— А с кем ещё?
— Мне сложно сказать обо всех, но, Белла, например, на грани болезни. Дмитрий Александрович сам не свой, последнее время. Даже Виктор, их охранник, и тот изменился — раньше он намного жизнерадостнее был.
— А может быть, это от вашего кокаина, доктор?
— Нет, нет, — замахал руками Фартуков — никто из них не наркоман — я врач, я вижу.
— Как никто, а Балясин?
— И он тоже. Ни один настоящий наркоман не стал бы употреблять наркотики вместе с водкой. Он, просто, уже не знал, в чём найти спасение.
— Но ведь есть всякие успокаивающие лекарства. Почему же вы их ему не дали?
— Я пробовал, — горько усмехнулся доктор, — но он от них категорически отказывался.
— Это что — психоз?
— Сложный вопрос. При подобных психозах, обычно, отказываются от любых лекарств. А здесь… Им, как будто, руководила чужая злая воля. Он пытался спастись водкой, наркотиками, но ничего не помогало.
— Так, сумасшедший он был, или нет?
— Вы знаете, я употребил бы другой термин — старинный. Душевнобольной — это точнее. Понимаете, он не был сумасшедшим — просто, у него болела душа.
— Ну и как вы можете всё это объяснить?
— Как врач, а я всё-таки не такой уж плохой терапевт, поверьте, так вот — как врач я этого объяснить не мог.
Несколько странное выражение лица Фартукова в то время, когда он говорил слова: «как врач» и, какая-то непонятная интонация его речи заставили Колапушина задать ему вопрос:
— А, если бы вы не были врачом и наблюдали всё то же самое, что бы вы сказали?
— Как простой человек? — Фартуков поколебался несколько секунд и ответил: — Как простой человек я бы сказал, что на Балясина навели порчу.
Глава 10
Немигайло разыскал Беллу в маленькой комнатушке без окон в конце коридора. По звуку слабо шумевшего вентилятора можно было понять, что этот чуланчик и был здесь оборудован специально для ксерокса.
Судя по её невидящему, неподвижному взгляду и по тому, как механически, не глядя, она закладывала бумаги в аппарат, Белла пришла туда не столько по делу, сколько для того чтоб, хоть чем-нибудь себя занять.
Из-за шума вентилятора, или из-за своего состояния она наверное не услышала, как открылась дверь, но уловив какое-то движение за спиной оглянулась, и испуганно ахнув выронила бумаги, которые разлетелись по всему полу.
— Она здесь, Арсений Петрович! — крикнул Немигайло в сторону коридора.
Видя, что Белла не делает никаких попыток собрать рассыпавшуюся пачку, Немигайло, кряхтя, наклонился и стал подбирать листки, поглядывая на девушку. Белла стояла неподвижно и её лицо, и вся поникшая фигура с безвольно опущенными плечами выказывали тоску и уныние. Появление в комнатушке Колапушина повергло её в уныние ещё большее.
— Я думала, что вы уже уехали…
Медленно вошедшему Колапушину, совсем не хотелось заново пытать бледную, замученную бедняжку. Но то непонятное и, кажется, опасное, что он начал ощущать в этих таких обычных на вид стенах, заставляло его обязательно разобраться: что же здесь всё-таки происходит. Тем более что, по словам Фартукова, это непонятное оказывало своё влияние и на других, а на Беллу в первую очередь.
— Теперь я понимаю причину вашего состояния — сказал он уверенно.
— Понимаете?
— Вы боитесь говорить о ней плохо, так?
— О ком? — по испугу, проскочившему в глазах Беллы, Колапушин определил, что нащупал верную нить.
— А это неверно. — продолжил он тем же уверенным тоном — Вам только не надо называть её по имени.
— Не надо? — в голосе Беллы, кроме испуга, начала ощущаться робкая надежда.
— Ведьму нельзя называть по имени, понимаете? А говорить о ней можно всё, что угодно.
Немигайло, удивлённый познаниями начальника и в этой области, воззрился на него с изумлением. Колапушин незаметно подмигнул и Егор стал старательно соображать, что за ход придумал Колапушин.
— Откуда вы знаете? — определённо, надежда в голосе крепла.
— Это не первое наше дело, связанное с ведьмами, не так ли, коллега?
Обалдевший Немигайло, спохватившись, что надо подыгрывать, изобразил на лице пренебрежительную ухмылку — мол, подумаешь, и не такое бывало.
— Вы, наверное, и в церковь ходили и свечку ставили?
— Ага.
— И всё-таки боитесь.
Всхлипнув, похоже, уже от облегчения, что нашёлся кто-то сильный, кто ей верит и сможет помочь, Белла кивнула и села на небольшую, обтянутую дерматином, банкетку, на всякий случай держа наготове носовой платок. Колапушин подсел рядышком и, по отечески обняв девушку за плечи, снова подмигнул Немигайло.
— Значит, вы надо мной не смеётесь?
— Какой уж тут смех. — голос Колапушина был ну — о очень убедительным!
— Что же мне делать?
— Чёрную магию можно снять только магией белой.
— Я уже пробовала, ходила к бабке одной.
— Мы справимся с этим лучше, поверьте!
— Опыт имеется. — солидно добавил Немигайло.
