Через час вернулся злой как черт. На вопрос Дзержинского о Савинкове с досадой махнул рукой:
– Упустили! По-дурацки упустили этого артиста.
– То есть? – нахмурился Дзержинский.
– Ну мы же квартиру-то не знали. Только дом. А там семь этажей. Я трех матросов в подъезде оставил, приказал никого не выпускать, а сам с остальными решил с верхнего этажа начать, чтобы они чердаками не ушли. Жильцов оказалось мало. Мы минут за двадцать управились. Нигде никого подозрительного. Только в одной из квартир на втором этаже на столе две тарелки с ещё теплой едой и какие-то странные вещи…
– Ну и что?
– Спускаюсь вниз к матросикам: «Никого не выпускали?» – «Нет, – говорят, – только ваши двое на Лубянку поехали». – «Какие наши?! Как поехали?»
Отвечают: «Двое в таких же кожаных фуражках. Один ещё у меня прикурил. А я у него спросил: долго ли ещё караулить? Он сказал: «Нет, уже заканчиваем». Недалеко тут извозчик стоял, они к нему вскочили и громко скомандовали: «На Лубянку!»
Как ни досадно было, Дзержинский не смог не усмехнуться – похожие трюки и он с жандармами проделывал.
– Что ж, Яков Христофорович, вот таков Савинков! Хитер, хладнокровен, предприимчив. Одно обнадёживает – насчет «уже заканчиваем» он ведь правду сказал, может, и второе правдой окажется – не миновать ему нашей Лубянки? С матросами Попова, конечно, надо дополнительный инструктаж провести. А пока давайте мне на стол все изъятые записи, книжки и показания.
Изучив бумаги, Феликс решил сам допросить одну из ключевых фигур, бывшего штабс-капитана Альфреда Пинки, на которого, как организатора, ссылались несколько арестованных.
После того как председатель ВЧК гарантировал ему жизнь взамен на показания, он проявил себя человеком вполне здравомыслящим и даже словоохотливым. Фамилии и адреса так и сыпались из него – Левшинский переулок, Скатертный, Троицкий, Молочный, гостиница «Малый Париж»… «На Большой Николаевской в доме номер пять в седьмой квартире спросить Гусева. Он командует всем арсеналом оружия в городе. Начальник штаба полковник Перхуров. Но и он, и Савинков, и его секретарь и казначей Клепиков, скорее всего, уже покинули город. Наши филиалы есть и в Рязани, и в Ярославле, и в Калуге, и в Казани… Да, да, Савинков – невысокого роста, брюнет, с короткими усиками. Как правило, в военном френче и кожаной фуражке. Задача ставилась взять власть и продолжить войну с Германией. Мы и деньги неплохие от союзников получали, но после захвата власти была обещана реальная сила – высадка войск в Архангельске и Одессе»…
От него же удалось узнать фамилии, явки и пароли в Казани, где назначен был сбор на случай провала в столице. Но, имея в виду, как успешно верхушка организации улизнула из Москвы, Дзержинский решил не полагаться всецело на местную губчека, а направить туда своего человека как избежавшего ареста бывшего офицера. Он должен был внедриться и затем обеспечить возможность захвата не отдельных представителей, а всей казанской ячейки. План сработал. Большинство заговорщиков было арестовано.
Но законспирированные отделения «Союза» ещё оставались в других городах. А из допросов и обнаруженных документов стало ясно, что Савинковым и его окружением регулярно разрабатывались планы террористических актов, направленных против руководителей советского правительства. В этом, как известно, он руку набил давно. Но по тем или иным причинам они срывались, что все больше и больше его раздражало.
Уж как тщательно, казалось бы, разрабатывался подрыв спецпоезда, который должен был перевозить правительство из Петрограда в Москву! Но перенос времени и места отправления сбил все планы. Был и запасной вариант. На случай следования Совнаркома дальше, о чем был пущен слух, у девятнадцатой версты железной дороги Москва – Нижний Новгород была снята дача, доставлена взрывчатка, определены исполнители. Однако и тут неудача. Правительство остановилось в Москве.
Решили готовить теракты против руководителей поодиночке. Даже список обнаружился. Феликс, кстати, вспомнил, как после петроградского обстрела его машины Ленин сразу уверенно назвал имя Савинкова. Владимир Ильич действительно значился первым в найденном списке будущих жертв, следом шёл Троцкий, но неподалеку была и фамилия Дзержинского. А тут ещё и убийство Гольдштейна-Володарского в Петрограде, к которому тоже, по уверению Урицкого, были причастны люди Савинкова.
Феликс во время поездок далеко не всегда обращал внимание на дорогу, старался и это время использовать более рационально, но тут вдруг заметил, что его новый водитель Тихомолов стал каждый раз ездить новым маршрутом.
– Вы, Сергей, ещё и изучением Москвы увлеклись? Возите меня по разным улицам? – спросил с улыбкой.
– Нет, Феликс Эдмундович, не увлекся, – совершенно серьезно ответил тот. – Таков приказ товарища Петерса. Менять маршруты в целях безопасности.
– Не бойтесь и поезжайте старым путем. Безопасность, конечно, важна. Тут с товарищем Петерсом не поспоришь. Но время сейчас дороже.
