ванностью персонала в больнице – всё четко, слаженно, у каждого свои обязанности – тебя передают с рук на руки, процедура за процедурой – сажают в кресло, куда-то везут…
Очнулся в двухместной палате, моим соседом оказался религиозный сефард, упитанный, самодовольный. Ему есть чем гордиться – восемь детей и без счёта внуков; один из тех, которые чувствуют себя избранными. Я тоже никогда не забывал о Боге, однако всегда сомневался в достаточности ума, чтобы познать волю Творца.
В подтверждение своей значимости сосед процитировал слова Торы: «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и овладевайте ею…»[218]
– Да, но эта заповедь предполагает не только умножение людей на земле, некоторые понимают её также и в плане созидательной работы: «Преобразуйте среду, покоряйте природу, иначе она поработит вас. Следование этому наказу превращает человека в соучастника Бога в строительстве совершенного мира».[219]
Мой собеседник возмутился подобным толкованием, а когда я сказал, что это мнение учёного рава Соловейчика, замолчал, ибо почитал авторитеты. Может быть, наш разговор продолжился бы, но к нему пришёл сын – большой увалень в белых чулках и при полном чёрном облачении, а физиономия детская: пухлые губы и чуть ли не младенческие бездумные глаза. Пришёл в больницу с невестой, с лица которой не сходила счастливая улыбка, должно быть, по поводу их скорой свадьбы. Судя по всему, она довольна женихом, хоть и нет в нём и тени интеллекта.
– Ты где-нибудь работаешь? – спросил я у недоросля.
– Нет, – с недоумением ответил тот.
– Ты где-нибудь учишься?
– Он учит Тору! – вмешался в разговор папаша.
– У тебя будет специальность?
Мой визави недоумевает по поводу таких вопросов.
– На что же вы будете жить?
– Бог даст! – ответил жених, указав пальцем вверх.
– Зачем нам ваши университеты?! – с чувством превосходства заявляет папаша.
И пока я соображал, что ответить, он продолжал:
– Придёт наше время, и мы сделаем из ваших университетов школы пророков.
– Но… но зачем так много пророков?
Оппонент, не удостоив меня ответом, вышел с сыном из палаты.
При этом я с нежностью подумал о религиозных в вязаных кипах – они учатся, служат в армии, работают и на свои налоги содержат эдаких иждивенцев.
И в который раз я вспомнил нашего законоучителя Гиллеля: он, не рассчитывая на хлеб с неба, рубил дрова, чем и добывал прожиточный минимум. Тем же принципом – не жить за чужой счёт – руководствовался спустя тысячу лет комментатор Торы Раши Шломо бен Ицхак: он зарабатывал тем, что ухаживал за виноградником. Да и не только о хлебе насущном речь. Чтимые в веках мудрецы были высоко образованными людьми во многих областях. У каждого человека свой талант, зачем зарывать его в землю? Творцу не нужна такая жертва. По этому поводу рабби Гиллель говорил: «Кто может вычислить ход небесных светил и не делает этого – Творение Божье они не созерцают, дело рук Его не видят».
Кто бы объяснил, почему некоторые особенно крутые ортодоксы не считают нужным учить своих детей математике, иностранному языку. Ведь таким образом обрекают их на трудности при устройстве на работу, бедность. Широкое образование не может помешать вере. Более того, наука подтверждает веру, на ум приходят слова Эйнштейна о том, что чем больше он постигал мир, тем больше видел перст указующий.
Опять же, упование на Бога не всегда оказывается для ортодоксов достаточным, если заболеют – обращаются к врачам, а когда начинается война, спешат покинуть страну; в аэропорту становится черно от их шляп. А те, кто в вязаных кипах, не на словах, а на деле служат Всевышнему – вскидывают на плечо автомат и идут на передовую. Это Бен-Гурион – наш первый премьер-министр – разрешил ортодоксам не служить в армии, но во время образования государства их было несколько сотен, а сейчас тысячи. Ссылаются на то, что не могут служить вместе с девушками. Почему бы им не сделать отдельный мужской батальон? Впрочем, есть разные типы общин, среди которых есть и солдаты, и специалисты высокого класса, и со временем их становится всё больше.
Для сионистов в вязаных кипах завоевание и защита Земли Израиля – религиозная заповедь. Служба в армии не подвергается сомнению, больше половины выпускников, оканчивающих офицерские курсы с отличием, носят вязаную кипу. При этом не в ущерб религиозному образованию. То самая активная, творческая часть нашего общества. Это они, молодые энтузиасты, создают новые еврейские поселения; свои дома строят за зелёной чертой. Доведись мне жить сначала, стал бы учителем истории, ездил бы из одного небольшого поселения в другое и рассказывал бы детям о наших судьбоносных войнах, о рассеянии и участи поколений, чтобы у них никогда не возникало желания оставить свою землю. Рассказывал бы об антисемитизме в разных странах, который сейчас почему-то усиливается даже в Америке, где евреи чувствовали себя вольготно. Говорил бы, что у нашего народа справедливость превыше всего, ещё в древности, как нигде в мире, раб наравне с господином мог отдыхать в Шаббат, и, если у хозяина недостаток хлеба, он должен разделить хлеб с рабом. И конечно, запрещалось всякое насилие над рабом, ибо в нём также признавалось человеческое достоинство. Рассказывая историю страны, я бы помогал детям понять, вобрать в себя жизнь тысячелетий.
