С этим Ленин согласился. Была усилена охрана Смольного, а также при выездах партийного руководства. Следствие было поручено отдельной группе, а газетам решили дать оперативное, но краткое официальное сообщение:
«Сегодня вечером, когда товарищ Ленин только что отъехал из Михайловского манежа, где он выступал на митинге перед первым отрядом социалистической армии, отъезжающим на фронт, автомобиль его был сзади обстрелян. Кузов автомобиля прострелен навылет и подорван в нескольких местах. Из находившихся в автомобиле никто не пострадал».
На следующий день это происшествие уже вовсе не скупо, а с самыми немыслимыми деталями, слухами, комментариями и репликами обсасывала вся оппозиционная пресса. Надо было максимально обезопаситься от любых провокаций, особенно от тех, которые могли привести к кровопролитию. Большевистская «Правда» недвусмысленно предупредила противника: «Пролетариат не любит подставлять другой щеки и «прощать врагам». Он борется за освобождение всего человечества. И когда в этой отчаянной борьбе (ибо для него тоже сейчас стоит вопрос о жизни и смерти) негодяи буржуазии пытаются казнить вождей пролетариата, пусть не пеняют, что пролетариат расправится с ними так, как они этого заслужили. Если они будут пытаться истребить рабочих вождей, они будут беспощадно истреблены сами».
Газета призывала население «к полному спокойствию, к поддержке везде и всюду самого строгого порядка, к неучастию в демонстрациях, митингах и уличных собраниях, чтобы случайно не пострадать, если будет необходимо применить вооруженную силу». А чекисты в тот же день арестовали всех сотрудников правоэсеровской газеты «Воля народа» и ещё нескольких активистов, будоражащих воинские части и рабочие коллективы.
В Петрограде было объявлено военное положение. Свердлов заранее написал и разослал местным советам, армейским и фронтовым комитетам циркулярное письмо: «Лозунгу – вся власть Учредительному Собранию – Советы должны противопоставить лозунг – власть Советам». По приказу большевиков в ночь на 5 января рабочие ремонтных мастерских аккуратно вывели из строя бронемашины верного Учредительному собранию броневого дивизиона, на который явно рассчитывали эсеры. В полковых казармах преображенцев и семёновцев как раз их ждали для совместного марша к Таврическому. Без них солдаты не решились выйти на улицу. Взвесив всё, эсеровский штаб отказался от плана вооруженных действий.
Но в день открытия Учредительного собрания манифестации все же состоялись. Не обошлось ни без стрельбы, ни без жертв. Но при таком количестве оружия с обеих сторон их все же удалось минимизировать.
Причем одновременно, как всегда, пользуясь народными волнениями, дерзко проявляли себя и уголовники. Ленин, приехав в Таврический, захотел переговорить с его комендантом Урицким, но того не смогли найти. Только перед самым началом открылась дверь, и вошел Урицкий, бледный, пошатывающийся и злой.
– Что с вами? – спросил его Владимир Ильич.
– Шубу сняли, – ответил Урицкий, понижая дрожащий голос и отводя глаза.
– Где? Когда? – удивленно воскликнул Ленин.
– Да я поехал к вам, в Смольный, для конспирации на извозчике, – рассказал оттаивающий Урицкий, – а там недалеко от Шпалерной, в переулке, наскочили двое жуликов: «Снимай, барин, шубу. Ты небось погрелся, а нам холодно»… Я им: «Что вы? Какой я барин?» А они свое: «снимай» да «снимай». Хорошо, что шапку оставили.
Чуть позже выяснилось, что точно так же от грабителей пострадал и специально приехавший из Финляндии член ЦК Ивар Смилга.
Открыл заседание в Белом зале Таврического дворца Яков Свердлов. Он выразил надежду на полное признание Учредительным собранием всех декретов и постановлений Совета народных комиссаров. Затем представил на утверждение проект «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа».
Но собрание отказалось принять ее. Тогда большевистская фракция и правительство во главе с Лениным покинули зал. Их примеру последовали и левые эсеры, которым накануне были обещаны новые места в структурах власти. С ними исчез из зала и главный участник – кворум. Ну а остальное было вопросом техническим, с которым на следующий день вполне справился лично проинструктированный Бонч-Бруевичем командир охраны дворца матрос-анархист Железняков. Учредительное собрание закончило свою работу, едва начав.
Дзержинский был в душе рад, что произошло все это практически без участия Чрезвычайной комиссии. Но вот ситуация с отрядами анархистов, чаще всего состоящими из экипажей вставших на прикол кораблей, уже начала его напрягать. Призванные для поддержания революционного порядка, они сами его и нарушали, наводя ужас на петроградцев. Их в городе было уже не просто много, а чересчур много. И далеко не все эти анархисты были сами по себе. Противники всяческой власти частенько приклеивались как раз к власти. Их помощью не брезговали самые разные силы. Едва ли не у каждого крупного революционного деятеля на всякий случай, как палочка-выручалочка, был такой свой личный легальный, полулегальный или потайной отрядик для особых поручений.
П. Е. Дыбенко и Н. И. Махно на ст. Долгинцево. Март 1919 г.
