Вечером 31 августа группа петроградских чекистов во главе с Гиллером оцепила здание английского посольства на Дворцовой набережной, где, по сведениям Берзиня, должны были собраться основные заговорщики. Им удалось без особого шума занять первый этаж, но едва стали поднимались на второй, раздались выстрелы. Как выяснилось, стрелял как раз Кроми. Двух человек ранил, одного убил. И в результате погиб, предварительно успев сжечь в кабинете какие-то бумаги. Нельзя назвать до конца удачной и московскую часть операции. Как доложили Дзержинскому, главным подозреваемым Сиднею Рейли, Анри Вертимону и Ксенофонту Каламатиано удалось скрыться. А на ночной обыск к Локкарту поехал не Петерс, а комендант Кремля Мальков.
Феликс лишь на секунду удивился этой странности – человека, более преданного Свердлову, просто нет и быть не может. Но объяснить подобную активность коменданта Кремля и его людей, будь Феликс в Москве, было бы сложно. Уж обыски чекисты и сами неплохо научились проводить.
Петерс включился, лишь когда английский дипломат вместе с помощником и найденными бумагами был доставлен к нему на допрос. Прекрасное владение языком чекисту не помогло. Несмотря на предъявленные ему документы и свидетельства, Локкарт, сославшись на свой статус, отказался давать показания и в результате через несколько часов был отпущен.
Прошли ещё обыски и засады. Арестовали всего тридцать человек. У Анри Вертимона, обитавшего в помещении католической гимназии при церкви Петра и Павла, нашли 18 фунтов 48 золотников пироксилина, 39 капсул от динамитных шашек, шпионские шифры и карту Генерального штаба. Засада на конспиративной квартире Сиднея Рейли в Шереметьевском переулке задержала бывшую надзирательницу гимназии Марию Фриде, с документом, подписанным «№ 12». Он содержал сведения о формировании дивизий Красной армии в Воронеже, о графике работ Тульского оружейного завода, количестве выпускаемых патронов, о том, что из-за нехватки хлопка сократилось производство боеприпасов.
Выяснилось, что Мария Фриде служит в американском консульстве сестрой милосердия отряда Красного Креста, а пакет был получен от её брата Александра, работавшего в управлении начальника военных сообщений. На их квартире нашли пятьдесят тысяч рублей и донесение агента «№ 26»: «В Тамбове формирование частей Красной Армии протекает крайне медленно. Из 700 красноармейцев, готовых к отправке на фронт, 400 человек разбежались. В Липецке вообще отказались ехать на формирование, сказав, что будут защищать интересы Советов только в своем уезде. Здесь также полное отсутствие патронов, оружия и снарядов». Оставленная засада задержала и самого «№ 26». Им оказался бывший чиновник московской таможни Солюс, работавший на американского разведчика Каламатиано. Взяли ещё двух агентов Рейли – сотрудницу распределительного отдела ВЦИК Старжевскую и заведующего автомобильным складом Московского военного округа Трестара, а также ещё нескольких пособников. Но с прямыми уликами дело не очень ладилось.
Вот где нужен был Дзержинский с его умением настойчиво изучать факты, соединять их в логические цепочки, искусно вести допросы, улавливать верное направление поиска.
Там же, в Москве, шло следствие по покушению на Ленина. А Дзержинский, получая скупые отчеты Петерса, вынужден был заниматься никчемным делом Урицкого, в котором все попытки найти доказательства, что обвиняемый действовал не в одиночку, пока не получали серьёзных подтверждений. Да и само его поведение в момент убийства и панического бегства никак не напоминало спланированный теракт: забыл на подоконнике фуражку, неизбежно привлекая внимание, протискивался сквозь толпу на велосипеде.
Чекисты продолжали скрупулезно изучать его связи. Сам же Каннегисер упорно твердил: «Я еврей. Я убил вампира-еврея, каплю за каплей пившего кровь русского народа. Я стремился показать русскому народу, что для нас Урицкий не еврей. Он – отщепенец. Я убил его в надежде восстановить доброе имя русских евреев».
Наконец Дзержинскому разрешили вернуться. И делал он это с тяжелым сердцем – какой смысл скрупулезно расследовать преступление, искать соучастников и вдохновителей? Все равно в результате будет принято решение о массовой мере устрашения, как это уже сделал Зиновьев, просто расстреляв через день пять сотен человек и публично заявив: «Мы должны увлечь за собой 90 миллионов из ста, населяющих Советскую Россию. С остальными нельзя говорить – их надо уничтожать».
Праведный гнев перестает быть праведным, будучи направленным в лоно тупой, неуправляемой мести. На недавнюю столицу по-прежнему равняются, и эти казни могут вызвать подобные меры и в других городах. Никто не говорит о безнаказанности и мягкости, но власть должна как-то упорядочить этот процесс.
Вернувшись, Феликс узнал, что за эти дни расстреляны несколько человек из числа савинковцев. И одним из них был адвокат Александр Виленкин.
