5. Как первый шаг к введению всеобщей трудовой повинности постановляется, что лица, указанные в § 1, обязаны, во-первых, постоянно иметь при себе копии с вышеуказанных заявлений, снабженные удостоверением домовых комитетов, а равно начальства или выборных учреждений (фабрично-заводских комитетов, продовольственных комитетов, железнодорожных комитетов, союзов служащих и т. п.); в удостоверении должно значиться, какую общественную службу или работу выполняет данное лицо, живет ли оно при семье, как неработоспособный член ее и т. п.
6. Во-вторых, эти лица обязаны в недельный срок со дня издания настоящего закона завестись потребительско-рабочими книжками (образец их при сем прилагается) для ведения еженедельных записей приходов и расходов и для внесения в книжки удостоверений от комитетов и учреждений того рода службы общественной, которую данное лицо несет.
7. Лица, не подходящие под условия § 1, представляют в домовые комитеты в одном экземпляре заявление о своем доходе и месте работы, обязуясь иметь при себе копию этого заявления, удостоверенную домовым комитетом».
Дзержинский прочел, положил странички в папку к другим бумагам, и они направились к Свердлову.
В просторном кабинете за длинным столом, покрытым, как и в зале заседаний Совнаркома, красным сукном, собрались всего девять человек. Не считая самого председателя ВЦИК, это были приглашенные Дзержинским Аверин, Орджоникидзе, Евсеев, Петерс и Трифонов, а также предложенный Троцким латыш-подпоручик Петерсон и делегированный Свердловым в секретари комиссии член ВЦИК Ксенофонтов. Практически все в той или иной мере знакомы, что немаловажно.
Яков Михайлович сразу же дал понять, кто на самом деле руководит совещанием. Хотя, казалось бы, всего-навсего предупредил, что работать придется как можно оперативнее, говорить коротко и по сути, поскольку заседание Совета народных комиссаров по соседству уже идет и последним пунктом повестки стоит их вопрос.
Задачи будущей комиссии сформулировали так: пресекать в корне контрреволюционные и саботажные дела и попытки к ним по всей России, предавать суду Революционного трибунала контрреволюционеров и саботажников, выработать меры борьбы с ними и беспощадно проводить их в жизнь. Комиссия также должна наблюдать за печатью и контрреволюционными партиями, саботирующими чиновниками и прочими преступниками, проникающими в советские организации. Специально оговорились, что она ведёт только предварительное следствие, насколько это необходимо для пресечения. Соответственно для начала предложили образовать три отдела: информационный, организационный, чтобы создавать такие же комиссии на местах, и отдел борьбы.
Касательно названия предложения звучали разные – «специальная», «временная», «следственная»… Но остановились на «Всероссийская чрезвычайная комиссия при Совете народных комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем».
– «ВЧК», – блеснув стеклами пенсне, удовлетворенно заключил Свердлов. – Звучит как точка в телеграфе – «тчк». Ну что ж, поставим точку саботажу и контрреволюции, а, товарищи?
Поздним вечером на заседании под председательством Ленина заслушали доклад Дзержинского, в который он наскоро успел включить и пожелания вождя из присланного ему проекта. Владимир Ильич еще раз подчеркнул крайнюю важность оперативного создания комиссии и немедленных конкретных и жестких мер:
– Буржуазия идёт нa злейшие преступления, подкупая отбросы общества и опустившиеся элементы, спаивая их для целей погромов. Её сторонники, особенно из высших служащих, из банковских чиновников, саботируют работу, организуют стачки, чтобы подорвать правительство, все наши меры по осуществлению социалистических преобразований. Доходит дело даже до саботажа продовольственной работы, грозящего голодом миллионам людей. Необходимы экстренные меры!
Впрочем, убеждать никого и не надо было. Состав комиссии утвердили, исключив и так уже загруженного делами Серго Орджоникидзе, но добавив секретаря коллегии НКВД Жиделева вместе с помощником командующего Петроградским военным округом Василевским. А вот на должность председателя пытались предлагать и другие кандидатуры – Урицкого, Троцкого, того же Ворошилова… Но Ленин горячо настоял на Дзержинском, назвав его «настоящим пролетарским якобинцем».
Здание ЧК на Гороховой, 2.
[Из открытых источников]
Для размещения ВЧК тоже рассматривалось несколько вариантов вплоть до Петропавловской крепости. Однако Феликс постарался избежать ненужных аналогий – за долгую историю в её грозных равелинах томились многие славные борцы с самодержавием. Посоветовавшись с Петерсом и Трифоновым, он выбрал четырехэтажный особняк бывшего градоначальства на углу Гороховой. Там, как уже докладывал бойкий Ворошилов, есть все необходимое, чтобы сразу начать работу, – «и мебеля, и сейфы, и телефоны, и авто». Особняк этот был знаком многим революционерам. При царе на Гороховой располагалось не только градоначальство, но и жандармское управление, и охранное отделение. Был там закрытый от посторонних глаз внутренний двор, а во флигелях даже камеры для задержанных.
Обложка личного дела Ф. Э. Дзержинского – сотрудника ВЧК – ОГПУ.
28 мая 1918 г. – 20 июля 1926 г. [РГАСПИ]
Да и горожанам при обращении в комиссию не надо преодолевать ни Неву, ни рвы, ни крепостные стены. В первом же объявлении о ВЧК, которое опубликовали «Известия», были указаны адрес и часы приема граждан – «от 12 до 5 часов дня». Дзержинский сразу определил свою позицию – максимальная открытость и опора на народ.
