– С одной стороны, – продолжаю я, – Иосиф и Иоханан призывали к прекращению войны. С другой – понимали и разделяли отчаянное бесстрашие восставших, их решимость драться до конца, ибо «умереть во имя Закона в каком-то смысле и есть жизнь». Иосиф писал в «Иудейской войне»: «При римских правителях лучше сразу погибнуть, чем по капле отдавать свою кровь».[193] Оба не могли забыть объявление Пилата о том, что он прикажет изрубить всех, если не примут императорских изображений, и тут же дал знак солдатам обнажить мечи. Тогда иудеи, как по уговору, упали все на землю, вытянули шеи и воскликнули, что скорее дадут убить себя, чем преступят Закон. Поражённый Пилат отдал распоряжение удалить статуи из Иерусалима.[194] При этом наместнику Рима ничто не помешало ограбить храмовую казну.
– Ну да, всё так… – проговорил мой собеседник и поспешил на автобусную остановку.
Судя по хозяйственной тележке, он направлялся на рынок за овощами. И это нужно делать с утра пораньше, пока дары земли не пролежали целый день на жарком солнце. Вспомнил картину, которую однажды ранним утром видел на рынке: разгружали приехавшие из кибуцев огромные фуры с овощами, фруктами. Это сейчас кибуцы стали миллионерами, не только кормят страну, но и продают свой товар за границу. Говорят, в российских магазинах торгуют израильской морковкой, картошкой. Тут же представились разгромленные арабами и возрождённые сельские поселения в первые годы существования страны, скудный быт живущих в палатках людей, которые экономили на всём ради будущего, копили деньги, чтобы купить скот и удобрить землю.
Затем воображение снова переместилось во времена римских правителей, наполнивших страну убийствами и казнями. Открыто глумился над народом Флор, сопровождая праздники массовым кровопролитием; предпочитал казнить именно заслуженных, знатных людей.[195] Евреи не были хозяевами своей страны, всё зависело от прихоти императоров. Первосвященники также назначались прокураторами в зависимости от величины взятки.
А ведь для иудеев каждая заповедь была свята, никакая выгода не могла быть куплена ценой прегрешения. Когда пытаюсь представить нравы тех времён, вспоминаю «О древностях иудейского народа» – книге Иосифа Флавия, где он пишет о самобытности и праведности евреев. В заслугу летописцу нельзя не поставить и то, что он противопоставил языческому миру веру в Единого Бога; «…мы заботимся о сохранении законов, и наиважнейшим делом всей нашей жизни почитаем соблюдение благочестия. И никогда наши предки не занимались разбоем и грабежом».[196] И далее пишет о том, что законы, по которым мы живём, располагают к добрым отношениям между собой, любви ко всем людям, справедливости, стойкости в трудах и презрению к смерти.[197] Вглядываясь в глубь веков, соотношу эти слова Иосифа с сегодняшним днём, с требованием избежать кровопролития, обмана, осквернения рук грабежом. Должно быть, в смысле нравственности мои единоверцы в большинстве обладают некоей национальной душой, которая сохранилась в течение тысяч лет нашей истории.
Воскрешая в памяти описания Иосифом Флавием Иудейской войны, представляю себя одним из тех, кто выбирал, примкнуть ли к восставшим, или, понимая, что шансы на победу ничножны, решал переждать правление наместников империи. С одной стороны, сколько народов смирились с властью Рима, у ног которого лежал мир. Опять же, в случае поражения опасность грозит не только здешним евреям, но и иудеям за пределами страны. С другой стороны, мог ли я не оказаться среди восставших, поднявших знамя за то, чтобы мы повиновались только своему Богу? Зная исход войны, я снова и снова воображаю себя участником тех событий и не могу решить – броситься ли мне в смертельную схватку с врагом или… или подойти к презираемому соотечественниками Иосифу и сказать: «Я с тобой». При мысли о поражении, когда Иерусалим и Храм превратятся в груду камней, наши особенно воинствующие вожди утешались тем, что римляне будут властвовать над безжизненной страной. Слабое утешение.
Мощной, хорошо организованной армии Тита мои праотцы только и могли противопоставить свой героизм, умноженный отчаяньем и чувством безысходности. Римский военачальник признавал, что «храбростью, мужеством, отвагой иудеи значительно превосходили римлян».[198]
В той обречённой войне единственное, что можно было сохранить, – свою веру; она спасла нас от исчезновения – «пока жива идея, жив народ». Рабби Иоханан бен Заккай учил: «Храмовое служение может быть заменено добрыми делами и любовью к ближнему». Тем самым устранялась главная, отмеченная в Устном учении, причина разрушения Храма – беспричинная ненависть друг к другу.
Провидение хранило Иоханана бен Заккая и Иосифа бен Маттафия.
Сколько раз Иосиф вверял Богу свою судьбу, когда был перед смертью не только от врагов, но и из-за разногласий с соплеменниками. Так же был на краю гибели рабби Иоханан, когда покидал Иерусалим в погребальных носилках. Из опасений, что все разбегутся из осаждённого города, предводители восстания никого не выпускали за ворота. При этом, согласно закону, нельзя было оставить труп в городе. Для уверенности, что рабби Иоханан бен Заккай действительно мёртв, стражники хотели проколоть его кинжалом, чему воспротивились ученики мудреца.
