Я молчал, зачарованный оживлённым лицом Товы. И она продолжала:
– Не могу сказать, что женщины, которые давно работают в царстве алмазов, встретили меня приветливо. Может, оттого, что я оказалась моложе других, а может, ревновали, как обычно ревнуют к новеньким, пользующимся вниманием работодателя. Опять же, я лучше других знаю английский язык, в школе он мне давался легче физики и математики. Одним словом, оказалась для начальника особенно ценным кадром. Подходит несколько раз за смену, спрашивает, не нужно ли чего, объясняет, каким образом различать клиентов и как нужно разговаривать, чтобы никто не ушёл без покупки. Сам он в этом деле ас, особым чутьём угадывает толщину кошелька и внушаемость посетителя. Человек ещё только входит, а Авигдор уже знает, стоит ли он внимания.
Чтобы Това успела в свой магазин сокровищ аж на Мёртвом море к трём часам – ко времени начала второй смены, – я стараюсь помочь ей: чищу овощи, мою кастрюли. Мы не заметили Давида, который стоял у входа на кухню и слушал свою помощницу.
– Вам, наверное, теперь при большой зарплате ходить к нам без надобности? – спросил он.
– Зарплата ни при чём, я рада побывать в Иерусалиме. И к вам езжу вроде как в гости, а не работать. Мне хорошо у вас.
– Ну и замечательно! Можете прийти и уйти в любое время. Ваш всегдашний собеседник не только доварит борщ, но и в случае надобности пойдёт ради вас на баррикады. Но если время не поджимает, я тоже с удовольствием послушаю про бриллиантовый бизнес.
– О чём я говорила? – смутилась девушка.
– О том, что ваш начальник прекрасно ориентируется в покупателях, – напомнил Давид.
– Ну да… Я тоже стала разбираться, кто сколько денег оставит в кассе. Сразу вычисляю богатых из России, они держатся так, будто, стоит им захотеть – купят весь магазин. Выбирают массивные украшения с большими камнями, на цену не смотрят, разговаривают свысока. Я для них – обслуга. Интеллигентные женщины из той же России разговаривают уважительно и смотрят на наши ювелирные украшения, как на музейные сокровища, всего лишь смотрят – не покупают. Англоязычные иностранцы прицениваются, торгуются, часто выбирают какой-нибудь пустяк на память об Израиле и Мёртвом море.
Как бы я ни старалась научиться различать посетителей, никогда не приобрету сноровку нашего начальника. Если появится в зале якут с алмазных приисков, его Авигдор сразу вычислит и окружит таким вниманием, что тот точно оставит на кассе толстую пачку долларов. Авигдор работает умело: сначала вроде бы случайно подходит к «жертве» и между прочим выказывает свои познания в бриллиантах, затем для продолжения профессионального разговора, например об огранке камней, приглашает в свой кабинет и угощает отменным коньяком. У него на такой случай есть специальная бутылка и привезённая из-за границы дорогущая колбаса. Якут разомлеет от коньяка и участия человека, которого он первый раз видит. Затем Авигдор ведёт гостя к самому дорогому прилавку, где стою я – молодая, красивая. Захмелевшему якуту почему-то мерещится, что девочка будет приложением к купленным драгоценностям, и он не скупится. На месте такого клиента может оказаться и очумевший от огромных денег бизнесмен из России или нефтяной магнат – все те, кто не утруждает себя пересчётом купюр, а ориентируются по толщине пачки. Случалось, Авигдору с трудом удавалось унять разыгравшееся вожделение захмелевшего покупателя, желающего прихватить меня вместе с бесценным бриллиантом, который он небрежно сунул в карман. К каким только ухищрениям не прибегал начальник, чтобы выпроводить того из магазина!
За несколько дней, что работаю там, всего насмотрелась. Бывало и такое: протрезвевший богач на следующий день хочет вернуть ненужную покупку. Я говорю ему, что мы уже сдали кассу, и предлагаю на ту же сумму взять что-нибудь другое. Если настаивает на возврате денег, отправляю его к заведующему. Авигдор в подобных случаях никогда не оказывается на месте.
Давид смотрит на часы и напоминает Тове, что ей пора оставить кухню, ведь никогда нельзя рассчитывать, что до центральной автобусной станции она доберётся в нужное время. Я кладу девушке в сумку бутерброды в дорогу, и она поспешно уходит.
Мы с соседом садимся завтракать. Молчим. Кажется, обо всём за долгие годы уже переговорили.
– Скажи, – внезапно прерывает молчание он, – если бы жизнь твоя началась сначала, что бы ты хотел изменить?
– Ничего… Ничего не могу изменить. Это только кажется, что у человека есть выбор, мы поступаем только так, как можем. Например, я бы не смог стать революционером. И не только по причине необходимости насильственных действий, но и потому, что революционеры, как правило, борются за права бедных. Но люди чаще страдают не от бедности, а от отсутствия интереса в жизни, нежелания проявлять активность. Научить бы людей мечтать!
– Ты сейчас скажешь, что мечта вернула евреев в Израиль, – отозвался Давид.
– Именно это и скажу. То мечта поколений. Сейчас многие едут в Израиль в поисках смысла. Справедливо ли, что евреи, осветившие мир своей верой, должны доказывать своё право на выстраданную землю, размеры которой до смешного малы по сравнению с владениями многочисленных арабских стран.
