Интересно, когда внук спрашивает меня об Иисусе, он хочет определиться в своей вере? Или просто из любопытства сравнивает рассказы своей матери-христианки с моими? Конец старого и начало нового летоисчисления явились судьбоносными в нашей истории, именно на это время приходится появление основателя христианства – Иисуса из Назарета, для которого Закон иудеев – обязательный нравственный минимум, предполагающий добрые отношения, справедливость и любовь к ближнему. Спустя несколько десятилетий был разрушен Второй Храм, и не стало места, которое не только было символом единства евреев, но и местом жертвоприношений за инаковерующих.
Я говорил своему мальчику о том, что в первом веке для того, чтобы стать христианином, нужно было сначала стать иудеем, и называли себя новообращённые евреями. В следующий раз скажу, что учение Иисуса, или, как его называли – рабби Иешуа, и догмы христианства четвёртого века – не одно и то же. Не к Творцу – Создателю вселенной, к которому нужно подниматься усилием воли, ума и души, а к обожествлённому человеку обращались последователи зачинателя христианства – апостола Павла.
Сколько раз ловил себя на ощущении, что живу в прошлом и в настоящем времени. Всякий участок земли в Иерусалиме представляется мне исхоженным моими дальними единоверцами. В моём районе Армон ха-Нацив много ворон, слышал, что здесь на подступах к Храмовой горе были жестокие бои с римлянами и полегло так много людей, что трупы не успевали убирать, вот и слетелось сюда вороньё. По мне, так и теперь, случись война с арабами, первыми должны идти старики, молодые должны жить.
Кто-то из моих предков стоял на том же возвышении, где сейчас моя улица Дов Грунер, смотрел на заросшие лесом склоны гор, на виднеющиеся невдалеке холмы – там сейчас вечнозелёные поля и сады кибуца Рамат-Рахель. Под моим окном разрослась сосна, на которую когда-то смотрел с балкона сверху вниз; за двадцать лет, что живу здесь, она высоко поднялась и закрыла хлипкие ворота детского сада. В который раз закрадывается в голову опасение: не придёт ли ночью террорист, чтобы под прикрытием веток сосны подложить взрывное устройство? Впрочем, сейчас холодно, дождь, можно не опасаться – порох отсыреет и не сработает.
В такую погоду, когда небо закрыто низкими тучами, мысли застревают, хочется спать, как медведю в берлоге… Где-то в подсознании всплывает стук колёс телеги по булыжной мостовой… лошадь, которая подбирает губами кусочек сахара с моей ладони… Где это было? И было ли? Я ведь вживаюсь во всё увиденное, прочитанное. Недавно прочитал объявление на столбе: «Требуется няня к ребёнку – любящая, ласковая…» – и тут же ощутил себя этой самой няней.
Серое небо, дождь, монотонный стук капель по оконному стеклу усыпляют; воображение себя в других воплощениях и временах пропадает, и я остаюсь тем, кем есть – немощным стариком, «алтер захен» – старой ветошью. Появляется ощущение незаполненного времени – ненужной свободы.
Тем, кто, подобно мне, приехал в Израиль в пенсионном и предпенсионном возрасте, платят пособие, у нас нет необходимости работать, и мы не зависим от расположения начальства. Свобода, раскрепостив воображение, дала и сознание невостребованности. Сколько себя помню, представлял чувства и мысли других людей, вживался в их ситуации – всё больше горестные, пытался разрешить их проблемы. И сейчас, когда случается разговаривать с незнакомым человеком, настолько увлечён желанием распознать его, что часто не слышу или забываю, о чём меня спрашивают. Ищу в людях главную направленность ума и души. «Бог евреев – Бог индивидуальности, а не стадного сознания». При этом никогда не оставляло понимание необходимости справедливости в каждой судьбе. Основатель нашей веры – Авраам – обращался к Вседержителю: «Не может быть, чтобы Ты поступил так, чтобы Ты погубил праведника с нечестивым». Полемика и спор предполагают возможность соучастия, самостоятельного познания истины.
О чём бы ни думал, снова и снова оглядываюсь на часы, сосед должен был давно вернуться. Всякий раз, когда он уезжает в Кирьят-Арбу, душа моя не на месте, не могу избавиться от чувства тревоги. Хоть там и есть наши стерегущие безопасность солдаты, никогда нельзя быть уверенным, не выскочит ли на тебя араб с ножом. Включаю телевизор, чтобы услышать последние новости: не случился ли теракт на дороге…
Наконец звук ключа в замке, и я спешу открыть дверь.
– Гамарджоба![223] – приветствует меня Давид. – Ты что, стоял под дверью – ждал меня? Виноват, опоздал на всегдашний автобус, пришлось ждать следующего.
– Моё беспокойство из-за того, что ты не осторожен и, подобно миролюбивому царю Соломону, хочешь со всеми дружить. Арабы же не могут примириться с нашим присутствием здесь и в Хевроне в частности. Могилу праотцов считают своим достоянием.
