полноправные граждане.
Как бы там ни было, теперь можно было вздохнуть с облегчением и не вздрагивать при виде любого местного полицейского. Одна из двух главных проблем была решена, и мы могли немного отдохнуть, прежде чем приступить к решению второй. Тем более что Мидара, похоже, уже начала активно заниматься этим: иначе с чего бы это она стала надолго пропадать вечерами?
Файтах
Не раз и не два я желала смерти себе. Им — куда реже.
Почему-то я не ненавижу их. Вернее, не так сильно ненавижу, как злюсь на судьбу.
В конце концов, я честно вступила в бой, и они честно выиграли. Я сама выбрала эту дорогу, когда увидела их, пробирающихся в гараж, и вместо того, чтобы поднять тревогу, решила сделать все сама…
Первое время мне казалось, что я сошла с ума и брежу. Я имела все — высочайшее положение, великую честь принадлежать к одному из главнейших домов своей страны, богатство, слуг, право выбора жениха — не всякая даже знатная девушка его имеет. И еще многое и многое. И вот лишилась всего в одночасье. Стала никем… меньше чем никем. Лишним ртом, обузой, молодым тугим тельцем, которым можно попользоваться или продать в рабство…
Это страшно — быть ничем. Я чувствовала, что мне незачем жить.
Я, может, покончила бы счеты с жизнью, если бы не страх умереть, оборвать бытие…