На улице холодно, дождь. В нашей солнечной стране, когда небо закрывается тучами и идёт дождь, улицы сразу пустеют. Я тоже сижу дома, словно в осаждённой крепости. Если отдам Богу душу в дни, когда сосед уезжает к дочери на несколько дней, первым это обнаружит Юваль – мой помощник, который приходит два раза в неделю; у него и ключ есть от нашей квартиры. В Израиле он называется «метапелет», что означает – ухаживающий за больными и немощными стариками. Юваль делает всё, на что у меня уже нет сил.
Вот и сейчас он поменял лампочку в люстре. Я и сам мог бы это сделать, если б залез на стремянку, но боюсь упасть и сломать руку или ногу, тогда окажусь совсем уж беспомощным. За всякую услугу, которая не входит в обязанности метапелета, пытаюсь дать деньги – не берёт. Добрый религиозный человек не хочет брать плату за столь незначительную, по его разумению, работу. Я сказал: «Вот и в прошлый раз не взяли деньги, вы меня ставите в неловкое положение». Он, стесняясь, взял и продолжает стоять, наверное, ждёт моего всегдашнего приглашения пить кофе. Мне ничего не остаётся, как преодолеть в дождливую погоду всегдашнее недомогание и варить кофе.
Юваль репатриировался из российской глубинки, там, в шахтёрском городке, играл в захудалом ресторане на саксофоне. Здесь приобщился к религии, сменил имя и словно вычеркнул из памяти прошлую жизнь. Будто и не было провинциального захолустья Донбасса и шпаны, которая его называла «жидовской мордой». По доброте души Юваль хочет поделиться со мной своими новыми познаниями. Вот и сейчас утверждает неизменность Устного Закона, Талмуда, со времён двухтысячелетней давности.
– Но Устный Закон, в отличие от письменного – Торы, ориентируется на настоящее время, то есть учитывает особенности сегодняшнего дня, – возражаю я.
– Нет, мой рав сказал…
Я в нетерпении перебиваю:
– Устный Закон нельзя было записывать, поскольку жизнь с течением времени меняется, следовательно, менялись и правила поведения. Записали из страха утратить текст после поражения в войнах с Вавилоном и Римом. На сегодняшний день из того, что записано в Талмуде, соблюдается не всё.
– Всё! Сохранились все правила поведения! – страстно возражает Юваль.
– Например, в Талмуде сказано, что «в случае необходимости защищать границы своего государства – воюют все». – Иду к полке с книгами, достаю том Талмуда и читаю: – «Оборонительная война – заповедь. В этом случае закон об освобождении от военной обязанности того, кто только что женился, посадил виноградник, построил дом – не действует. Весь Израиль без исключения обязан принять участие в войне».[220]
Юваль молчит, и я продолжаю:
– Впрочем, было исключение, если кто-нибудь заявлял, что боится, – его, чтобы не сеял панику в боевых частях, отправляли в хозяйственное подразделение. Сейчас же очень просто «откосить» от армии. Уж не говорю о религиозных – тех, которые особенно крутые.
На столь очевидное несовпадение положения Устного Закона с ситуацией сегодняшнего дня Юваль не обращает внимания и продолжает настаивать на неизменном следовании предписаниям Талмуда. Я снова напоминаю о назначении Устного Закона, который должен меняться в зависимости от обстоятельств нового времени. Однако мой собеседник с упорством маньяка вновь и вновь настаивает на своём.
При таком непризнании очевидных фактов и отсутствии логики я, едва сдерживая раздражение, продолжаю:
– Иудаизм не догма, а живая мысль, отвечающая на запросы сегодняшнего дня. По мне, так дерзость ума, а не бездумное отношение к словам своего рава должна быть присуща верующему человеку. Религия на уровне догмы ведёт к фанатизму.
Если бы мне удалось преодолеть раздражение, я бы не стал говорить своему помощнику последние слова, ведь у всех свой склад ума, зачем обижать человека. Опять же, каждый ищет Бога своим путём. Для кого-то это безусловное исполнение предписаний своего рава, а кто-то придерживается мнения Рамбама о том, что «философия – царская дорога к Богу».
Должно быть, Юваль решил, что в следующий раз он одолеет мои сомнения и я стану внимать словам, которые сказал его наставник. В доказательство своей правоты он вспомнил:
– Левиты – служители Храма – не воевали, и жили они на десятину от урожая, которую собирал народ.
– Во-первых, левиты и коханим воевали, а во-вторых – в то время, когда был написан Талмуд, Храма уже не было и левитам негде было служить. Конечно, я тоже за то, чтобы человек редкого ума не подвергался опасности на войне. Но не повезло мне встретить мудреца из армии чёрных шляп. Может быть, потому, что не пересекаемся – разделены, подобно маслу с водой, что не смешиваются в бутылке.