куру.
Мне в моём возрасте только и остаётся, что, сопоставляя причины и следствия, возвращаться к событиям прошедших веков. Живу в Израиле на всём готовом, пособия по старости хватает, быт устроен. Делю просторную съёмную квартиру с Давидом из Грузии, тоже давно не молодым человеком. Глядя на него, невольно вспоминаю барельеф с профилем грузинского поэта двенадцатого века Шотой Руставели – удивительное сходство. С первой же нашей встречи по грустным вопрошающим глазам и утончённым чертам лица понял: у нас не будет проблем. И мы уже давно вместе и почти сроднились. Сосед – высокого роста, худощавый, мягкого характера, не способный на решительные поступки. Впрочем, на его месте я бы, наверное, вёл себя так же. Хромой от рождения, он избежал призыва в Советскую армию. Работал лесником в горной грузинской деревне, там один дом отстоит от другого чуть ли не на километр, медведи выходят из леса, никогда не прекращается шум горного водопада и детей возили на подводе в школу по узкой каменистой дороге над обрывом.
О чём бы я ни размышлял, чтобы ни делал, меня не оставляет беспокойство за внука. Двадцать пять лет прошло с тех пор, когда жена с сыном уехали в Америку, а я – в Израиль. Не знаю, женился ли там мой сын или просто сошёлся с женщиной, и та родила мальчика, которому сейчас семнадцать лет. Я вижу своего немногословного внука, когда мы разговариваем по скайпу: узкоплечий, светловолосый, отрешённый взгляд. Окончив школу, никак не может решить, куда пойти учиться. Ему, в отличие от меня – гуманитария, выбравшего в послевоенное голодное время всегда востребованную специальность инженера, можно позволить себе роскошь пойти туда, куда душа велит.
И хорошо бы ему усвоить не учение Фрейда о нереализованной сексуальной потенции, а обратить внимание на мнение его ученика и противника Адлера об изначальном стремлении к совершенству в плане ума и души.
Когда Арик ещё учился в школе, я рассказывал ему по скайпу и с помощью интернета всё, о чём знаю. Об алхимии, из которой в течение времени определилась химия. О философском камне, с помощью которого надеялись превращать неблагородные металлы в золото; и царь Соломон, и наши мудрецы были причастны к поискам этого чудодейственного камня. Не соблазн превращения олова в серебро, а желание дать внуку сведения обо всём, чтобы он мог выбрать работу по душе, руководило мной. Будь он технического склада ума, рассказывал бы ему об истории изобретения вечного двигателя. Хочу, чтобы мальчик определился в своих интересах, ибо когда нет большой цели в жизни, человек тонет в маленьких удовольствиях. Легче жить со сверхзадачей! Вот и Колумб поставил перед собой сверхзадачу – найти Рай для выселяемых из Испании евреев, а нашёл Америку – тоже хорошо. История евреев в Америке начинается в тот же год, что и путешествие Колумба. На его кораблях евреи были матросами, штурманами, врачами. Одним словом, «безумству храбрых поём мы песню!».
Сейчас я свободен как никогда, то есть могу распоряжаться своим временем. Иногда мы с соседом вместе ужинаем или обедаем, Давид скрашивает мне одиночество. У грузин, подобно евреям, распространено имя Давид. У нас оно даётся в честь самого значительного в еврейской истории правителя, сплотившего народ и отстоявшего в войнах с язычниками независимость государства. У грузин – в честь их мудрого царя Давида-строителя. В многонациональной Грузии не было вражды между народами. На центральной площади старого Тифлиса недалеко друг от друга построили синагогу, церковь и мечеть.
В отличие от меня, сосед быстро усвоил иврит, что объясняется сходством иврита с грузинским языком:
– У них не только фонетическая родственность; корни слов в иврите и в грузинском состоят из согласных букв; но и по подсчётам академика Марра[171] тысяча одинаковых корней.
– Откуда у тебя, бывшего лесника, такие познания? – спросил я.
– Отец был историком, вот я и читал книги, которые он привёз из Тбилиси в нашу горную деревушку; не мог я, будучи хромым, гонять с мальчишками. Сходство между евреями и грузинами не только в языке, – продолжает сосед, явно радуясь возможности поговорить о своей любимой родине, – но и в настрое души, чувстве чести, диалоге с Богом. В грузинском православии, в отличие от русского, не подчёркивается смирение и покаяние. У нас человек имеет право на борьбу и наш главный святой – Георгий Победоносец, а в России – Николай Угодник.
Давид замолчал. Молчу и я.
– Тебе интересно? – спрашивает он, доставая из холодильника грецкие орехи для сациви.
– Конечно. Очень интересно!
– Я говорил о различии религий Грузии и России… – продолжает сосед. – Если в принятии христианства Россией был элемент случайности; князья часто руководствовались дипломатическими и экономическими соображениями, да и крещение языческой Руси нередко носило насильственный характер, то в Грузии происходило постепенное врастание единобожия в сознание народа. Вот и наша гуманитарная культура – литература, философия – основана на представлении иудеев о Едином Боге.
