Глава 20Странное покушение
В пятницу утром, как обычно продремав всего пару часов в кабинете за ширмой и наскоро освежившись у рукомойника, Феликс, прихлебывая жидкий несладкий чай, взялся за неотложные бумаги. Ну а дальше, как водится, пойдут новые оперативные сообщения, выезды, допросы, совещания. И бумаг в папке только прибавится. Хорошо, хоть в традиционных пятничных митингах на этот раз его не задействовали. Выступать и без него есть кому. Умельцев хватает!
Так… Это вот вчера Василий Васильевич Фомин, ныне уже заведующий Иногородним отделом, принес проект приказа о взаимоотношениях местных ЧК с Советами. Мужик он надежный, упорный и дело знает, с первых дней в комиссии, хорошо проявил себя руководя Спекулятивным отделом. Один огрех – трехклассное образование, пишет с ошибками и порой такое словечко, такую фразу завернет, что не сразу и замена в языке сыщется. Но зато работает без ошибок. Взвешенно, расчетливо и быстро.
Приказ подготовил крайне нужный. Дзержинскому тоже уже поднадоели постоянные трения, жалобы и склоки между комиссиями и советами на местах. Вместо реальной работы приходилось постоянно вникать в эти разборки. Понятно, что кадры и там, и там далеко не идеальны. И каждый уверен в своей правоте. Каждый на страже революции. А в ситуации вооруженной борьбы с Советской республикой сплочение – это вопрос жизни и смерти. Ну, так что тут сочинил Василий Васильевич?
«…Иногородний отдел находит нужным указать чрезвычайным комиссиям на необходимость тесного контакта в районе со всеми местными органами Советской власти, указав последним, что чрезвычайные комиссии в своей работе, несомненно, автономны и должны беспрекословно исполнять все распоряжения, исходящие от ВЧК как высшего органа, коему они подведомственны…»
Кажется, всё в одно предложение решил уместить. Ну точки вместо запятых расставить несложно.
«…Советам же чрезвычайные комиссии только подотчетны, но ни в коем случае Советы или какие-либо отделы его не могут отменять или приостановить распоряжений чрезвкома, исходящих от ВЧК.
Извещая об этом, Иногородний отдел предлагает вам строго руководствоваться настоящим приказом, что устранит возникающие так часто трения».
Что ж, в принципе, всё коротко и ясно. Фомин вполне осваивает канцелярию. Пожалуй, и добавить нечего.
Чем ещё папка богата? Ах да, товарищ Красин просит освободить директора фабрики Таирова, который принял чекистов за грабителей и выскочил на них с револьвером, причем законно зарегистрированным. А они и шли-то вовсе не к нему. Красин готов взять на поруки, рабочие тоже хлопочут за него. Проявил бдительность. Молодец! Конечно, надо освободить…
Накануне было перехвачено прелюбопытное письмо французского журналиста Рене Маршана на имя президента Французской республики Пуанкаре. В нём проливался дополнительный свет на масштаб и планы заговорщиков.
«Мне довелось присутствовать недавно на официозном собрании, вскрывшем самым неожиданным для меня образом огромную, тайную и в высшей степени опасную, на мой взгляд, работу… Я говорю о закрытом собрании, имевшем место в генеральном консульстве Соединенных Штатов… Присутствовали генеральный консул Соединенных Штатов и наш генеральный консул. Присутствовали союзные агенты… Случайно я был поставлен в курс замысла тем, что высказывали присутствующие агенты. Так я узнал, что один английский агент подготовлял разрушение железнодорожного моста через реку Волхов, недалеко от Званки. Достаточно бросить взор на географическую карту, чтобы убедиться, что разрушение этого моста равносильно обречению на полный голод Петрограда, в таком случае город фактически оказался бы отрезанным от всяких сообщений с востоком, откуда прибывает весь хлеб, и без того крайне недостаточный для существования… Один французский агент присовокупил, что им уже сделаны попытки взорвать Череповецкий мост, что привело бы продовольственное снабжение Петрограда к таким же гибельным последствиям, как и разрушение моста у Званки, так как Череповец расположен на линии, соединяющей Петроград с восточными областями. Затем речь шла о разрушении рельсов на разных линиях…
Я не распространяюсь, полагая, что уже достаточно сказал, чтобы на основании недвусмысленных фактов выяснить сформулированные мною выше тяжелые опасения. Я глубоко убежден, что дело идет не об изолированных починах отдельных агентов. Но даже подобные частные инициативы могут иметь единственный гибельный результат: бросить Россию во все более кровавую политическую и бесконечную борьбу, обрекая ее на нечеловеческие страдания от голода…»
В разговоре с Дзержинским Маршан заявил, что он действительно написал письмо Пуанкаре, поскольку считает намерения, в которые его посвятили, подлостью и низостью не только по отношению к русскому, но и французскому народу. Среди наиболее активных заговорщиков он назвал генерального консула Гренара, Анри Вертимона, американского консула и его советника графа Ксенофонта Каламатиано, англичан Локкарта и Рейли.
