Чрез горы и бездны пройду я повсюду,
Обет я исполню, в Сионе я буду!
Увижу гробницы, услышу потоки,
Чьим волнам внимали цари и пророки.
Абарим[152] цветущий! Высоты Синая!
Я плачу от счастья, о них вспоминая!
Пусть жжёт меня солнце – я рад буду зною!
То родины солнце над степью родною!
Пусть в прах среди камней свалюсь я усталый,
То – прах Иудеи, то – родины скалы!
Умру ли в дороге, не жаль мне и жизни –
Умру среди предков, истлею в отчизне![153]
Я в мерно покачивающемся дилижансе направляюсь к давнему компаньону для очередного улаживания своих торговых дел. Радуюсь нежаркому солнцу, красоте Кордовы, животворящему воздуху… Мелькнула мысль: не на смерть ли я отправляюсь в землю предков; ну да пока человек жив, он не представляет своего небытия. Хорошо бы эта чудесная дорога, по которой сейчас еду, продлилась; всё вокруг в утреннем свете: подсвеченные солнцем розоватые облака на густой голубизне неба, чуть покачивающиеся вершины молодых сосен, вспорхнувшая с ветки птица… Нужно скорей надышаться, насмотреться на этот цветущий мир. Мысленно пожелал хорошего урожая и доброй жизни работающим на придорожном поле людям. Казалось бы, как просто всех любить и каким пустяком кажется обида на соседа, которому не нравятся мои стихи… По дороге навстречу, тяжело опираясь на палку, идёт старик. Он, наверное, подобно мне, думает о своих последних днях и тоже спешит насмотреться на этот мир. И он тоже готов всех любить и простить должников своих… Нет! У меня, в отличие от этого старика, есть ещё одна жизнь! На Востоке – в Земле Израиля!
Настроение радостного ожидания сменяется непрошенными мыслями о том, что ничего не ждёт меня в разрушенном Иерусалиме, кроме бесславной гибели. И может, не стоит отправляться в столь рискованное путешествие, не лучше ли остаться дома и наслаждаться заслуженной славой, нажитым тяжким трудом благополучием? Сколько ещё радостей может случиться здесь… Ловлю себя на вожделенных желаниях юности. Раздумья, сомнения, как это не раз случалось, разрешаются в стихах:
Ты за юностью вспять устремишься ль, когда
На закат всё быстрей улетают года?
От служения Богу дерзнёшь ли отречься
И о тщетном, земном только радостно печься?
Хочешь многим служить, чтобы взять от них много
И покинуть Единого – Господа Бога?
Ты поленишься вовремя в путь снарядиться
И свой жребий продашь за горшок чечевицы?
«Хватит! Хватит!» – был голос души не однажды,
Но поныне земной не осилил ты жажды.
От пяти своих чувств, от пустых вожделений,
Отвернись, отрекись ради высших волнений!..[154]
В последние дни пребывания дома стараюсь сделать всё, чтобы близкие ни в чём без меня не нуждались. Самому нетрудно отказаться от устроенной жизни, «променять свою спальню на сухой кустарник». Вот только расставание с дочерью и единственным внуком разрывает сердце. Моя дорогая Эмеле умерла, не пришлось ей страшиться за мужа в опасной дороге, «где один только шаг между жизнью и смертью». Она не стала бы удерживать, наверное, отправилась бы со мной. В последние дни её, усталую, изо всех сил старающуюся ободрить родных улыбкой, я видел молодой, красивой в княжеском наряде. Не исчезает ощущение присутствия жены; она не просто умная, она мудрая – слышала, понимала людей и всякому старалась помочь. Не проходила мимо несправедливости. Теперь, будучи в другом мире – мире духа, она попросит у Создателя счастливой судьбы для нашего единственного внука. Милость Всесильного надёжней моей заботы.
Иегуда – мальчик мой, названный моим именем, как призрачна надежда снова увидеть тебя!
Ни торг, ни купля, ни тягость потерь,
Когда я покину, уехав прочь,
Единственную любимицу – дочь,
Сестру души, мою плоть и кровь,
И к внуку переборю любовь –
К живому кусочку сердца моего,
Лаская лишь в воспоминаньях его!