А вообще-то спорить с Петерсом и Лацисом, сторонниками более радикальных мер, ему приходилось частенько. Как, впрочем, и с чекистами-эсерами, наоборот, всегда придерживавшимися чересчур мягких приговоров. Коллегия насчитывала теперь восемнадцать членов, а применять такую редкую меру, как расстрел, можно было только по единогласному решению.
Хотя недавно сам Дзержинский нарушил это правило, единолично решив участь двух отъявленных бандитов, на счету которых была не одна человеческая жизнь. Их взяли прямо на месте преступления с оружием и взрывчаткой. Взяли прилюдно. И Феликс не сдержался. А на последовавшем экстренном заседании ВЧК это его решение было одобрено.
Да ещё расстреляли одного провокатора, как выяснилось, бывшего жандарма, устроившегося на работу в ВЧК под чужим именем по заданию контрреволюционеров.
Феликс крайне болезненно относился к любым провалам, просчетам, небрежностям в работе и своей, и своих сотрудников. Каждый раз бывая на допросах в Бутырке, обходил камеры, выяснял, кто и за что, записывал жалобы заключенных и строго требовал отчета.
«Тов. Левитан.
Я вчера, 23/VI, был в Бутырской больнице. Следующие просьбы арестованных:
1. Сидит некая Ольга Алексеевна Семенова, был ордер на освобождение Ольги Семеновны Семеновой. Не освобождена. Необходимо справиться и виновного в небрежности привлечь к ответственности.
2. Графов, курьер Свердлова, посажен за пьянство, сошел с «ума», но уже здоров. Запросите Свердлова, что с ним сделать.
3. Сергей Георгиевич Танеев, ар. 10.VI, командир 3-го бат. 3-го Моск. Совет. полка, за дезорганизацию и к.-р. Невиновен. Вел дело Гальперштейн. Доберите справки о деле. Прошение прилагается.
4. Ремнев и Цейтлин. В каком положении их дело? Цейтлин просит разрешить свидание с женой. Уведомить больницу. Утверждают, что их могут взять на поруки Муралов, его секретарь и Раскольников.
5. Гончаренко Юрий Сергеевич, пом[ощник] комис[сара] по продовольствию Прудникова со ст. Лозовая. Ар. 18 V, ни разу не допрашивали. Просит отдать жене забранные музык. инструменты и отослать ему в больницу забранные у него в нашей тюрьме 325 руб.
6. Корольков (из штаба Ремнева) спрашивает о положении его дела.
7. Белянкин из Вологды просит допросить его. Говорит, что обвиняется в к.-р. неправильно. Необходимо послать в больницу бумагу, что он числится за нами. Иначе его могут освободить. Дело было у Закса.
8. Берг Вас. Серг.> – просит освободить на поруки. [Обвиняется в] к.-р., говорит, что ни в чем не виновен. Прошение его прилагается. Проверить по телефону, не ошибка ли, что получил 1 год тюрьмы и за что?..
Все прошения и бумаги верните мне со справками».
Успехи, достигнутые в столице, никак не могли успокаивать. После разоружения в Москве и аналогичных мер в других городах многие анархисты все же ушли в подполье или перебрались на территорию Украины. Нередко они вливались и в вооруженные отряды эсеров-максималистов, как было в Самаре, Ижевске, Воткинске и продолжали представлять серьёзную угрозу.
А губкомиссии на местах часто работали вяло или подменяли борьбу с реальной контрреволюцией просто отдельными массовыми и жесткими карательными мерами, что приносило мало толку, зато вызывало негативную реакцию у населения. Стало заметнее и противодействие в работе со стороны левых эсеров, повсеместно использующих свое участие в комиссиях исключительно для права вето. Такие сведения не могли не настораживать Дзержинского.
После своего третьего съезда, в резолюции которого эсеры снова выступили против Брестского мира, создания Красной армии, продовольственной политики и введения смертной казни по суду, их действия стали и вовсе непредсказуемыми. Назревала необходимость большей координации и централизации в действиях ВЧК и созданных, а где-то только создающихся губернских комиссий. А для этого одних заочных директив мало, необходима всероссийская конференция.
Глава 18Левоэсеровскиий мятеж
Посидев в Большом театре, где второй день бурно проходил съезд Советов рабочих, крестьянских, солдатский и казачьих депутатов, послушав основной доклад Ленина, выступление, как всегда, сыпавшего метафорами Троцкого и многочисленные нападки на них левых эсеров, Дзержинский около двух часов пополудни решил вернуться к себе на Лубянку к неотложным делам – благо теперь рядом.
Поднялся в свой кабинет, посмотрел свежую сводку и принялся было за бумаги, но тут заботливый «господин курьер» Сорокин принёс ему тарелку картошки с жареной кониной, кусок хлеба и чай. Голодный желудок, несколько часов эхом отзывавшийся на речи делегатов, принял сторону Сорокина. От бумаг пришлось оторваться. Ел Феликс всегда быстро, как и во всем другом максимально экономя время. Однако даже эту блиц-трапезу закончить не удалось. Раздался телефонный звонок по прямому проводу. У аппарата был Ленин:
– Товарищ Дзержинский! Только что из немецкого посольства сообщили, что на Мирбаха совершено покушение. Бросили бомбу. Он ранен.