После ареста он из Таганской тюрьмы передал письмо с требованием, чтобы ему, подобно его прежним подзащитным, дали возможность защищаться при посторонних. Дзержинский распорядился доставить его прямо на заседание президиума ВЧК. Говорил он действительно блестяще: «Я был в царском суде защитником политических. За свою практику я произнес 296 речей в защиту других. Теперь, в 297-й раз, говорю в свою защиту и думаю, эта речь будет неудачна».
Феликс заметил, что после такого вступления суровые лица присутствовавших чекистов оживились. Затем Виленкин назвал и несколько заслуженных большевиков, которых защищал. Дзержинский телефонировал им. Приехали, подтвердили. Через час Феликс ещё раз вызвал Виленкина, уже к себе в кабинет, и объявил, что смертная казнь ему постановлением президиума отменена. Петерс это прекрасно знал и всё же расстрелял. Сослался, видишь ли, на свежую резолюцию, принятую по предложению Свердлова:
«…ВЦИК глубоко уверен, что преступные посягательства наймитов буржуазии не внесут смущения в ряды революционного пролетариата и не ослабят борьбы за утверждение социального строя и за уничтожение контрреволюции. ВЦИК призывает трудящиеся массы к укреплению своих организаций. Вместе с тем ВЦИК дает торжественное предостережение всем холопам российской и союзнической буржуазии, предупреждая их, что за каждое покушение на деятелей советской власти и носителей идей социалистической революции будут отвечать все контрреволюционеры и все вдохновители их. На белый террор врагов рабоче-крестьянской власти рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором против буржуазии и ее агентов».
Слово «террор» уже давно звучало на митингах и собраниях, в речах разных людей, в газетных выступлениях. Теперь оно закреплялось в документе высшей власти. Гневные телеграммы, письма, постановления, обращения и требования захлестнули не только ЧК – всю Россию.
Дело о посольском заговоре ещё не было закрыто, хотя и обернулось настоящей дипломатической войной. Правительства Франции и Великобритании, западные газеты подняли бурную кампанию протеста по поводу дипломатической неприкосновенности. Англичане даже в отместку арестовали в Лондоне советского представителя Литвинова. Это заставило наркома Чичерина выступить с публичным разъяснением:
«Дипломатические и военные представители Англии и Франции пользуются своим званием для организации на территории РСФСР заговоров, направленных к захвату Совета Народных Комиссаров с помощью подкупа, и агитации среди войсковых частей к взрыву мостов, продовольственных складов и поездов. Данные… устанавливают с несомненностью тот факт, что нити заговора сходились в руках главы английской миссии Локкарта и его агентов. Равным образом установлено, что здание английского посольства в Петрограде фактически было превращено в конспиративную квартиру заговорщиков… Поэтому правительство РСФСР поставлено в необходимость создать для лиц, уличенных в заговорах, такие условия, при которых они были бы лишены возможности продолжать… свою преступную, с точки зрения международного права, деятельность.
Все интернированные представители английской и французской буржуазии, среди которых нет ни одного рабочего, будут немедленно освобождены, как только русские граждане в Англии и во Франции, и в районах оккупации союзных войск и чехословаков не будут больше подвергаться репрессиям и преследованиям. Английские и французские граждане будут иметь возможность немедленно покинуть территорию России, когда эту же возможность получат российские граждане в Англии и во Франции. Дипломатические представители той и другой страны, и в том числе глава заговорщиков Локкарт, одновременно будут пользоваться возможностью возвращения на родину…»
Пока же многие из фигурантов дела отсиживались в помещении нейтрального норвежского посольства, за которым было установлено тщательнейшее наблюдение. И оно дало результат. При попытке пройти в здание по чужому паспорту был задержан слегка изменивший внешность Ксенофонт Каламатиано. Только во время допроса обратили внимание на его массивную трость. А внутри её обнаружилась целая канцелярия – шифровки, расписки и донесения за подписью все тех же номерных агентов. Разведчик даже разработал особую инструкцию для них:
«В сообщениях следует зашифровывать особо важные данные следующим образом: номера войск обозначаются как количество пудов сахара и патоки, а также цена на них. Дух войск – положение в сахарной промышленности. Номера артиллерийских частей – мануфактура и цены на нее. Дезертирство из рядов Красной Армии – эмиграция на Украину».
К уже задержанным ранее добавились бывшие генерал- майор Загряжский, полковник Генерального штаба Голицын, поручик Потемкин, студент университета Хвалынский, журналист Ишевский, служащий Центропленбежа Иванов.
В одном из писем журналист даже торговался с заказчиком: «Человек в надежде на будущие перспективы рисковал многим, сидел под арестом, работал… И за все – 600 рублей и «уходи вон!». Нет, к своим секретным агентам другие государства так не относятся, и в полном сознании своей моральной правоты… я требую восстановления справедливости. Я свое требование – получить 4500 рублей – готов поддержать имеющимися в моем распоряжении средствами».