Не могу понять, какой смысл был в том, чтобы не выпускать за ворота людей, умирающих от голода и эпидемий, они же всё равно не могли воевать. И зачем подозреваемых в принадлежности к партии мира особенно свирепые зелоты сбрасывали со стен города в пропасть. Чем больше осталось бы в живых – тем лучше. В случае победы зелотам досталась бы слава героев, отстоявших Иерусалим против хорошо вооружённой восьмидесятитысячной армии Тита. В случае поражения их бы не мучило сознание, что они повлекли за собой на смерть множество соотечественников, которые пришли в Храм на пасхальные дни и оказались запертыми в городе.
Не однажды пересекались судьбы верховного судьи Иудеи, ректора Храмового университета Иоханана бен Заккая и потомственного священника первой череды Иосифа бен Маттафия; именно по рекомендации Иоханана Иосиф был назначен главнокомандующим вооружёнными силами Галилеи. Опять же и тот и другой, оказавшись перед Веспасианом, пророчествовали ему власть императора; по тем временам это означало стать властителем чуть ли не всего мира.
Мысленно я брожу по разрушенному Иерусалиму, возвращаюсь в те давние времена, когда сотни тысяч единоверцев погибли в боях, были распяты на крестах или проданы в рабство. Иосиф Флавий только и мог, что взять из Храма священные книги и «выпросить у римского военачальника помиловать около двухсот соотечественников и снять с креста троих своих друзей, двое из которых скончались».[199] Тогда же Иоханан бен Заккай – единственный оставшийся в живых наследник учения Гиллеля, будучи хранителем духовной культуры – души народа, объяснил возможность жить без государства и Храма; не молитвы и жертвоприношения, а необходимость «творить справедливый суд» – залог будущего благополучия.
Вникая в часто критические ситуации Иосифа, думаю о том, что его миролюбивые настроения объяснялись не только предвидением исхода кровавых событий, следовательно – желанием предотвратить сопротивление, но и тем, что незадолго до войны он посещал Рим, куда ездил с миссией освобождения трёх несправедливо обвинённых священнослужителей. Он был свидетелем того, что ста тысячам соплеменников живётся там неплохо: они в мире с местным населением и с тревогой следят за событиями в Иерусалиме, где антиримская партия «Мстителей Израиля» приобретает всё большую силу. Их почти равноправное положение давало надежду, что со временем война сменится миром.
И конечно, нельзя не быть благодарным разносторонне образованному летописцу за его книги. Ему мы обязаны представлением подробностей войны двухтысячелетней давности. Его, потомка священнического рода, и самого не покидало сознание своей миссии. И уже неважно – счастливая случайность или Божественное провидение хранило летописца.
Мысли возвращаются к началу военных действий, ведь, будучи начальником войск в Галилее, Иосиф сделал всё, чтобы спасти город и крепость Иотапата. При виде многочисленного хорошо вооружённого римского войска нетрудно было предугадать поражение. Почему и писал правительству в Иерусалиме: если не начнут мирные переговоры, то чтобы прислали ему войско, которое было бы в состоянии сразиться с римлянами. Ответа не было. Да, он сдался завоевателям, при этом не только не способствовал поражению своей страны, но и сделал всё возможное, чтобы предотвратить обречённое сопротивление, гибель соотечественников и разрушение Храма. Свои миротворческие усилия он описал в автобиографической книге «Жизнь Иосифа». Там же – о великодушии, о прощении тех, кто искал его смерти, ибо «не подобает убивать единоплеменника». И о необходимости верности Закону, благочестию. Автор «Иудейской войны» объясняет свою решимость сдаться римлянам после провала обороны крепости Иотапата и призыв к мирным переговорам тем, что мог толковать различные пророчества о будущем своего народа и своего предназначения.
Всякий раз, представляя себя в то трагическое время, я пытаюсь понять: можно ли было сохранить Иерусалим и Храм? Будто от моего понимания зависит ход истории. Предвидя исход войны, Иосиф выходил к стенам осаждённого города и громко убеждал его защитников прекратить бессмысленную борьбу. При этом вспоминал пророка Иеремию, который за шестьсот лет до него пытался предостеречь народ и царя от обречённого восстания против Вавилона. К тому же римский военачальник обещал помиловать защитников Иерусалима.
Не раз маленький народ, не страшась поражения, поднимался на войну против могущественной империи; ни возглавивший вавилонскую армию царь Навуходоносор, ни римский военачальник Тит не могли победить иудеев в открытом бою. Оба прибегали к длительной осаде Иерусалима. Через семьдесят лет после разрушения Второго Храма восстание Бар-Кохбы, более пятидесяти сражений предшествовало тому, чтобы у восставших остался всего лишь один город-крепость Бейтар, который был захвачен римлянами из-за измены самаритян. Много тогда погибло народа, нашёл свою смерть на стенах Бейтара и Бар-Кохба.