– А что сейчас творится в этих особняках? – коротко уточнил Дзержинский.
– Ну, там они ночуют, проводят свои сходки, а чаще просто пьянки, хранят оружие и награбленное, приводят проституток, Феликс Эдмундович. Публика там пестрая. Они сознательно срослись с преступностью и этого не скрывают. Я специально захватил одну из их газет. Вот посмотрите, что она пишет в статье «Преступность и анархия»: «У нас с внешней стороны одна цель: мы разрушаем современное общество и они разрушают… Мы приветствуем всякое разрушение, всякий удар, наносимый нашему врагу. Разите его, доконайте его – вот голоса поощрения, издаваемые нами при всяком покушении, при всяком посягательстве на современное общество».
– Феликс Эдмундович, – решительно вступил руководивший Информационным отделом Петерс, – считаю, что мириться с подобным нельзя. Необходимо принять меры и к отмене существующего порядка, по которому газеты можно закрывать только по постановлению ревтрибунала.
Его поддержал Александрович, предложивший войти в Совнарком с предложением передать в руки ВЧК дело борьбы с контрреволюционной печатью.
Дзержинский согласился, но предложил вернуться к анархистам.
– По предварительным сведениям, – продолжил Полукаров, – в главном доме, бывшем купеческом клубе, кроме анархистов и уголовных элементов часто собираются и офицеры, савинковцы из «Союза защиты родины и свободы».
– Мы уже не раз предупреждали руководство анархистов о необходимости чистки своих рядов. Предлагали им самим отделить борцов за идею от борцов за грабёж, борцов против народа, – подвел итог Дзержинский. – Но, видимо, это не действует. Нужны более радикальные и неотложные меры по очищению города. И в первую очередь надо ставить вопрос о разоружении всей этой «Черной гвардии» и других отрядов во всех незаконно захваченных особняках.
Коллегия большинством голосов поддержала предложение председателя и постановила «ходатайство Ге отклонить ввиду явно уличающих данных против Горбова как корыстного участника в вывозе со спекулятивными целями опиума со склада «Кавказ и Меркурий». Для предупреждения попыток к освобождению перевести Горбова под стражу в Кремль. Материал по его делу передать в Информационный отдел для самого широкого опубликования».
А вскоре пришлось разбираться и с криминальными поступками самого Ге, предложить ВЦИК поставить вопрос об исключении фракции анархистов из своего состава, принять меры к аресту и преданию лиц, входящих в группу Ге, революционному суду.
Однако миролюбивому Московскому совету необходимость принимаемых мер Дзержинскому пришлось доказывать долго и упорно, с неопровержимыми и очевидными фактами на руках. А факты множились: откровенно распоясавшиеся анархисты почти каждый день продолжали захватывать особняки, устраивать облавы, грабить мирных жителей, угнали и не вернули автомобиль представителя американского Красного Креста Роббинса, прямо в гараже Совнаркома пытались захватить автомашину, закрепленную за Лениным.
В первый день апреля полсотни вооруженных анархистов вознамерились захапать ещё один особняк – на 1-й Мещанской улице. Уже начали расхищать имущество, но после кратковременной и беспорядочной ответной стрельбы были выкинуты ротой Финляндского полка и 16-го летучего отряда.
И вот в такое время Феликс получает собственноручную записку Ленина:
«Поручаю Вам арестовать немедленно (обыскать и отобрать все бумаги равным образом) Спиро, делегата от Черноморского Центрофлота и от Таврического ЦИК, по обвинению в преступлении по должности. Предс. СНК В. УЛЬЯНОВ (ЛЕНИН)».
Владимира Бернгардовича Спиро Дзержинский, конечно, знал. Сам Ленин ещё недавно называл его в тройке наиболее ярких членов партии левых эсеров. В ноябре прошлого года он стал заведующим Финансовым отделом ВЦИК, но, видимо, как-то не сработался со Свердловым, уехал на юг и стал там главным комиссаром Черноморского флота, а сейчас делегатом съезда.
Когда его доставили в кабинет на Поварской, он, прямо глядя в глаза Феликса, сказал:
– Ну вы же сами понимаете, что, кроме выступлений против подписания этого поганого мира, мне инкриминировать нечего. Вы ведь, Феликс Эдмундович, тоже, кажется, не были в числе его сторонников. Ни Черноморский флот, ни Крым сдаваться германцам не хотят. А я Ульянову нужен здесь под арестом, пока идет съезд.
Ответить Дзержинскому было нечего. Он сам понимал, что, как широко её ни трактуй, формулировка «преступление по должности» все равно требует конкретных доказательств. Ему уже доложили, что Спиро серьёзно болен туберкулезом. Кто-кто, а Феликс знал, что это такое, попытался было ходатайствовать, но безрезультатно. Все, что мог, – это приказать позаботиться об условиях содержания и заняться другими срочными делами.
Из Сокольнического района поступила жалоба о якобы производимых некоторыми членами ВЧК спекулятивных операциях с сахаром. Кому тут поручишь? Пришлось лично, даже без уведомления комиссии, принять меры к срочному и секретному расследованию. В результате были выяснены действительные виновники, ничего общего с чекистами не имеющие.