Мне ль, Иегуде, Иегуду забыть…[155]
В последние дни почему-то возвращается запомнившийся со времени учёбы в талмудической академии Лусены сон: будто я оказался в старом хранилище книг, где в пыльных завалах должен найти главную. Я стою в растерянности, ибо невозможно отыскать в этих горах накопленной мудрости нужную книгу, и знать бы, какая из них самая главная. Старик – ветхий хранитель этих сокровищ протягивает мне её – то наше Святое Писание – то, с чего начиналось моё образование, постижение мира. Все науки, которые изучал в академии, не затмевают мыслей о Вседержителе. Жизнь перед лицом Его помогает сохранить чистоту души, скрашивает реальность под владычеством мусульман и христиан. В течение веков мы живы сознанием присутствия Всеблагого и надеждой на возвращение. Царство Израиля, царство Давида – мечта, которая со временем станет реальностью. И всё, что я нажил здесь беспрерывным трудом, ничего не стоит перед стремлением оказаться на своей земле:
Дома и закрома свои оставлю,
Забуду я о выгоде и проке,
Единственную дочь покину,
Останусь в целом мире одинокий,
Из сердца вырву внука, отразится
Он только в памяти моей, не в оке,
Как Иегуда о Иегуде забудет,
Которого покинет он в итоге?
Но мне важней любовь к Тебе, и скоро
С хвалою встану на Твоём пороге,
И жертве всесожженья уподоблю
Я сердце, что горит мечтой о Боге,
И гроб там обрету. Будь мне свидетелем.
И в райские прими меня чертоги.[156]
Мальчик мой, названный в мою честь, кто будет учить тебя? Трудно преодолеть муки прощания, но нет сил расстаться с мечтой оказаться в Святой земле. Знаю, на что обрекаю себя, только и остаётся молить Всеблагого, «чтобы в райские принял меня чертоги».
Мысленно прощаюсь и с теми, кто ушёл в мир иной. С течением времени не исчезают из памяти самые дорогие люди. Они во мне: дедушка с его свитками рукописей и книгами; бабушка, старающаяся накормить меня повкусней, когда я возвращался из хедера; отец с матерью, для которых я был смыслом и продолжением жизни. И мой друг-наставник Моше ибн Эзра. Не расстаюсь и с Эмеле – моей незаменимой женой: разговариваю с ней, советуюсь. Она является мне во сне… Воспоминания о самых близких сопровождают нас до конца дней. Иногда приходят мысли о том, что постигшее меня несчастье – смерть детей – из-за того, что давно следовало отправиться на свою землю. Если вдохну воздух Иерусалима, прильну к камням Священного Города, Божье благословение не оставит моих родных. Только от меня зависит решимость преодолеть муку расставания с ними. Можно ли веками следовать наставлениям раввинов и ждать появления Машиаха? Призыв Всеблагого к Аврааму: «Встань и иди!» – относится ко всем нам во все времена. В который раз твержу себе: откажусь от всего, что приобрёл в Испании, положу конец сомнениям, увещеваниям друзей и, не страшась опасного морского пути, тяжёлых условий в Эрец-Исраэль под гнётом крестоносцев, отдамся на волю Провидения:
Я бросить всё готов:
Друзей, родимый кров,
Весёлый шум пиров,
Безбедные года.
Давно я сердцем там,
Где плещет Иордан,
В прекраснейшей из стран,
Где гор встаёт гряда…
Не в силах я противиться мечте, ещё была жива моя дорогая Эмеле, а я уже мысленно был по пути в Иерусалим.
К живому Богу страстью объята,
Душа моя взалкала града свята…[157]
Мечта окрыляет, даёт ощущение молодости, не удержат меня увещевания друзей. Я не безумец, нет… Быть может, моя решимость вдохновит, пробудит надежду в других. И не суть важно, процветает ли наша страна или в руинах. Главное, у нас есть своё по праву наследия место, куда в субботнюю ночь был низвергнут из рая человек[158] и где начиналась наша история.
Иду я в Твои
Города и селенья,
Иду я Твои
Исполнять повеленья;
Бродяга, робея,
Скиталец судьбою,
Приближусь к Тебе я
И встречусь с Тобою…[159]
Только с нашим возвращением возможно возрождение Палестины. Сказано: живущий за пределами Земли Израиля подобен идолопоклоннику, а кто похоронен в Земле Израиля, подобен покоящемуся под алтарём Храма. В книге «Кузари», над которой работаю последние двадцать лет, писал о том, что мысли следуют за чувствами: «То, что происходит в мозгу, – вторичное явление под воздействием сердца».[160] Вера в своё предназначение, сознание некоей высшей реальности никогда не покидали меня:
Знаю о долгом и тяжёлом морском пути, где «один только шаг между жизнью и смертью», знаю о лишениях, что ждут меня:
Не страшит меня опасность – африканские пираты
И чудовища морские, те, что злобою объяты.