Теперь, когда в Грузии разруха, многие в поисках работы хотят приехать сюда. Однако получить рабочую визу в израильском посольстве трудно, почти невозможно, и не потому, что филиппинские рабочие обходятся у нас дешевле. Может быть, сказываются экономические отношения Грузии с Ираном – нашим врагом? Как бы то ни было, меня мучит совесть: в трудное время мы нашли у грузин радушный приём, а сейчас мы им отказываем в праве работать здесь. Впрочем, грузинская молодёжь находит способы проникновения в страну и без рабочих виз.
Когда Давид собирает рюкзак, чтобы отправиться на несколько дней к дочери и внукам в Кирьят-Арбу, что недалеко от Хеврона, мне грустно: неприютно оставаться одному в квартире. В одиночестве почему-то вспоминается жена, с которой спустя пять лет после свадьбы стали жить как соседи. У каждого образовалась своя территория. Будь мы причастны друг к другу в плане мыслей и желаний – оказались бы в Израиле вместе, и сын был бы с нами. Увы, этого не случилось. К моей национальной принадлежности жена относилась терпимо, может быть оттого, что мать её отца была еврейкой.
Сознание принадлежности своему народу, может быть, со временем исчезло бы, но об этом напоминали сначала дети во дворе словом «жид». Жидом быть стыдно… Как сейчас вижу краснеющие угли в черноте сибирской избы, где мы оказались в эвакуации из южного города Одессы, и слышу голос бабушки, рассказывающей о выходе евреев из Египта. Будучи ребёнком, чувствовал страх и надежду людей, отправившихся в неизвестность. Тогда же я понял: лучше умереть на долгой и трудной дороге к свободе, чем оставаться рабом.
Отношения с женой изжили себя задолго до расставания. Мы учились в одной группе авиационного института. Влюбился в неё с первого взгляда. На втором курсе мы стали ходить в кино, потом целовались возле её общежития. На третьем курсе Света всё чаще стала ссылаться на свою занятость, проходила мимо, словно мы были едва знакомы. Очень страдал от её отчуждения, даже аппетит потерял; у меня есть фотокарточка тех лет – тощий, с впалыми щеками и взглядом обречённого отчаявшегося человека. На пятом курсе перед распределением Света вернулась ко мне и стала моей женой. Высокая, гибкая, способная, она позволяла себя любить за то, что у меня, в отличие от многих студентов, была московская прописка. Прописка была, но жилплощади не было. Я одолжил деньги везде, где мог, и мы купили большую кооперативную квартиру, что называется «на вырост» – надеялся на большую семью. Туда, в новостройку, от конечной станции метро нужно было долго добираться автобусом.
Жизнь моя превратилась в погоню за деньгами, я уподобился муравью, который тащит груз больше своего веса: он строит свой дом, вечное строительство – работа муравья. Чтобы расплатиться с долгами, брал сверхурочные часы, ездил в дальние командировки и при этом больше уставал не от работы, а от беспокойства: никогда не был уверен, что по возвращении из долгой поездки застану жену дома. Даже сейчас, когда прошло много лет, во сне возвращается страх потерять её; будто рельсы занесло снегом, поезд забуксовал в степи и неоткуда ждать помощи, а тем временем моя Света… Чтобы не быть навязчивым и не оттолкнуть её своим неуёмным желанием любви, я сдерживал свои страсти.
Общительная и при этом загадочно молчаливая, жена без усилий привлекала к себе внимание мужчин. Вот уж и вправду – летели как мухи на мёд. Но ведь и я – та же муха; ничуть не оригинален, поддался её загадочному обаянию. При этом, будучи толковым инженером, Света быстро стала начальником группы, а я всё так же в погоне за деньгами ездил в трудные командировки, от которых отказывались другие. Феликс, наш сын, когда был маленьким, не отходил от меня; я с ним играл и разговаривал как со взрослым, старался ответить на все его «почему». Став старше и почувствовав главенство матери в доме, Феликс начал ориентироваться на её расположение больше, чем на моё. Предпочтение матери было вызвано и тем, что я, в отличие от неё, всё время тормошил его – старался развить интерес к книгам, побуждал к поиску главного дела в жизни. «В противном случае тебе предстоит ничем не примечательная заурядная жизнь», – говорил я. «А ты, ты чего добился?!» – злился мой сын. С матерью он уехал в Америку, а не со мной в Израиль.
Мечтать о любимой женщине можно всю жизнь, а если живёшь вместе и ты «муж-мальчик, муж-слуга», чувства увядают. До свадьбы, пока мы были на расстоянии друг от друга, моё пылкое воображение рисовало райскую жизнь, однако, не встретив ответного воодушевления, я стал остывать. Сначала Света недоумевала по поводу моей отстранённости, затем у нас у каждого образовалась своя комната. Мы не мешали друг другу, но всего лишь добрососедские отношения не приносили радости. Тогда-то я и увлёкся историей; пытался проследить развитие тех или иных цивилизаций в зависимости от религии.
Меня с женой связывала забота о сыне. При этом мы не имели ничего против того, чтобы разъехаться, но ни Света, ни я не хотели хлопотать по этому поводу. Я стал безответным исполнителем хозяйственных обязанностей и указаний: прибить, починить, отнести, принести; вёл себя по принципу: «поставишь – стоит, посадишь – сидит», то есть плыл по течению и принимал всё как есть. Конечно, влюбись я в кого-нибудь без памяти – ушёл бы. Но этого не случилось.
