– А ещё что ты можешь сказать? – вздохнул мой мальчик.
– А ещё Иисус говорил: «Царство моё не от мира сего», то есть предполагается уход от деятельной жизни. У нас же, согласно Торе, человек должен найти применение своим способностям, таланту здесь, на земле.
– Ну да… – проговорил Арик, вздохнул, помолчал и, как обычно, не прощаясь положил трубку.
Я же вернулся к мысли о том, что рассеянные по миру иудеи послужили неким противостоянием, альтернативой распространившемуся христианству, где с лёгкой руки апостола Павла Иисус стал «сыном Бога». Если в иудаизме мы можем приблизиться к познанию Всевышнего через Его слово – Тору, то, по словам апостола Павла, человек познаёт Бога через Иисуса. Как бы то ни было, ещё до нового летоисчисления, то есть до появления Иешуа и распространения христианства, евреи в разных странах расплачивались за свою инаковость – монотеизм.
Если я, ведущий уединённую жизнь, пытаюсь проследить историю поколений нашего народа, то Давид, мой сосед, занимается более реальным делом – он ухаживает за саженцами особой породы сосны, которую сам вырастил в горах Грузии. Семена этой устойчивой к погодным условиям сосны – результат его многолетнего труда – привёз в Израиль. Счастлив, что дерево прижилось здесь как родное; да, наши поросшие лесом горы немногим отличаются от грузинских. Когда арабы поджигают лес, Давид снова и снова несёт в лесничество свои, подобные крупицам золота, семена. Часто вспоминает селение, где с детства сроднился с растущими чуть ли ни на голых камнях соснами. Рассказывает об интернациональном старом Тифлисе, где иудеи почитались за мудрецов. Снова и снова сокрушается, что сейчас в столице засилье мусульман – они скупают дома, землю; если в центральном районе города строится большой дом, все знают – владелец из Ирана или Ирака.
Утром в пятницу мой сосед уезжает к дочери в белый светящийся на солнце новый городок – Кирьят-Арбу, который я не отделяю от Хеврона – наследственного удела колена Иегуды. Из наших четырёх святых городов – Иерусалима, Цфата, Хеврона и Тверии – первым в Святом Писании упоминается Хеврон, где в гробнице Меарат а-Махпела похоронены наши праотцы. Это символическое древнее место, поэтому измаильтяне, то есть арабы, и вцепились в него. Полагают, присвоив могилу Авраама, утвердятся в первородстве, то есть в праве наследия.
Возвращается Давид только через два дня. Рассказывает, что воздух в Кирьят-Арбе чудесный – микроклимат. Я был в том удивительном месте несколько раз и чувствовал себя здоровым, бодрым, даже ноги не болели. Воздух и в самом деле необыкновенный – животворящий. В Хевроне в Меарат а-Махпела похоронены не только Сарра, Авраам, Ицхак, Иаков, но и Адам с Евой.[213] Следовательно, именно сюда были высланы из райского сада первые люди. Это выше моего понимания, потому как по еврейскому календарю сейчас 5778 год – летоисчисление начинается с сотворения человека, вот и новый год начинается с даты сотворения человека. Однако история человечества насчитывает миллионы лет. По этому поводу знакомый раввин сказал: «Может быть, и жили миллионы лет существа, похожие на людей; разница генетического кода между шимпанзе и человеком всего лишь полтора процента. В Священном Писании сказано, что, отведав плод древа познания, первые люди прозрели – испытали стыд по поводу своей наготы, то есть стали мыслить, что выделило человека из мира животных. И это случилось 5778 лет тому назад».
Как бы то ни было, именно способность мыслить явилась источником цивилизации – должно быть, с этого уровня развития и начинается отсчёт времени. Сначала появилось умение создавать орудия труда, далее письменность, мифология. Первой считается шумерская цивилизация, её возникновение относится к средине четвёртого тысячелетия до нового летоисчисления, прибавить к этим векам ещё 2018 лет новой эры – и получится время сотворения человека по еврейскому календарю.
Я, когда стоял над раскопанными строениями многовековой давности в окрестностях Хеврона, думал о том, что именно здесь чаще всего жил Авраам. В Мамре, неподалёку от Хеврона, он разбивал свои шатры из козьих шкур и здесь удостоился встречи с тремя ангелами, которые возвестили, что через год у него с Саррой родится Ицхак. Сюда пришли посланные Моше разведчики высмотреть землю Кнаан – хороша ли она. Вот и Иаков, сын Ицхака, со всем своим семейством и стадами после двадцатилетней службы у Лавана поселился в Хевроне. Оказавшись в Египте, Иаков завещал не хоронить его в чужой земле, а отнести в Хеврон и похоронить в гробнице праотцов в Меарат а-Махпела, что и было исполнено его сыновьями. В Хевроне – столице колена Иехуды – правил Давид.