– Свою воинственность, – откликается Давид, направляясь в ванную комнату мыть руки, – они объясняют тем, что ни один народ не потерпит над собой власти другого народа. Не могут смириться с данностью – это наша земля. Захватили наши главные исторические места: Храмовую гору, Восточный Иерусалим, Хеврон. А вот на Ашкелон – старинный город, где жили плиштим, не претендуют, хоть там, я слышал, была мечеть, в которой находилась голова Хусейна – внука Мухаммеда. Именно на наших знаковых библейских святынях – могилах Шмуэля, Иосифа, Рахели – возвели свои цитадели. И построили свои дома и мечети на обжитых нами землях, до сих пор сохранились обложенные камнями земледельческие террасы более чем двухтысячелетней давности.
Я спешу накормить соседа и при этом продолжаю разговор:
– В Средние века, когда мусульмане владели Испанией, они там тоже много чего понастроили – мечети, дворцы, но это не даёт им права объявлять себя, а не носителей креста, хозяевами страны.
– Христиане воевали с арабами, – откликается Давид, а мы надеемся жить с ними мирно бок о бок. Мирно не получается.
– А я всё думаю, почему бы исламским лидерам при столь богатых запасах нефти не пытаться вернуть былое величие? В Средние века арабский мир был центром науки, образования. И никакого фанатизма – пили запрещённое мусульманам вино и содержали гаремы, вопреки своему закону иметь не более четырёх жен.
Давид промолчал.
– Ну, как тебе мой суп?
– Спасибо, вкусный. Суп с грузинским акцентом, напоминает харчо… Вот только ты зря волнуешься, стоит мне задержаться в Кирят-Арбе, и ты сразу воображаешь, что туземцы уже сняли с меня скальп, – смеётся он, стараясь по запаху из открытой кастрюли оценить второе приготовленное мной блюдо – сациви.
– Туземцы, то есть местное население, – это мы. Арабы – пришельцы, – откликаюсь я.
– Знаю, знаю, ты мне сейчас скажешь, что Всевышний нам завещал эту землю. Никто не может подсказать решение. Казалось бы, всё просто: двадцать мусульманских стран с площадью, в восемьсот раз превышающей размеры нашего государства. На каждого еврея в мире приходится сто мусульман…[224]
– Евреи, осветившие мир своей верой, не имеют права на свою узкую полоску земли?! – в нетерпении перебиваю я.
– Как бы то ни было, выселить мы их не можем.
– В Испании не спрашивали, куда денутся изгоняемые арабы, или, как их там называли – мавры. А ведь мусульманское владычество сопровождалось расцветом страны в области науки, искусства, архитектуры. Мы же застали запущенную одичавшую землю.
– В Средние века не было ООН, – заметил Давид. – То есть я хочу сказать, что никто нынешних хозяев Испании не держал за руки, не мешал им изгнать осевших на несколько столетий мусульман. Нам же только и остаётся уповать на время… ждать. А если бы наши арабы не видели в нас врагов, жили бы вместе, по-родственному. Почему бы и нет.
– Твоё благодушие не соответствует действительности; наши соседи не разделяют твоего миролюбивого настроения! – невольно раздражаюсь я.
Давид молча доедает сациви, поднимается и направляется в свою комнату. Когда волнуется, его хромота особенно заметна, переваливаясь, как спешащая убежать от преследования утка, он скрывается в своей комнате. Через несколько минут выходит и говорит:
– Насколько мне известно, на маврах не сказалось влияние религии христианской Испании, чего не скажешь о наших арабах, которые наследие Авраама и Землю Израиля приписывают себе.
– Крестоносцы тоже хотели обосноваться в Палестине, – замечаю я. – Долгая история нашего соперничества с христианами и мусульманами. Всевышний нам завещал эту землю. И Авраам отдал её Ицхаку – своему духовному наследнику, отослав отсюда других своих детей. Если бы арабы следовали Святому Писанию, не могли бы не признать, что Храмовая гора – наша главная святыня – принадлежит нам по праву наследия.
Давид молчит, и я продолжаю:
– Мечети в Медине и Мекке, где жил Мухаммед, считаются мусульманами более святыми, они и молятся, обращаясь лицом к Мекке, и покойников кладут головой по направлению к Мекке. О том, что Мухаммед был перенесён в Иерусалим, в мечеть Аль-Акса, явившимся крылатым конём и о том, что основатель мусульманства встретил здесь трёх великих пророков: Ибрагима – Авраама, Мусу – Моисея и Иссу – Иисуса, – арабы вспомнили, когда мы заявили свои права на Храмовую гору.
– Одним словом, мы должны молиться за то, чтобы исламисты выполнили волю Бога – отдали Израиль и все святые места иудеям – законным наследникам, – подводит итог нашему диалогу Давид.
– К сожалению, молитвами не обойдёмся. Мы не утратили чувства справедливости, готовности всех любить и, если бы не было нужды защищаться, слились бы с палестинцами в братских объятьях. И это было бы ещё хуже.
– И тогда наши женщины стали бы выходить замуж за арабов, даже если и окажутся пятой женой, рожали бы им детей и, в конце концов, мы бы растворились в мусульманском мире. И наверное, чтобы этого не случилось, не прекращается их ненависть к нам.
– И это правда, – соглашаюсь я. – Ничего не зависит от того, к какому решению мы с тобой придём в наших бесконечных разговорах…