В Америке Света вышла замуж за давно не молодого господина и быстро освоилась в трёхэтажном доме с роскошным садом, о котором сын рассказывал по телефону. Рассказывал, что со сменой времён года в сад прилетают разные птицы, не смолкает их пение и в морозные дни.
Я давно свободен от ожидания любви. Свободен ли? Нереализованная потребность настоящих отношений, когда двое сопричастны друг к другу на глубинном, а не на хозяйственном уровне, не оставляет меня. Хотя я уже в том возрасте, когда следовало бы ограничиться только мечтой. Давно стал не участником, а свидетелем жизни.
Сын, по прошествии двадцати пяти лет, что живёт в Америке, стал ещё более нетерпимым, раздражительным. Мы иногда разговариваем по телефону. Он всё так же, как в юности, хочет поймать журавля в небе, не задаваясь при этом вопросом: за какие труды и заслуги ему достанется журавль, а не синица? Помню, он как-то обмолвился, будучи подростком, о том, что его женой станет некая прима-балерина Большого театра; забыл её имя. Я ему тогда заметил: «Мужчина должен соответствовать своей избраннице. А ты, что сможешь ты дать ей?» На что сын высокомерно глянул на меня и пренебрежительно бросил: «Что с тобой толковать». Так и ходит неженатый до сих пор – притязания не соответствуют возможностям. Несколько лет была с ним немолодая женщина, родила мальчика и ушла.
Мысленно не расстаюсь с внуком, не оставляет страх за него. Если позвоню и телефон не отвечает, какие только мысли не приходят в голову: уехал куда-нибудь, что-то случилось, попал в дурную компанию… Многое в судьбе человека зависит от книг, которые читает, и от людей, которых встретит – может стать наркоманом, а может приобщиться к науке или искусству, помогающему найти своё место в жизни.
Я пытаюсь ориентировать сознание своего мальчика, пишу ему по интернету о жизни и нравах замечательных людей. Считаю, что образование, развитие умственных способностей не может обойтись без хотя бы поверхностного знания философии. Например, о том, что следованию наставлениям своего учителя Аристотеля «покупать сердца, а не только тела своих подданных» обязан Александр Македонский любви солдат. «Будучи военачальником, он разделял с ними походные условия: спал на земле, ел ту же пищу и готов был умереть в сражении. Мучимый жаждой в безводной пустыне, отказался от протянутой ему случайным путником воды: “Я не стану пить один без моих товарищей! Все должны быть в одинаковом положении!” И выплеснул воду на песок. Нетрудно представить, какой восторг вызвал этот поступок у его солдат».
Пока писал об Александре Македонском, вспомнил, что и Давид – царь иудейский – задолго до него не стал пить из своего родового колодца воду, ради которой его бойцы рисковали жизнью. Тогда Давид со своим отрядом прятался в пещере от филистимлян. Трое храбрецов пробились сквозь вражеский стан, почерпнули воды из Вифлеемского колодца и принесли Давиду. Он не захотел её пить, вылил во славу Господа, сказав: «Сохрани меня Господь, чтобы я сделал это! Не кровь ли это людей, ходивших за водой с опасностью для собственной жизни».[173]
Античных философов принято считать язычниками, но ведь Аристотель, будучи жителем языческой Греции, подобно своему наставнику Платону, считал, что началом всего сущего есть Бог, то есть высшей действительностью считал Бога, а не богов. От Бога исходит воля, которая творит и движет мир, связывает друг с другом форму и материю. О том, что основные положения иудаизма и философия античного мыслителя во многом тождественны по своему содержанию, и о том, что Аристотель получил своё учение непосредственно от евреев, сказано у Иосифа Флавия.[174] И не один Флавий сравнивал Бога Танаха с Богом Аристотеля.
Ловлю себя на том, что пишу внуку, чем сам увлечён. Например, первым философом, ищущим высшую силу в мире – Творца, Аристотель назвал первого еврея Авраама. Хочется надеяться, что Арик заинтересуется подобными сведениями. Или о том, чтобы сравнить основные положения Аристотеля с известной ему рукописью царя Соломона. Не учением ли иудеев о праве человека на главное благо – свободу – объясняется ответ Александра Македонского живущему в бочке дерзкому философу Диогену. Когда Диоген сказал ему: «Отойди, ты загораживаешь мне солнце» – царь, к изумлению своей свиты, не только не приказал казнить его, но и сказал: «Если бы я не был Александром, я хотел бы быть Диогеном».
Арик не отвечает на мои философские размышления, может, он их и не читает. Но я продолжаю писать в надежде, что что-то из них зацепит его. Может быть, я – эгоист и пишу о том, что занимает меня самого; знать бы, чем можно заинтересовать внука. А пока продолжаю: «Своим заблуждением Аристотель признал утверждение, будто истину можно познать лишь путём разума, тогда как на самом деле разум уступает Божественному откровению. Именно об этом и сказано в Священном Писании иудеев. Александр Македонский знал о воззрениях Аристотеля – своего учителя, в противном случае с чего бы он, будучи в Иудее, послал ему рукопись царя Соломона.