Я представляю силу духа живущих в Хевроне евреев, что оставались преданными своей вере и святым местам в течение веков, несмотря на порой трагические ситуации. Наверное, уповали на возвращение единоверцев, ждали исполнения древнего пророчества: «Даже если будут изгнанники твои на краю неба, то и оттуда соберёт тебя Бог, Всесильный твой, и оттуда возьмёт тебя, и приведёт тебя в страну, которою овладели отцы твои, и овладеешь ею…»[214]
Меня поразила в Хевроне необхватная красавица олива, растущая над откопанной археологами стеной из огромных камней. Над камнями трёхметровый слой земли, в которой корни цветущей оливы. «Дереву больше пятисот лет», – сказал экскурсовод. Роскошное, плодоносящее, оно растёт над местом, где когда-то жили люди. Пытался представить быт, нравы тех людей, думал о том, что жизнь сродни искусству – мы привносим в неё свои чувства, воображение. Всплыли в памяти слова: «Поколенья уходят, поколенья приходят…»
В Шаббат, когда нельзя работать, только и остаётся, что читать или снова и снова перелистывать свои годы, в которых ничего нельзя изменить. Как просто писать автобиографию, на иврите это называется «корот хаим» – коротко о жизни – в нескольких словах: год рождения, место учёбы, работы, год репатриации. Сколько воспоминаний, несбывшихся надежд за означенными датами. Когда был маленьким, завидовал взрослым, ведь – полагал я – они что хотят, то и делают. С каким нетерпением ждал, когда пойду в школу, ждал необычной встречи, любви, воображал себя создателем космических лайнеров, почему и пошёл учиться в авиационный институт. Время не оправдало надежд.
Любовь оказалась воздушным шаром, надутым моим воображением. С годами или воображение увяло, или женщина, которая стала моей женой, не оправдала ожиданий. Отношения людей подобны сообщающимся сосудам, даже самая пылкая фантазия сойдёт на нет перед безразличием партнёра.
Сейчас, по прошествии многих лет, могу сказать о себе: единственное, что оставалось постоянным, – это устремлённость к некоему прозрению, постижению. По этому поводу Филон Александрийский, он же Филон Иудей, живший на несколько десятилетий раньше Иосифа Флавия, говорил, что в начале было Слово, которое я представляю идеальной моделью творения мира – божественным разумом, смыслом бытия. Логос – сила разума – слово, связка Бога и творения.
Появившийся с годами интерес к истории и граничащая с безразличием холодность жены определили мою отдельную от неё жизнь. Она после окончания нашего института ревностно следила за новинками авиалайнеров, а меня занимал вопрос поведения людей, соотношение зова души с конкретными обстоятельствами, теми или иными возможностями.
В Израиль приехал сравнительно молодым. Женщины не оставили заметного следа в моей памяти: отношения оканчивались, едва начавшись. То были недавно приехавшие из России одиночки, напуганные отсутствием квартиры, незнанием иврита и невозможностью устроиться на работу по специальности. Я, со своими привезёнными из Москвы книгами и неизменным интересом к истории, не мог быть для них опорой в новой жизни.
Чаще вспоминается первая несостоявшаяся подруга оставшейся жизни. Наверное, потому, что совесть мучит – ушёл от неё, вернее сбежал. Оказавшись в Иерусалиме – именно в этом городе хотел жить, – нашёл по объявлению возле центра абсорбции комнату у русскоязычной женщины из Киева. В Израиле она давно, работала, купила квартиру. В Киеве преподавала в школе русский язык и литературу; на книжных полках у неё в салоне стояли русские классики. Повезло – радовался я, – хозяйка приветливая, причастна к изящной словесности, и показанная мне комната достаточно просторна. Тут же свалил в угол свои сумки, вес которых, согласно правилам «Аэрофлота», не превышал 20 килограмм, прикрыл дверь, снял башмаки и вытянулся на постели; почти сутки без сна – перелёт утомителен даже для молодого. Не прошло и нескольких минут, как хозяйка постучала – пригласила пить кофе. И не просто кофе, стол был сервирован как в ресторане: салфеточки, тарелочки, вилочки, ложечки.
На следующий день я был приглашён на обед из пяти блюд с отличным вином. А ещё через день оказался у Нелли в постели. Остап Бендер о такой полнотелой брюнетке сказал бы: «Знойная женщина», что отличало её от моей бывшей жены, и, в отличие от неё же, Неля любила готовить. Как бы то ни было, первое время я радовался обустроенному быту; в дождливый холодный вечер на плите шкварчит мясо в жаровне, в доме тепло, чисто, всё на своих местах. Хозяйка чуть ли не каждый день с остервенением пылесосит ковёр на полу.
Не помню, что случилось раньше: или надоело пылесосить ковер, или моё раздражение по поводу её непонимания того, о чём говорю, взяло верх над желанием сохранить уютный быт. «Но я же не об этом!» – стервенел я, в который раз услышав нелепый ответ на мои слова. Сначала хозяйка терялась, тупо уставившись на меня, затем, гордо вскинув голову, заявляла: «А я об этом!» Домовитая Неля при виде меня с книгой в руках досадовала на то, что я занимаюсь не тем, чем нужно. «А чем нужно?» – спрашивал я.
«Ну, мало ли работы, которую можно найти в доме. Сидел бы, ковырялся над чем-нибудь и нервы бы свои успокоил, а то ведь вижу – не в себе ты». Моя сожительница напоминала завхоза: всякий раз оглядывая своё хозяйство, непременно находила, что ещё нужно починить, сделать, купить. Или съездить с ней в мебельный магазин, посмотреть, что нового привезли. И сколько бы я ни призывал: «Подними глаза к небу!» – не могла отвлечься от неизбывного интереса к бытовым подробностям.