Давид о чём-то задумался, затем продолжал:
– В старых книгах отца я прочёл, что в еврейской книге о благотворительности сказано: «Рука дающего не оскудевает». Доброта, гостеприимство является также и грузинской главной добродетелью: «Каждая зарезанная для гостей скотина, птица, возвращаются хлебосольному хозяину впятеро». Грузинские женщины во время недавнего нападения России подкармливали голодных русских солдат.
– Что же ты уехал из своей любимой Грузии, где, судя по твоим рассказам, евреи, в отличие от России, были на равных? – спрашиваю я.
– Уехал, – вздохнул сосед. – Вот и грузины в обиде на нас, говорят, что жили как братья, а теперь, когда в Грузии разруха, сбежали в Израиль… Когда был маленьким, мы жили в Тбилиси, дедушка водил меня в синагогу и рассказывал, что у нас есть своя земля – Палестина, рассказывал про своего отца, который три раза в день произносил молитву: «Господи, подними знамя изгнанников наших, собери нас вместе с четырёх концов земли, воссоздай Иерусалим вскоре, в наши же дни, как создание вечное». Я давно решил: если захочу когда-нибудь уехать из Грузии, то только в Израиль, о котором мечтали мои предки. А тогда мне, ребёнку, боявшемуся потерять дедушку в многолюдстве центральной площади, казалось, что в Израиле у нас осталось что-то вроде родового поместья. Впрочем, духовная культура, то, чем жив человек, важнее материального наследства.
Давид вздохнул и продолжал:
– И ещё помню, когда дедушка умер, папа у кого-то выпросил или купил горстку израильской земли, чтобы положить под голову дедушке. Может быть, это означало память Родины, а может, надежду, что потомки снова окажутся на своей земле.
Давид ссыпал в тарелку грецкие орехи, которые он измельчил для сациви, пока рассказывал. Затем извлёк из холодильника и стал разделывать курицу. Помощнице, которую в Израиле называют «метапелет», не доверяет приготовление грузинских блюд.
– А ты почему здесь? – спросил он. – Мог бы уехать в Германию, где каждому, даже одинокому, эмигранту дают отдельную квартиру. И не пришлось бы тебе делить одну кухню со мной.
– Мне хорошо с тобой.
– Мог бы уехать и в Америку, там твоя семья.
– Бывшая семья, – поправил я.
– И безопасней – нет арабов с камнями за пазухой.
– И это не так. Никто не застрахован от терактов. Террористы, разрушившие башни-близнецы одиннадцатого сентября, в течение нескольких месяцев жили и тренировались в США.
– В Америке уровень жизни выше, больше возможностей. А если бы был молодым? Ты рассказывал, что в юности мечтал проектировать летательные аппараты, почему и поступил в авиационный институт.
– Было такое, но по окончании института с моими анкетными данными в секретный отдел конструкторского бюро не взяли. Достаточно было имени и фамилии – Исааак Яковлевич Коган, которых, как говорили знакомые, на трёх евреев хватит.
– Положим, у тебя в своё время всё сложилось бы хорошо, работал бы в соответствующем почтовом ящике, был бы очень даже благополучным человеком в Москве. Поехал бы в Израиль?
– Конечно! По этому поводу у Чехова есть рассказ, не помню, как называется: «Мальчик в образованной, интеллигентной семье ни в чём не знал отказа, его холили, лелеяли, нанимали лучших учителей. Однажды кухарка позвала его на кухню, там стояла бедно одетая женщина, она плача стала обнимать, целовать его. На вопрос мальчика “кто это?” кухарка ответила: “Это твоя мать”. Когда та женщина снова пришла, мальчик ушёл с ней». Вот так же и я выбрал ещё не отвоёванный, неустроенный Израиль. Сюда вернулась душа моя.
– Ну да… – проговорил Давид. – Я от многих слышал нечто подобное. И моя душа вспомнила время, когда персидский царь Кир покорил Грузию, вернее, сделал её своим союзником. Вследствие чего отношения Иберии – это старинное название Грузии – и Палестины, к которой Кир благоволил, стали особенно близкими. Может быть, мы с тобой тогда в прошлой жизни уже встречались.
– Или были братьями, – добавил я.
Сосед может бесконечно рассказывать о своей любимой Грузии. Насколько я понял, там не только не было антисемитизма, но и в плане духовной культуры, живой мысли грузинское православие много заимствовало из иудаизма. Например, легенду о равноправности всех религий;[172]«Бог с теми, кто взывает к Нему», или «Дом мой, – читаем в пророчестве Исайи, – назовётся домом молитвы для всех народов». Евреи Грузии, в отличие от евреев России, не соблазнялись христианством по причине незнания иудаизма. И всё оттого, что история духовного становления Иберии с её зарождения связана с иудеями. Давид рассказывал, что при археологических раскопках вдоль дороги от первой столицы, города Мцхеты, до Тбилиси были найдены надгробные памятники с надписями на иврите, относящиеся к десятому веку до нового летоисчисления. Уж не говорю о пятом веке до нового летоисчисления, когда был разрушен Первый Храм и евреи обрели чуть ли не вторую родину в Иберии.