Я отвернулась от ободранного пня. Для начала оставлю-ка я Корнягу с Ветром отдохнуть у ручья, а сама пойду на охоту. Оставить их вполне можно – вороной сумеет себя защитить, а пенек – позвать меня на помощь. А мне надо, наверное, чего-нибудь съесть. В смысле кого-нибудь. Потому что магия – магией, но тело надо кормить, даже если оно и не особенно просит. И если с магией нужно осторожничать, чтобы ее не оказалось слишком много, то жратвы для меня слишком много не бывает. Проверено. Видать, сколько оборотень ни съест, все излишки заберет превращение на пересвете.
Тьма! Как бы теперь объяснить Корняге, чтобы они ждали меня здесь? Кажется, знаю.
Я выбрала ровное место и принялась рыть яму. Как и следовало ожидать, любопытный пенек тотчас высунулся из-за коня.
– Что ты делаешь?
Я, разумеется, промолчала.
Корняга подобрался поближе и заглянул в яму. Я мигом ухватила его зубами за ветку и, придерживая лапой, стащила вниз.
– Ой-ей! – заорал корневик, трепыхаясь у меня в зубах, как рыбешка. – Куда? За что?
Я молча придавила его левой лапой, а правой стала нагребать землю ему на корни.
– Н-не надо… – неуверенно скрипнул Корняга.
Я свирепо глянула на него и приподняла губу, обнажая клыки.
– Хорошо! – быстро сказал пенек. – Надо, значит, надо. Если очень надо, я могу даже сам закопаться. Закопаться?
Я покачала головой.
– А-а! Ты хочешь, чтобы я остался и ждал тебя здесь! – догадался Корняга. – Так бы сразу и сказала… Ой!
Терпение у меня иссякло. Я все-таки сдержала обещание, данное еще в лесу близ Слезы Великана. Корняга схлопотал по корням. Увесистой карсьей лапой.
Как только я оказалась в лесу одна, лес неуловимо изменился. Слышнее стали шумы и шорохи. Отчетливее – запахи. Я полностью перешла к звериному восприятию мира. Исчезло понятие времени. Стало неважным расстояние. Я воспринимала окружающее целиком, слитно, а не дробя картину на части, как это делают люди.
Лес вокруг меня жил своей жизнью. И все живые существа в нем делились на охотников и добычу.
Я была охотницей. Я бесшумно скользила среди деревьев, сливаясь с фоном. Меня безошибочно вела вперед сладкая струя запаха. Так сладко пахнет только добыча.
Лесные козы паслись на большой поляне. Шесть взрослых коз и десяток козлят. Я притаилась за стволом многодрева, не рискуя двинуться дальше, чтобы не спугнуть их. До сих пор они меня не почуяли. Может быть, влезть на дерево и спрыгнуть на стадо сверху? Я подняла взгляд.
Одна из толстых ветвей многодрева действительно протянулась в сторону поляны. И там, над головами коз, изготовился к прыжку хищник. Огромный зверь, чья рыжая шерсть в свете Меара казалась темно-серебристой. Карса. Наши взгляды встретились, и я отвела глаза.
Что ж, значит, это не моя охота. Я здесь гостья. Нужно уважать чужие обычаи. Но все же я медлила уходить.
Рыжий зверь прыгнул. Он приземлился на все четыре лапы точно посреди стада и одним ударом могучей лапы свернул шею козленку. Испуганные козы с диким блеянием шарахнулись прочь, но хищник не собирался их преследовать. Он взял убитого козленка в зубы, мягкими шагами подошел ко мне и положил добычу у моих лап.
Хозяин леса давал понять, что я – желанная гостья.
Я мурлыкнула. И склонила голову, чтобы обнюхать добычу. Самец карсы отступил на шаг.
Добрые джерхи! Я вдруг растерялась. Это глупо и странно звучит, но я еще никогда не ела сырого мяса. Конечно, я помнила кур, кроликов и прочую живность, которой я питалась синими днями и за двадцать с лишним кругов сожрала немерено. Но воспоминания были окрашены уверенностью зверя. Карса, которая задумывается над тем, можно ли есть сырое мясо, – это бред почище говорящих пеньков. Пока я по синим дням честно ощущала себя зверем, я и не задумывалась. Как не задумывается человек над тем же кроликом, только разделанным и приготовленным.
Но сейчас я задумалась.
Рыжий нетерпеливо взрыкнул. Мол, что случилось? Плохое мясо?
Я – не карса. Я – мадхет. Не зверь и не человек. И никогда не была ни тем, ни другим. Хотя красную половину жизни считала себя человеком, а синюю – зверем. Но все это было давно. Прошлое осталось по ту сторону Юбена. Прежняя я, расколотая на две половины, умерла. И теперь новой мне придется решать, что для меня приемлемо, а что – нет. Звери едят сырое мясо, люди не едят. А я… я могу выбрать такой образ действий, какой нравится мне. И ни человеческие, ни звериные законы для меня не писаны.
А если и писаны кем-то законы для оборотней, то я их пока не знаю.
Ну?
Я лизнула окровавленную шерсть козленка. Кровь была горячей и солоновато-пряной. И я отбросила сомнения. В конце концов, чтобы решить, какой из двух вариантов поведения выбрать, нужно попробовать оба. Сильным ударом лапы я вспорола козленку бок.
…Хорошо еще, что человек и карса – оба хищники. Хоть здесь мне не нужно делать выбор.
Я подняла взгляд на гостеприимного хозяина и призывно заурчала. Раздели со мной трапезу, рыжий хищник! Я благодарю тебя за угощение и принимаю его.