– Ты это уже говорил. Вот только понятие справедливости у всех разное. Не ты ли мне рассказывал, что поляки считали справедливым, чтобы евреев не было в их стране? Они убивали выживших в Холокосте, не хотели возвращать их имущество, дома, фабрики.
– Мы готовы были жить с арабами в мире, но они никак не расстанутся с желанием уничтожить нас.
– А это их мечта, – заметил Давид.
– В нашем Законе сказано: «Если враг пришёл убить тебя, убей его первым». Я за поселения и поселенцев, старающихся напомнить о естественном историческом праве на места, с которых начиналась наша история.
– Да, но право – это то, что другие признают моим правом!
– Во время Катастрофы другим не было дела до нашего уничтожения, и это не значит, что у нас не было права на жизнь! – я чуть ли не выкрикиваю последние слова и чувствую, как сжало сердце, трудно вздохнуть…
Сосед спешит к нашей аптечке… Я пью какую-то гадость… Он хочет вызвать скорую помощь, я заверяю, что мне уже лучше, а через час-другой будет совсем хорошо… Не помню, как оказался в постели, почему-то увидел себя маленьким – мы идём с бабушкой по бесконечной заснеженной степи, темно, страшно, изредка показывается из-за туч краешек луны… Потом стою один среди шумной толпы – то демонстрация на Первое мая!. Надо кричать «ура!», но лишился голоса… Картинка меняется: жена мерит новые высокие, до самых колен, сапоги и ходит в них по комнате…
Утром пришёл мой Юваль. Пока он моет посуду, я готовлю наш с ним традиционный кофе и думаю о его, казалось бы, защищённой предписаниями, религиозной семье. Сын, подобно отцу, очень религиозный, отважился жениться на восемнадцатилетней красотке, у которой чёртики в глазах; такие девочки обычно непредсказуемы. Может быть, поэтому родители поспешили выдать её замуж. Теперь у Юваля двое замечательных внуков. Сын, дабы содержать красавицу жену в достатке, взял ссуду в банке и открыл магазин мужской одежды в религиозном районе. Чёрные костюмы и шляпы поставлял ему американский еврей. Магазин не приносил дохода, покупателей было мало, ведь костюм и шляпа долго носятся. Короче – разорился. Чтобы погасить долги единственного сына, Юваль продал четырёхкомнатную квартиру, теперь с супругой живёт в крошечной двухкомнатной и на всё отвечает: «Слава Богу!»
Сегодня мой помощник мрачный, расстроенный. На вопрос: «Что случилось?» – сначала отмалчивался, затем сказал о разводе сына с женой.
– Но почему? У вас же всё по Закону.
Юваль, игнорируя моё замечание, продолжает:
– Жена его работает в телефонной компании и зарабатывает больше, чем он… Наверное, ей показалось, что вольная жизнь привлекательней. Недавно летала в командировку за границу вдвоём со своим шефом.
Юваль вздохнул:
– Сейчас мы берём детей из детского сада три раза в неделю, в Шаббат они тоже у нас… Суд постановил, чтобы сын оплачивал бывшей жене съёмную квартиру. Теперь у него нет денег снять себе жильё, живёт с нами… и не сможет устроить свою судьбу.
– Но в религиозных семьях жена часто зарабатывает больше мужа, – заметил я. Про себя же подумал: дело не в деньгах, просто сын Юваля, подобно отцу, – растяпа и не пара уверенной в себе, бойкой красотке. Я ошибся, предполагая прочность, застрахованность от случайностей религиозных семей. Ничем не мог помочь моему доброму, простодушному помощнику, разве что посочувствовать:
– Ни о чём не нужно жалеть. У вас же славные, замечательные внуки! Всё образуется, сын снова женится.
Юваль ушел ободрённый. А мне вспомнилась моя безрадостная семейная жизнь. И у моего помощника, защищавшегося религиозными предписаниями, оказались проблемы с женой. Она раздражена его непрактичностью, запретом носить брюки и смотреть в Шаббат телевизор. Сама работает каждый день и если может расслабиться перед телевизором, то только когда мужа нет дома. Он ходит в синагогу, читает молитвы, а ей чем заняться в Шаббат, когда всякая работа запрещена.
Может быть, и моя жена относилась бы ко мне с уважением, если бы я стал ведущим проектировщиком космических летательных аппаратов, но в соответствующее конструкторское бюро не взяли, хоть и учился хорошо. Взяли сокурсника, притом что его дипломная работа меньше подходила по профилю, зато с анкетными данными всё у него было в порядке.
Феликс, мой сын, не интересовался историей евреев, знал лишь то, что с такой национальностью не на всякую работу возьмут. Сам он, подобно матери, в паспорте был записан русским. Я не возражал, зачем ему портить жизнь. Моя бывшая жена с русским отцом и матерью-еврейкой предлагала и мне взять её фамилию и поменять паспорт, где будет значиться национальность, с которой не возникнет проблем. Но это стало бы не только предательством родных, но и самого себя. Странно, что жена этого не понимала.
Всё в прошлом. Сейчас я давно свободен от ожидания взаимности когда-то любимой женщины и от честолюбивых надежд. В юности царь Соломон написал страстную песнь о любви. В зрелые годы – полную нравоучительных наставлений книгу Притч, а состарившись и постигнув причины и следствия происходящих событий, – книгу Екклезиаста. Вот и я на исходе дней своих только и делаю, что размышляю о причинах и следствиях всего происходящего в мире. Такую роскошь может себе позволить не обременённый заботами человек.