каким подобраны эти два стихотворения: и в том и в другом встречается слово «коиси» («любить», «тосковать»), к тому же строка «има мо митэсига» («хочу увидеть снова прямо сейчас») первого стихотворения перекликается со строкой «китэ мо миёкаси» («попробуй тогда прийти») второго. (Хотел бы прийти — пришел, а раз не приходишь, то значит и не хочешь, и не любишь.)
138. Принц Ацумити
| ау мити ва | Дорога в Ооми / встреч |
| ками но исамэ ни | не находится под запретом |
| саваранэдо | богов, и все же |
| нори но мусиро ни | я нахожусь на циновке Учения |
| орэба татану дзо | и не встану с нее. |
Воспользовавшись тем, что процитированное Идзуми Сикибу стихотворение сочинено жрицей из синтоистского святилища Исэ, принц в своем ответном стихотворении пару «святилище Исэ — боги» заменяет парой «дорога Ооми (ведущая в буддийский храм Исияма) — учение Будды». Так же, как в стихотворениях 54, 57, 58, географическое название «ооми» (или в старой орфографии «ауми») выполняет роль какэкотоба, имея одновременно значение «дорога встреч». Под «монашьей циновкой» («нори-но мусиро», буквально «циновка Учения, Закона») подразумевается циновка, на которой сидят, свершая буддийские обряды. Принц хочет сказать, что, хотя боги и не запрещают им встречаться, существует еще и запрет Будды. К тому же его стихотворение скорее всего связано с одним из очень популярных тогда в среде хэйанской аристократии эпизодов из сутры Лотоса, где говорится о том, как, не дослушав объяснения будды Шакья-Муни о сущности истинного просветления, многие его ученики поднялись со своих мест («со своих “монашьих циновок”») и удалились. «Когда (Почитаемый в Мирах) произнес эти слова, (присутствующие) на собрании пять тысяч бхикшу, упасак и упасик поднялись со (своих) мест, поклонились Будде и удалились. Почему? Корни греха (в них) были глубоки, а самодовольство велико. Они думали, что обрели то, чего (на самом деле) еще не обрели, и думали, что имеют свидетельство тому, чему свидетельства еще не было» (см. Сутра о Цветке Лотоса чудесной дхармы / Пер. с яп. А. Н. Игнатовича. М.: Ладомир, 1998. С. 102). Этот же эпизод упоминает и Сэй-Сёнагон в «Записках у изголовья» (см. Записки у изголовья/ Пер. с яп. В. Н. Марковой. М.: Художественная литература, 1975. С. 60).
139. Идзуми Сикибу
| варэ сараба | Тогда я |
| сусумитэ юкаму | сама пойду (к тебе), |
| кими ва тада | ты же только |
| нори но мусиро ни | на подстилке Учения |
| хирому бакари дзо | постарайся расшириться. |
Идзуми Сикибу снова заявляет о своей готовности сделать первый шаг и отправиться к возлюбленному, что, как уже говорилось, наверняка расценивалось в те времена как большая смелость. Строка «сусумитэ икаму» («сама пойду к тебе») противостоит слову «татану» («не встану», «не покину») из стихотворения принца. Таким образом Идзуми Сикибу дает понять, что не прочь переехать к принцу. (В последнее время принц не особенно часто ей о том напоминает, и, возможно, она надеется, что, получив такое послание, он станет вести себя активнее.) В заключительном двустишии заключен двойной смысл — его можно понимать иносказательно («постарайся расширить свои знания в Учении») и прямо («пошире разложи циновку, чтобы и я могла на ней поместиться»).
140. Принц Ацумити
| юки фурэба | Пошел снег, |
| киги но коно ха мо | и хоть на деревьях листья |
| хару нарадэ | еще не появились / хоть и не весна, |
| осинабэ умэ но | на всех сливовые |
| хана дзо сакикэру | цветы расцвели. |
В стихотворении использован прием «митатэ» (уподобления одного другому); снег, упавший на ветки деревьев, видится поэту расцветшими цветами. Уподобление снега цветущим сливам и наоборот встречается в японской классической поэзии очень часто, его использовали уже поэты «Манъёсю». В основе стихотворения принца лежит скорее всего известное стихотворение Ки-но Цураюки из антологии «Кокинвакасю» 9: «касумитати// кономэмохару но// юкифурэба// хана наки сато мо// хана дзо сарикэру» («Стелется дымка, //На деревьях набухли почки, //Ив снегопад// Цветы падают с веток// Даже в том саду, где их нет…»).