Некоторое сомнение всё ещё сохранялось в глазах Беллы, но ей очень хотелось верить, что эти серьёзные, уверенные в себе мужчины, которые ещё и занимаются таким опасным и суровым, но романтическим делом, обязательно ей помогут.
— И чем же ваши такие дела с ведьмами заканчивались?
Свой вопрос Белла адресовала, почему-то, Немигайло и он ответил не задумываясь, убеждённо и искренне:
— Разводом.
— Не понимаю. — голос Беллы предательски сел и она, склонив голову, уткнулась в платок.
— Ну конечно, не понимаете — Колапушин, из-за спины Беллы, погрозил Немигайло кулаком. Тот, покаянно, зажал рот руками — Егор Фомич, ну что же вы при девушке используете профессиональный жаргон. Вот, скажите, Бэлочка, вы слышали, что бандитов на «стрелке» иногда разводят на бабки?
Белла покивала, пока не поднимая головы.
— Ну, вот. Только это бандитский жаргон. А у нас есть свой: дактилоскопия, трассология, газовая хроматография, например, или, там, микроскопический анализ проб воды из бронхиол по диатомовым водорослям. Ну и остальное. Мы же тоже не понимаем ничего в этих ваших крещендо, или си-бемоль мажорах. — Колапушин погрозил кулаком ещё раз.
— Ещё есть нейтронно-активационный анализ. — Немигайло с блеском исправил свою ошибку.
— Про дактилоскопию я слышала. — Белла, наконец-то подняла голову.
— Ну вот, видите. Нормально у нас эти дела заканчивались. Хорошо заканчивались. Доверяйте нам. Расскажите, что делала ведьма?
— Да, да, я расскажу. Я первая поняла, кто она такая. Почти два года назад, когда она пришла сюда во второй, или в третий раз. Она мне сразу не понравилась, сразу…
В тот день Балясин уезжал на какую-то очередную презентацию и попросил Беллу посидеть в его кабинете, чтобы отвечать на телефонные звонки и, вообще, решать всякие текущие дела. Себя он приказал не дёргать и доставать по сотовому, только в случае очень крайней необходимости. Чмокнув её в нос, и обещавшись позванивать, время от времени, он отбыл.
Элегантная, загоревшая в недавнем отпуске Белла с удовольствием сидела в большом и внушительном кабинете Балясина. Само пребывание за этим огромным письменным столом в удобном кресле из натуральной кожи внушало уверенность в себе и чувство лёгкого превосходства над окружающими. Да и телефонный разговор, который она вела, доставлял ей немалое удовольствие. В конце концов и она тоже приложила массу усилий к тому чтобы он состоялся, и состоялся именно так:
— Лапочка, обижаешь! Ты видел на «Горбушке» хоть один наш диск?! И не увидишь! Ты знаешь Женю. Если что-то появится, этих людей потом будут долго искать… А как же ещё?!
Оторвавшись от разговора, она неприязненно взглянула на очередную просительницу, из числа тех непризнанных талантов, что сотнями постоянно осаждали кабинеты Балясина и других продюсеров.
Ещё до телефонного звонка она успела оценить посетительницу по тому дешёвому, чуть ли не деревенскому шику, которым отличался её наряд, по слишком яркому, явно непрофессиональному, макияжу и по той смеси искательности, наглости и провинциальной напористости, которыми отличались многие, из числа уже бывавших в этом кабинете. Девица откровенно раздражала и Белла приняла решение немедленно избавиться от этой, как она её мысленно окрестила, туземки.
Прозвище пришло на ум не случайно, у размалёванной девицы была характерная азиатская внешность: чёрные прямые волосы, низкая чёлка, широкие скулы, желтовато-коричневатый тон кожи и узкие глаза, выражение которых невозможно было угадать. Кроме того Белла, вообще не любившая людей такого типа, оценила невысокий рост посетительницы и её, как она подумала, кривые ноги. Это уже было чисто по-женски — на девице была длинная юбка и её ног вообще не было видно.
Решив наконец поставить на подобающее место эту нахалку, упрямо маячившую перед глазами, а по возможности и совсем от неё избавиться Белла прикрыла рукой микрофон и надменно сказала:
— Девушка, ждите не здесь и не в приёмной, а в коридоре.
Зло, сжав тонкие губы, аборигенка кивнула, и направилась к выходу из кабинета. Не заботясь, слышит ли она её, или нет, Белла отняла от микрофона руку.
— Прости, тут отвлекают всякие… Женя перезвонит, я скажу, чтобы он с тобой связался насчёт контракта. Целую, родной.
Положив трубку Белла, с неудовольствием, обнаружила, что девица вновь направилась к столу.
— Девушка, я вам уже, кажется, объясняла — Евгения Павловича сегодня не будет.
— А мне он сказал, чтобы я его дождалась.
— С какой это стати?
— Он сказал — что ему понравились мои песни.
Белла презрительно усмехнулась.
— Милочка, не заставляйте меня звать охрану. К нам сотни, таких как вы, приходят. И вы, уверяю, не лучше этих многих.
— Откуда вы знаете? Слышали?
Белла, нехотя, протянула руку и пододвинула к себе толстую канцелярскую тетрадь-алфавит.
— Нет. Но напротив вашей фамилии, вот, посмотрите, минус стоит. До вас не доходит, что это значит? Это значит, что вы — «минус».