Возвращаясь к своим мыслям, представил себя в веках с неизменным желанием понять замысел Творца. Читаю «Иудейскую войну» Иосифа Флавия и вживаюсь в ситуацию тех лет. Перед этой войной, закончившейся разрушением Иерусалима и Храма, в Иудее было несколько партий, течений. Часть народа уповала на милость Бога, судьбу: мол, человек всего лишь вплетён в события истории и нет смысла в кровопролитном восстании против непобедимой Римской империи; дескать, у Всевышнего есть свой план и он позаботится об избранном Им народе. Фарисеи и Синедрион были против восстания, ибо понимали его исход. Зелоты, напротив, рвались в бой – устраивали засады против римлян и даже убивали миролюбиво настроенных соплеменников. Фанатизм зелотов довёл население страны чуть ли не до гражданской войны.
Римляне понимали, что за их победами следит весь мир, и были беспощадны, ведь стоило евреям добиться независимости, и тут же восстали бы другие покорённые ими народы. По мере того, как завоеватели проявляли жестокость, всё больше миролюбиво настроенных евреев переходили в активную партию зелотов, призывающих к войне; «что может быть почётнее и славнее, чем умереть за заветы отцов». Да, силы неравны, но «кто из храбрых не знает, что души, разлучённые с телом мечом в строю, внедряются в чистейший эфирный элемент между звёзд, откуда они светятся потомкам, как добрые духи и покровительствующие герои».[183]
Как бы то ни было, ни один из народов не сопротивлялся завоевателям так отчаянно и упорно, как иудеи. Может быть, война не кончилась бы разгромом, если бы среди восставших не было распрей и враждовавших друг с другом за власть сикариев. Они ненавидели друг друга даже больше, чем осадившего город врага; сожгли запасы хлеба в надежде, что жители города предпочтут войну, а не долгую осаду. Были и те, что считали: для достижения цели всё дозволено, даже убийство и грабёж не разделявших их взглядов единоверцев. Пренебрегали тем, ради чего иудеи сопротивлялись власти римлян – Законом, святостью Храма. Подобные средства не оправдывали, обесценивали цель. Впрочем, может быть, Иосиф Флавий, преувеличивая их злодеяния, оправдывался в своей непричастности к борьбе и готовности погибнуть.
Трудно восстановить события давних лет; подумалось о том, что, не будь в русской революции кровожадного Сталина и тех, кто исполнял его волю, уничтожая лучших людей, идея «равенства и братства» воплотилась бы в жизнь.
Поначалу я, подобно Иосифу Флавию – автору книги «Иудейская война», – руководствуясь естественным чувством любви к свободе, разделял стремление иудеев избавиться от засилья римлян. Затем, когда поражение стало очевидным, в ситуации выбора – или самоубийство со своими однополчанами, или исполнить заказ свыше – оставить в веках свидетельство той войны, я бы, наверное, тоже предпочёл второе. Иосиф бен Маттафия сдался в плен и в знак благодарности возвратившему ему свободу Веспасиану, по обычаю римских вольноотпущенников, взял себе имя военачальника завоевателей – Флавий. Ничем, кроме здравого смысла, он не руководствовался, призывая евреев к миру. Ведь в случае сдачи города уцелеет гражданское население и всё так же будут проводиться службы в Храме. Надежда перемежалась отчаяньем; презрение соотечественников и недоверие римлян обрекало на полное одиночество. Должно быть, единственным утешением служило сознание своей миссии – оставить поколениям описание судьбоносных для Иудеи событий. При этом роль наблюдателя сопровождалась неутихающей скорбью о гибели своего города, страданиях народа. Наверное, то было своеобразное служение, ради которого нужно было терпеть отверженность единоверцев.
Некоторые исследователи полагают, что Иосиф преувеличивал злодейство сикариев, которые убивали лучших: смелых в речах и храбрых – из страха; знатных – убивали из зависти, не щадили и тех, кто отличался в битве с римлянами. «Люди, выросшие в нашей стране, воспитанные на наших законах и носящие имя иудеев, рыщут среди святая святых Храма в то время, когда их руки дымятся ещё кровью их соотечественников».[184] Иосиф приводит конкретные факты бесчинств, глумление над судом, убийство Захарии – одного из знатнейших людей. «Презрение Захарии к тиранам и любовь к свободе сделали его ненавистным в их глазах; к тому же он был богат, так что они имели виды на ограбление его состояния и на устранение человека, который мог воспользоваться своим влиянием для их низвержения».[185]
Придумать подобные факты Иосиф не мог, ведь ко времени выхода его «Иудейской войны» живы были соотечественники – свидетели тех событий. Так, царь Агриппа пишет Иосифу: «Прочёл книгу с большим удовольствием. Мне показалось, что ты гораздо тщательнее, чем те, кто об этом писал, оставил точное изложение… И тебе не нужно никакое наставление, чтобы знать о нас всё с самого начала»[186].