– Вот и записали меня в Робеспьеры… – с грустной улыбкой заметил Феликс Эдмундович, когда они вместе с Петерсом выходили с заседания Совнаркома.
– Ну тогда я стану Сен-Жюстом, – с готовностью отреагировал никогда не унывающий круглолицый, курносый и кудрявый Петерс, стремясь шуткой поддержать начальника.
Дзержинский повел головой и бросил на него свой стремительный, но прицельный и чуткий взгляд:
– Осторожнее, товарищ Петерс! Ведь это именно Сен-Жюст когда-то заявил Конвенту, что «судно революции не может прийти в порт, не окрасив воды в крови».
Всю дальнейшую дорогу они промолчали, каждый думая о своём.
Послужной список Ф. Э. Дзержинского из его личного дела.
28 мая 1918 г. – 20 июля 1926 г. [РГАСПИ]
Глава 12Особняк с историей
Когда Дзержинский вместе с Петерсом и двумя красногвардейцами подъехал на автомобиле к будущему месту работы, парадная дверь была заперта. Пришлось минут пять стучать, пока наконец изнутри не послышались шаги и не раздался суровый голос: «Кто и по какой надобности?»
Дзержинский назвался. Заёрзал в замке ключ, издавая самый неприятный для Феликса звук – а ведь наступят, наступят времена, когда ничего и никого не надо будет держать под запором! Щелкнул засов, и на пороге появился худощавый человек небольшого роста, лет пятидесяти, в очках, с аккуратными усами и окладистой бородкой, в потертом, но опрятном форменном сюртуке.
Ф. Дзержинский. 1918 г. [РГАСПИ]
– Что долго не открывали? – нарочито строго спросил Петерс.
– Дак надо сначала в оконце глянуть, удостовериться, что люди приличные, – с хитринкой в глазах ответил привратник. – Нынче много тут кого шляется, а у меня добро казенное. И что за комиссия-то у вас, дозвольте спросить, такая, чрезвычайная?
– Вот как раз с теми и будем бороться, кто не работает, шляется, банды сколачивает, грабит, народу свободно жить мешает, – добродушно пояснил Дзержинский и задал встречный вопрос: – А сам-то вы кто будете? Швейцар?
– Ну зачем же швейцар… – спохватился и даже вытянулся по швам собеседник. – Сорокин моя фамилия, Григорий Кириллович. Четверть века в градоначальстве курьером отработал. А теперь вот даже не знаю, как рекомендоваться – все всё побросали, по домам разошлись. Дворники, шоферы, курьеры поначалу остались. Но тут приезжал с матросами какой-то суровый такой комиссар, Ворошилин, кажется. Все осмотрел и сказал, что всех нас скопом передадут в чрезвычайную комиссию. Вот тут и дали дёру…
– Ворошилов, наверное… – поправил Дзержинский.
– Вот, вот… – радостно подхватил курьер.
– А вы что ж? – с интересом взглянул на него Феликс. – Не боитесь? Или дома забот нет?
– Отчего же… – качнул головой Сорокин. – И боюсь, и дома дела есть. Три дочки подросли. Жену схоронил… Так что все на мне. Ушел бы, только не по-людски это как-то, хозяйство казенное без призора бросать, господин председатель. Тут вокруг, на Гороховой, на Морской, магазинов богатых много, что ни день безобразничают. И сюда совались тоже. А я так подумал – власти, оно, конечно, меняются, но порядок ведь каждой власти нужен. Иначе кто ж её уважать будет… Да вы уж простите – я, затворник, по разговорам-то соскучился, а вам, господин председатель, надо небось помещеньица побыстрей посмотреть. Сейчас, сейчас, только остальные ключики возьму.
– Григорий Кириллович, – решил мягко поправить Феликс, – у нас теперь говорят не «господин председатель», а «товарищ». Я – товарищ Дзержинский, а он – товарищ Петерс.
– Вы-то меж собой, конечно, товарищи, это я понимаю, – вновь улыбнулся Сорокин, ведя их по лестнице вверх, – а мне, старому служаке, уж позвольте к начальству так обращаться, привычнее так-то…
– Ну, тогда и для вас придется сделать исключение, господин Сорокин, – рассмеялся Дзержинский.
В большом и светлом кабинете бывшего градоначальника действительно всё было как прежде, всё на своих местах – массивные резные кресла и стулья, тяжелые портьеры, письменный стол с зеленым сукном, настольной лампой, письменным прибором и двумя «эриксоновскими» телефонными аппаратами. Рядом на стене ещё третий. Тут же, за креслом председателя, на обоях угадывался прямоугольный след от единственного исчезнувшего атрибута власти – самодержавного портрета.
– Вот здесь всё и началось! – совершенно неожиданно и как-то торжественно произнес Сорокин. А в ответ на недоуменные взгляды Дзержинского и Петерса пояснил: – Сюда, в этот кабинет, ровно сорок лет назад пришла на прием капитанская дочь Засулич. Пришла, выхватила револьвер, да и ранила его высокопревосходительство генерал-адъютанта Трепова. И присяжные её оправдали. Сам-то я, понятное дело, ещё не служил, но застал тех, кто тогда работал. Рассказывали, что этот Трепов был порядочной скотиной…