[Из открытых источников]
Порой они действительно были незаменимы, делали нужную работу, выполняли задания и Троцкого, и Свердлова, и Бонч-Бруевича, и Дыбенко, и лидеров ЦК левых эсеров… Но при этом, уверовав в свою незаменимость, все чаще и чаще удовлетворяли собственные разгульные прихоти, грабили магазины и квартиры, охотились на улицах на офицеров и не только – на всех, кто в пьяном угаре казался им «бывшими», расправлялись с неугодными, прикрываясь нуждами революции, предъявляя свои мандаты как индульгенцию. Они возомнили себя неприкасаемыми, некоей высшей властью. Практически ни дня не проходило без сообщений об их бесчинствах. Милиция и Красная гвардия старались с ними не связываться. А если и удавалось кого задержать, покровители, как правило, их действительно выручали.
В ночь на 7 января раздался телефонный звонок из Мариинской больницы – убиты депутаты Учредительного собрания, бывшие члены Временного правительства кадеты Кокошкин и Шингарев. У Феликса скулы сжались, в сердцах треснул кулаком по треповскому столу. Больше месяца они пробыли под арестом, и вот, в связи с ухудшением здоровья с его, Дзержинского, разрешения вчера оба были доставлены в наиболее комфортный корпус больницы.
Революционные матросы. 1917 г.
[Из открытых источников]
Председатель ВЧК сунул в карман шинели свой браунинг и срочно выехал на место. Выяснилось, что вечером больных посещали родные. У Кокошкина была супруга, у Шинкарева – сестра. Обе ушли до девяти вечера. А в половине десятого, как показал больничный сторож Марков, к зданию больницы пришло около трёх десятков солдат и матросов. Забарабанили в ворота, назвались сменой караула. Марков испугался, отпер. У него забрали керосиновую лампу и всей толпой пошли прямо на третий этаж. Предводительствовал здоровенный краснорожий такой матрос, говоривший с заметным прибалтийским акцентом.
Они ворвались в палату Шингарева. Начали избивать. Прибалт схватил его за горло и стал душить, а другой матрос несколько раз выстрелил из револьвера. Стреляли и остальные. Не таились. Забрали приглянувшуюся шингарёвскую кожаную куртку и перешли в палату Кокошкина. Его тот же громила схватил за горло спящего, а второй добил выстрелами в рот и в сердце. Действовали быстро и организованно. Прибежавшие на выстрелы врачи нашли Кокошкина уже мёртвым. Шингарёв ещё стонал, но и ему помочь уже не смогли.
По горячим следам выяснилось, что нападавшие скрылись в расположении анархистского экипажа транспортного судна «Чайка». Туда вооруженная братва чекистов не пропустила. А когда допросили конвойного солдата Басова, сопровождавшего накануне бывших министров в больницу, история прояснилась. Оказалось, он доложил о доставке своему командиру по фамилии Куликов. А тот «из классовой ненависти» решил расправиться с недавними узниками чужими руками и послал Басова к матросам-анархистам на суда «Чайка» и «Ярославец». Им, мол, ничего за это не будет, у них командиром брат Железнякова, того, который разогнал «Учредилку». Куликова и Басова тут же арестовали, найдя у последнего кожанку Шингарева.
Но на этом ВЧК остановили. По приказу Ленина была создана следственная комиссия в составе Бонч-Бруевича, наркома по морским деламДыбенко и наркома юстиции Штейнберга. Им удалось установить личности всех участников убийства и арестовать ещё шесть человек. Однако уже установленных главных убийц «краснорожего» эстонца Оскара Крейса и Якова Матвеева флотские экипажи так и не выдали. Преступники скрылись. Но окончательно разложившиеся, погрязшие в пьянках экипажи удалось расформировать.
А весь остаток ночи Феликсу мерещился краснорожий великан в матросском бушлате. С искаженным ненавистью ртом, хохоча, он распахивает дверь комнаты и хватает огромными пятернями за горло лежащего на белой простыне человека. Жертва пытается сопротивляться, ее голова трясётся, судорожно поворачивается… и Феликс узнаёт черты Владислава, родного брата, погибшего в их Дзержинове от рук таких же подлых убийц.
Встреться они ему, удавил бы своими руками! А может, и встретятся… Или уже встречались… Дзержинский не мог не видеть, что беспомощность и постыдная либеральность властей вызывали у людей не самые добрые чувства – недоверие, злость, а порой и отчаянную решимость разобраться с преступниками самим, не дожидаясь суда. Такие случаи становились нередкими и кончались крайне жестокими массовыми расправами. Он очень хорошо понимал этих людей. Порой и сам еле сдерживался… или не сдерживался. Но от ответственности не уходил. А оппозиция пускала в печать домыслы о том, что самосуды организуют сами большевики, стремясь разобраться с противниками чужими руками. Подобные слухи дискредитировали власть и в первую очередь ВЧК.
Вот средь бела дня в ювелирный магазин на Загородном проспекте вошли пять вооруженных грабителей, застрелили хозяина, ранили мальчика-помощника, забрали деньги и попытались исчезнуть. Двоих удалось задержать и доставить в комиссариат. Мгновенно собравшаяся толпа потребовала их выдачи, а услышав отказ, просто ворвалась в помещение и тут же во дворе сама расстреляла преступников.