Тем не менее Дзержинский понимал, что в повседневной деятельности Чрезвычайной комиссии не хватает четких, выверенных нормативных документов и вновь вернулся к давно задуманным и даже набросанным вчерне проектам инструкций. Они лежали на столе, затем из-за нехватки времени перекочевали в ящик. Он снова достал их и начал перечитывать:
«Вторжение вооруженных людей на частную квартиру и лишение свободы повинных людей есть зло, к которому и в настоящее время необходимо еще прибегать, чтобы восторжествовало добро и правда. Но всегда нужно помнить, что это зло, что наша задача, пользуясь этим злом, искоренить необходимость прибегать к этому средству в будущем. А потому пусть все те, которым поручено произвести обыск, лишить человека свободы и держать его в тюрьме, относятся бережно к людям, арестуемым и обыскиваемым, пусть будут с ними гораздо вежливее, чем даже с близким человеком, помня, что лишенный свободы не может защищаться и что он в нашей власти. Каждый должен помнить, что он представитель Советской власти рабочих и крестьян и что всякий его окрик, грубость, нескромность, невежливость – пятно, которое ложится на эту власть…»
Хотелось добиться не просто жесткой командности, хотелось, чтобы люди не просто по-солдафонски, ничуть не задумываясь, ответили «так точно!», а восприняли его слова со всей революционной сознательностью и ответственностью, что называется, и умом, и сердцем. Конечно, проще написать по пунктам:
1. Оружие вынимается только в случае, если угрожает опасность.
2. Обращение с арестованными и семьями их должно быть самое вежливое, никакие нравоучения и окрики недопустимы.
3. Ответственность за обыск и поведение падает на всех из наряда.
4. Угрозы револьвером и вообще каким бы то ни было оружием недопустимы.
Виновные в нарушении данной инструкции подвергаются аресту до трех месяцев, удалению из Комиссии и высылке из Москвы».
Надо попробовать совместить и то и другое…
Но работу над текстом прервало очередное дерзкое преступление. Под видом чекистов, с подложным ордером полтора десятка вооруженных анархистов предприняли попытку ограбления дома на Космодамианской набережной. Они нагло, с устрашающей стрельбой врывались в квартиры испуганных жителей. Двум прибывшим из Пятницкого комиссариата милиционерам пришлось вступить в неравный бой и вызвать подмогу. Ограбление удалось сорвать, жильцы остались невредимыми, но оба милиционера погибли.
Это уже совсем переполнило чашу терпения. Тактика анархистов давно известна – им главное постоянная, непрекращающаяся борьба. За что? Да за любой пустяк. Дзержинский решил создать специальный штаб. Вызвал к себе коменданта Кремля Малькова, у которого ещё со времен Петроградского ВРК был опыт подобных операций. Они вместе с командиром полка латышских стрелков Берзиным и комиссаром Озолом составили четкий и подробный план. За несколько дней было дополнительно изучено расположение особняков, занятых анархистами, обследованы подходы к ним, маршруты возможного отступления, произведен внешний осмотр зданий. Но сил не хватало.
Удалось узнать, что в Москву только что прибыл откомандированный из Гельсингфорса Красный советский Финляндский отряд под начальством члена ВЦИК левого эсера Попова. Дзержинский написал ходатайство на командующего округом: «Просим Вас названный отряд откомандировать в полное наше распоряжение, дабы не пользовались силами его для других целей».
К ночи 12 апреля операция по ликвидации «Черной гвардии» была окончательно подготовлена. Все особняки анархистов одновременно были окружены. Им за подписью Дзержинского был направлен ультиматум:
«Всероссийская Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией предлагает вам в течение пяти минут сдать все имеющееся у вас оружие, в противном случае с вами будет поступлено, как с врагами Советской власти».
Штаб «Черной гвардии» на Малой Дмитровке поначалу оказал яростное сопротивление, открыв беспорядочный огонь из пулеметов и даже горного орудия. Но после нескольких ответных артиллерийских выстрелов анархисты бежали. В доме был найден большой арсенал и склады драгоценностей, вина, продуктов.
В «Доме независимых» на Поварской пришлось взорвать ворота, после чего оборонявшиеся также сложили оружие. Когда вошли, обнаружили следы свежего бурного застолья. Здесь и там виднелись пустые бутылки с отбитыми горлышками из-под водки, дорогих вин, коньяка. Под ногами хрустело стекло. По роскошному паркетному полу расплывались вонючие, омерзительные лужи. На столах и прямо на полу валялись разные объедки, обглоданные кости, пустые банки из-под консервов вперемешку с грязными, засаленными игральными картами. Обивка на мебели была распорота и изорвана в клочья, как и дорогие обои. В одной из комнат на сдвинутых столах громоздилась целая куча награбленных ценностей – золотых часов, ожерелий, портсигаров, колец, сережек, пачки денег. За что боролись?