Сбылись предсказания пророков об Иерусалиме: «Город падёт тогда, когда кто-нибудь начнёт проливать кровь своих соплеменников».[187] Можно ли оправдать сикариев их верой в Машиаха? Мол, стоит начать войну – и Машиах придёт на помощь. Велик соблазн чуда. Сколько было псевдомашиахов на протяжении еврейской истории! Казалось бы, давно пора разделить мечту и реальность, при которой человек не должен жить в преддверии чуда. На совести раввинов, удерживающих евреев местечек от переезда в Палестину, пока не придёт Машиах, их гибель в последней мировой войне. Те же ортодоксы были против стремления сионистов возродить своё государство, считали, что сначала явится Машиах, а потом начнётся строительство Эрец– Исраэль. Но Машиах – не вождь пролетариата со знаменем в руках, он воплощение сущности духовного становления еврейского народа. Не религиозные мечтатели, а сионисты восстановили Израиль.
Если бы мне пришлось выбирать национального героя, я бы предпочёл Авраама Кука, прибывшего в страну в 1904 году. Он говорил: «Сначала построим государство, потом придёт Машиах», что не противоречило учению о том, что сначала придёт Машиах из дома Иосифа, который организует материальную жизнь народа, и только затем – после войны идей – явится Машиах из дома Давида. Неортодоксальный, философски образованный рав Кук ратовал за преподавание в ешивах светских предметов и утверждал, что «не прогресс науки угрожает религии, а отставание от неё. Бог открывается в творчестве, науке, искусстве, литературе… И каждая личность наделена неповторимым своеобразием».
Когда я встречаю единомышленника, не имеет значения, пребывает ли он в этом мире или в следующем – воображаемом, чувствую себя уверенней, даже боль отпускает давно согнутую спину. Рав Кук, наделённый здравым смыслом, наверное, был бы согласен с Иосифом Флавием в преддверии исхода Иудейской войны и призывал бы восставших пережить власть завоевателей. Тем более что римляне, сделав войну ремеслом и поработив соседние народы, не в силах были справляться с огромными колониями. Со временем они утратили могущество своей армии: солдат стали набирать из варварских провинций, что и погубило легендарную воинскую дисциплину. Каждый командир легиона, невзирая на своё происхождение, видел себя кесарем, отсюда бесконечные гражданские войны. Честолюбивые страсти, роскошь, разврат, праздность от избытка рабов – всё вело к утрате чувства социальной ответственности, к падению Рима.
Будучи всесторонне образованным, Иосиф бен Маттафия призывал к разумному решению в противостоянии с врагом: вера не должна быть отделена от разума. Именно здравым смыслом руководствовался и его современник, последний ученик и преемник мудреца Гиллеля – Иоханан бен Заккай, утверждавший примат трезвых суждений, нравственного начала над культовым. Когда один из приверженцев рабби Иоханана выразил отчаяние по поводу разрушения Храма («ведь теперь невозможно приносить искупительные жертвы»), он успокоил его словами пророка Гошеа, сказанными от лица Всевышнего: «Ибо благочестия хочу Я, а не жертвоприношений».[188] С одной стороны, рабби Иоханан придерживался соображений естественного хода вещей, с другой – верил, казалось бы, несбыточному при поражении в войне и разрушении Храма пророчеству Иеремии: «В то время престолом Господним назовут уже Иерусалим; и туда, во имя Господа, во Иерусалим, соберутся все народы и не будут более поступать по упорству злого сердца».[189] В будущем, которое должно наступить, разноплеменные толпы явятся на Храмовую гору, и гора вместит их. Должно быть, речь идёт о тех семидесяти народах земли, о которых молились евреи в Храме. И настанет мир на земле.
Я пишу своему внуку о том, что религия евреев никогда не была догмой. Вера для меня – понимание и размышление. Каждый сам старается уяснить основные положения веры; нет такой заповеди: «Верь». При этом сомнения, несогласие с установленными воззрениями не делают нас грешниками. Пишу и о мнении Эйнштейна, который считал, что нужно познакомиться со всеми религиями и выбрать ту, которая тебе ближе.
В последнем нашем разговоре мальчик спросил, верю ли я в заранее предназначенную судьбу, которая неотвратимо следует за человеком. Я ему ответил, что человек наделён свободой воли и, если у него есть хлеб и крыша над головой, он может выбирать свой путь – идти туда, куда влечёт сердце его. Каждый наделён теми или иными задатками, способностями, и, если есть прожиточный минимум, можно заниматься тем, что тебе интересно; и тогда считай, что жизнь удалась – ты нашёл себя. И не суть важно, ты ли выбрал свою судьбу или судьба выбрала тебя.
– А правда ли, что есть переселение душ? – помолчав, спросил Арик.
– Я полагаю, что мечты тех, которые по разным причинам не реализовались, станут реальностью в следующем воплощении. Слышал, что наш двадцатилетний солдат, психику которого после боя лечили гипнозом, заговорил на шумерском языке. То был древний народ, откуда вышел Авраам – первый уверовавший в Единого Бога. Не знаю, правда ли это, но не исключаю, что в мозгу фиксируется некая информация, своеобразный ген, который может проявиться через много поколений…