Искренность, порядочность, неравнодушие, явное сострадание России вызывали несомненную симпатию к этому человеку. Как выяснилось, в недавней войне бывший корреспондент «Фигаро» даже был в рядах русской армии, получил ранение, устроился переводчиком. У Феликса он рождал сравнение с пришельцем из позапрошлого века, наследником тех романтиков французской революции, которым как раз сейчас намереваются ставить памятники в Советской России.
Многое из рассказанного Маршаном чекисты уже знали, за названными людьми наблюдали, но приводимые им факты и свидетельства были ценным дополнением.
Перенося документы из одной стопки в другую, Феликс уже не раз поглядывал на телефонный аппарат – ждал весточки из Петрограда. От Берзиня. У него вот-вот должна произойти важная встреча. И потому, когда звонок раздался, Дзержинский мгновенно схватил трубку.
Сообщение действительно касалось Петрограда. Но было совсем нежданным. Убит Урицкий. И Свердлов уже распорядился о спецпоезде для председателя ВЧК. В который раз на столе остался недопитый чай…
Впрочем, сегодня об этом жалеть не приходилось – в спецпоезде предусмотрительного Якова Михайловича всегда было чем перекусить в дальней дороге. Меньше месяца назад сам Свердлов вместе с Троцким выезжали в этом же мягком вагоне в Петроград на съезд Советов Северной области, где сидели в президиуме вместе с Зиновьевым и Урицким. Кто-то даже пошутил, что это был президиум кудрявых. Ну это шутка, а решения там принимались серьёзные. В том числе Петроградская ЧК тогда была наделена правом на расстрел. И они уже начали им пользоваться.
Северная область вообще во многом вела себя автономно. В неё входила территория Петроградской, Псковской, Новгородской, Олонецкой, Вологодской, Архангельской, а с июня ещё Северо-Двинской и Череповецкой губерний. Это более чем значительная часть незанятых врагом русских земель. Был у них свой ЦИК, свой Совнарком, своя ЧК. Эти органы, во главе которых стояли известные, заслуженные революционеры, не раз ревниво относились к решениям московских властей, порой даже скрыто, а то и открыто конфликтовали. Дзержинский с ВЧК ощущали это и на себе.
К самому Моисею Урицкому Феликс ни неприязни, ни особых симпатий не имел. Сейчас под стук колес он вспоминал различные эпизоды, с ним связанные, даже слышал его хрипловатый голос, то тихо восторгавшийся Троцким, то резко и громко, как и Дзержинский, выступавший против Брестского мира. Они не раз одинаково голосовали на тех или иных заседаниях. Но при этом всегда ограничивались сугубо официальным общением. Вот и в подробности операции с участием Берзиня петроградских чекистов Феликс предпочел без особой необходимости не посвящать.
Обстоятельств убийства он пока не знал. Однако мысль о Гороховой, о злополучном кабинете бывшего градоначальника Трепова, где однажды уже проливалась кровь, мелькала.
Впрочем, оказалось, что это случилось в вестибюле другого места службы Урицкого – Комиссариата внутренних дел Петроградской коммуны, в самом центре города, на Дворцовой площади.
Следствие уже началось. Убийца был почти мгновенно арестован. Сведения о нем сразу легли на стол Дзержинского: «Каннегисер Леонид Иоакимович, 23-х лет, из дворян, еврей, проживал в Петрограде по Саперному пер., д. 10, кв. 5. Бывший юнкер Михайловского артиллерийского училища, студент 4 курса Политехнического института». Объясняет всё личной местью. Десять дней назад коллегия Петроградской ЧК проголосовала за немедленный расстрел 21 заключённого. Среди них был друг Каннегисера – Владимир Перельцвайг.
Но сразу включиться в это расследование Дзержинскому не удалось. По приезде председателя ВЧК ждала срочная телеграмма из Москвы: вечером во время выступления на заводе Михельсона стреляли в Ленина. Он ранен. По возвращении придется разбираться. Месяц назад охрану Владимира Ильича вывели из подчинения Свердлова и возложили на ВЧК. На тысячных митингах к ним подключали ещё и красноармейцев.
Завод Михельсона Ленин любил и уже не первый раз выступал там даже нынешним летом. Феликс вспомнил, как в июне комиссар Замоскворечья Блохин даже жаловался ему по телефону, что председатель Совнаркома попросил убрать охрану со сцены. И он разрешил оставить её рядом. Как там было на этот раз?
В памяти всплыла и поправка Рейли в последнем разговоре с Берзинем о том, что нужен не захват, а ликвидация Ленина.
Похоже, что тянуть с посольским заговором дальше уже нельзя. Действовать необходимо решительно, энергично, одновременно в двух городах, невзирая на дипломатический статус фигурантов.
Он намеревался тут же вернуться, поручив петроградскую часть операции местной ЧК, которая через задержанную ранее контрреволюционную группу тоже вышла на Кроми, но Свердлов попросил задержаться, чтобы окончательно разобраться с убийством Урицкого.
Согласовали план с Петерсом. Дзержинский, оказавшись в Петрограде, взял на себя общее руководство здесь, а Петерс отвечал за одновременные действия в Москве, благо основные адреса и имена уже были известны.