Когда я вернулась к ручью, где меня ждали Корняга и Ветер, среди деревьев уже сгустились синие сумерки. Весь остаток меарского дня мы с самцом карсы провели вместе. Преимущественно валяясь на полянке после сытного обеда.
Наверное, мой рыжий знакомец был не совсем обычным зверем. В этом лесу трудно было быть обычным зверем. Сказывалось влияние магии, растворенной в воде и воздухе. Рыжий понимал, что я – не вполне карса. Больше, чем карса. Иная. Мне даже почти удалось объяснить ему, куда я иду и зачем.
Мне было в его обществе и хорошо, и странно. Одновременно уютно и тревожно. Он слишком напоминал того рыжего зверя, которого когда-то любила Тури-карса. Любила любовью равных. Как зверь – зверя.
А вот Тури-человеку не довелось полюбить человека. Из всех мужчин, которые оказывались в постели рыжей девчонки, ни один не оставил заметного следа в ее душе. В моей душе. Наверное, это и к лучшему.
Теперь, когда я осознала себя мадхетом, я больше не стану искать в людях того, чего в них нет. Буду любить или не любить их такими, какие они есть. Как, впрочем, и зверей.
Рыжий звал меня вернуться сюда, в лес, когда для карс настанет сезон любви – по человеческому счету, вскоре после синего урожая. Как говорят люди, он сделал мне недвусмысленное предложение, хотя и не облек его в слова. Он видел во мне не вполне карсу, но вполне женщину. То есть самку карсы. То есть…
Ну, в общем, я вежливо отказалась. Сказала, что подумаю, и все такое. То, что женщина обычно говорит мужчине, когда не хочет его обидеть, но и согласиться не намерена. Только, понятное дело, сказала не словами. А рыжий все равно обиделся. Как любой мужчина, который получил отказ даже в самой вежливой форме.
Тьма! Звери, люди… Где же разница? И есть ли она вообще?!
И неужели мне теперь, будучи последовательной, придется отказывать и всем самцам человеческой породы? Ждать – или разыскивать – такого же, как я, то есть оборотня, причем именно мадхета. А с человеком – ни-ни. Чушь какая!
Тогда почему я отказала рыжему хищнику?
Я задумчиво почесала за ухом лапой. Задней.
Ладно. Любовь – это одно, постель – другое, а до синего урожая еще далеко. Может быть, я и вернусь в этот лес.
Но сначала надо побывать в У-Наринне. Выжить. И победить.
Я вдруг почувствовала прилив сил и уверенности. Ведь мы дошли до Каменного леса! Как ни трудно было, а дошли. Почти. А раз дошли – значит, сумеем выжить. И вырвать победу у соперников. Конечно, будет трудно. Нечеловечески трудно. Но ведь мы и есть нелюди. А там, где интересно, не может быть легко.
Как говаривал Унди Мышатник, упокой его Тьма, самое вкусное молоко у бодливой коровы.
Я не видела, как взошел Четтан. Деревья закрывали все, кроме клочка неба над головой. Небо было лиловым.
Я тихонько заурчала и потерлась боком о ствол старой березы. Рыжие шерстинки остались на шероховатой, посеревшей от времени коре.
Невидимый за лесом Четтан медленно поднимался над горизонтом. На западе медленно сползал под землю Меар. Небо в просветах крон меняло цвет. Из него постепенно уходила синева, а взамен оно наливалось вишневой спелостью. Когда Меар почти целиком скрылся за краем мира, в небе четтанского утра остался лишь легкий оттенок голубизны.
Жар превращения растекся по моим жилам. Мне сделалось зябко. Желудок подскочил к горлу мерзким комком. Перед глазами заколыхалась душная муть. Я вцепилась когтями в землю. Внутри меня с противным пощелкиванием зашевелились ребра. Тьма! Хуже всего, когда меняются кости… Последним распрямился позвоночник, и я поднялась с четверенек. Ноги почти не дрожали, и сердце уже билось ровно.
Боль.
Превращение – это боль. Неописуемая и всепоглощающая. Но боль по-настоящему страшна тем, что означает смерть или увечье. Я же на пересвете не умирала, я рождалась заново. Здоровой и невредимой. И мое новое, цельное «я» больше не стремилось погасить сознание, ускользнуть от боли и ужаса превращения в темноту.
Хвала богам, которые создали меня оборотнем. И спасибо тому, кто подтолкнул меня на путь в У-Наринну. Слышишь, Лю? Вместе с памятью синих дней ко мне пришло и воспоминание о том, как погиб Беш. Я вспомнила неопрятного старика, который двигался с быстротой оборотня и говорил со мной на языке карс. И крошечного котенка карсы, который невесть как оказался под ножами людей. Рыжий котенок был таким же беззащитным, как тот полосатый кошачий малыш, погибший девять кругов назад от ножа Сишара. И моя преданность Хозяину рухнула под стремлением уберечь и защитить кроху от людей.
Но откуда вдруг взялся рыжий котенок? Убивая Беша, я об этом не думала.
Зато теперь я отчетливо понимала – без магии тут не обошлось. А значит, это было делом рук чародея. Скорее всего Лю. Кому еще нужно было, чтобы я осталась бездомной? И готова была бежать куда угодно – хоть к джерху в зубы, хоть в Каменный лес, – прежде чем в Айетоте начнется охота на оборотня. На меня. Останься жив Беш, и я не пошла бы в У-Наринну. Не поверила бы обещанию Лю вернуть мне память меарских дней, будь он хоть четырежды чародей, и отмахнулась бы от него.