141. Идзуми Сикибу
| умэ ва хая | «Слива так рано |
| сакиникэри тотэ | расцвела», — подумав, |
| орэба тиру | я сорвала (ветку), и цветы осыпались, |
| хана то дзо юки но | цветами снег |
| фурэба миэкэру | выпавший мне показался. |
Идзуми Сикибу использует тот же самый прием «митатэ», что и принц, ее стихотворение тоже связано с вышепроцитированным стихотворением Ки-но Цураюки из «Кокинвакасю».
142. Принц Ацумити
| фую но ё но | Зимняя ночь, |
| коисики кото ни | от тоски по тебе |
| мэ мо авадэ | глаз не смыкаю / не встречаюсь с женой, |
| коромо катасики | одно лишь платье постелил, |
| акэ дзо сини кэру | и вот рассвело. |
Опорной в стихотворении принца является строка «мэ мо авадэ», завершающая первое трехстишие. Во-первых, в ней заключен двойной смысл: «не смыкая глаз» и «не встречаясь с женой». Во-вторых, эта строка, скорее всего, связана со стихотворением Идзуми Сикибу, которое она послала принцу в самом начале их любви (см. стих. 17), намекая на свое желание стать его женой. Тогда, как известно, принц проигнорировал ее намек, затем в стихотворении 89 выразил готовность считать ее своей «тайной» женой и только теперь употребляет слово «мэ» («жена») без каких бы то ни было оговорок. Глагол «акэру» (в сочетании «aкэдзосиникэру») помимо «рассвело» значит еще и «открывать», в этом втором значении оно ассоциативно связано со словом «мэ» («глаза»). Кроме того, принц явно хочет напомнить Идзуми Сикибу стихотворение Неизвестного автора из антологии «Кокинвакасю», 689: «самусирони//коромокатасици //коё имо я// варэ о мацураму// удзи но хасибимэ» («Неужели опять, // Одно лишь платье на ложе // Постелив, ты прождешь// Меня всю ночь до рассвета,// О дева с моста Удзи?»).
143. Идзуми Сикибу
| фую но ё но | Зимняя ночь, |
| мэ саэ коори ни | даже глаза льдом |
| тодзирарэтэ | скованы, |
| акасигатаки о | с трудом рассветает / открываются глаза, |
| акасицуру кана | но вот наконец рассвело / открыла глаза. |
В стихотворениях того времени очень часто, говоря о зимней ночи, упоминали «заледеневшие (от замерзших слез) рукава». Идзуми Сикибу идет дальше, заявляя, что у нее «заледенели глаза». Весьма смелый для того времени образ, призванный символизировать высшую степень любовной тоски.
144. Идзуми Сикибу
| курэтакэ но | Китайского бамбука |
| ёё но фуругото | веков старые предания / песни |
| омооюру | напоминающие |
| мукасигатари ва | старинную историю |
| варэ номи я сэн | одной ли мне рассказывать. |
Слово «курэтакэ» (буквально «китайский бамбук») — является поэтическим зачином (макура-котоба) к слову «ёё» («века»). Посылая принцу это стихотворение, Идзуми Сикибу рассчитывает заставить его переменить свое решение и не принимать постриг. В словах «история давняя» таится намек на историю их любви. Идзуми Сикибу скорее всего взяла за основу длинное стихотворение Мибу Тадаминэ из антологии «Кокинвакасю», 1003, в котором есть такие строки: «курэтакэ-но // ёё но фуругото // накарисэба // икахо-но нума-но// икани ситэ // омоу кокоро о // нобаэмаси» («Когда б не они,// Эти истории давние,// Хранящие память //О бамбуковой чаще веков,// Как мы смогли бы // Поведать другим наши чувства, // Бескрайние, как озера Икахо»). Вводя в свое стихотворение образ бамбука как символа вечности, неизменности, Идзуми Сикибу хотела свести на нет дурные последствия от столь неблагоприятной для разговора темы, как принятие пострига.
145. Принц Ацумити
| курэтакэ но | В этом мире, |
| укифусисигэки | где несчастья, как |
| ё но нака ни | коленца бамбука, |
| арадзи то дзо омоу | я не хочу задерживаться |
| сибасибакаримо | даже на краткий миг. |
На этот раз «курэтакэ» используется как слово-зачин (макура-котоба) к «фуси» («коленце»). Если Идзуми Сикибу противопоставляла образ бамбука теме принятия пострига, принц, наоборот, связывает его с горестным миром («уки фуси сигэки ё», буквально «мир, в котором несчастий так же много, как коленцев бамбука»), таким образом подтверждая свое желание уйти из мира. Возможно, принц хотел напомнить Идзуми Сикибу стихотворение Неизвестного автора из антологии «Кокинвакасю», 958: «ё ни фурэба// кото но ха сигэки//