Бывая в Кремле, Дзержинский непременно заходил к Якову, который теперь вел дела и ВЦИК, и ЦК, и Совнаркома. Но он был искренне удивлен, когда одним из вечеров в открывшейся двери своего кабинета увидел Клавдию Новгородцеву, супругу Свердлова, а затем и его самого. Она была старше мужа на девять лет, покрупнее статью, но целиком и полностью в его подчинении. Хотя и сама была достаточно властной женщиной. Когда секретарь ЦК Елена Дмитриевна Стасова, руководившая аппаратом, из-за болезни матери осталась в Петрограде, Яков тут же поставил на её место свою жену.
Я. М. Свердлов со второй женой Клавдией Тимофеевной
Свердловой (Новгородцевой).
1918 г. [РГАСПИ]
Сам-то Яков был частым гостем на Лубянке, постоянно интересуясь делами ВЧК. Но вот жена появилась здесь впервые. Дежурный успел предупредить, но времени на то, чтобы положить бумаги в сейф, Феликсу уже не оставалось. Пришлось просто сдвинуть их на край письменного стола вместе со стаканом недопитого чая с куском черного хлеба и выйти навстречу.
Однако Клавдия зорким хозяйским взглядом сразу приметила и скудный ужин, и ширму, за которой виднелись рукомойник, узкая кровать со смятой подушкой, покрытая суконным солдатским одеялом, и небрежно брошенная на её спинку шинель.
– А это всё Яков! – с улыбкой начала Новгородцева. – Пойдем-ка, говорит, к Феликсу Эдмундовичу. Не нравится он мне последнее время. Вид у него архискверный. На квартире у себя совсем не бывает, пропадает круглые сутки на работе, надо, мол, посмотреть, как он живет.
– Действительно, Феликс. Так дальше нельзя, – включился Яков. – Надо будет подумать, как твою семью сюда переправить. Домашний уют – большое дело. И душа отдыхает, и энергия прибавляется. Сама атмосфера и дела домашние здоровью способствуют.
Дзержинский вспомнил рассказ кого-то из ссыльных, как в Туруханском крае Яков, точнее тогда «товарищ Андрей», ухаживал за коровой, колол дрова, топил печку, готовил, умывал и одевал детей – сына и дочь. Особенно, говорят, славились его пельмени. Правда, потом бросил семью в Сибири и сбежал в Петроград.
– И в столовой совнаркомовской, мне доложили, ты редкий клиент. Для кого я её делал? – шутливо укорил Свердлов. – А пока вот мы с Клавдией и Владимиром Ильичом приняли решение переселить тебя к нам поближе, в Кремль, в Кавалерский корпус. Уже и коменданту Малькову распоряжение дано.
Глава 21Мировую революцию надо торопить
– Данке, герр Домански, – сухо кивнул пожилой немецкий пограничник, возвращая паспорт франтоватому господину, всем своим видом демонстрировавшему беззаботность и довольство окружающей жизнью.
Несмотря на форменную вежливость, Феликс все же успел прочесть в его глазах: «У нас война, голод, забастовки, а этим хоть бы что!» Вполне возможно, что сын этого пограничника сейчас где-то на Восточном фронте, а жена который год плачет над его письмами из этой взбаламученной и непонятной России.
Собственно, за тем, чтобы выяснить настроения в Германии, понять, пойдет ли она по пути России, на что так уповают Ленин и Троцкий, в чем можно рассчитывать на немецких товарищей в нынешние тяжелые времена, перерастут ли стачки и забастовки во что-то более серьёзное, и направили за границу Дзержинского со старым, не раз опробованным паспортом на имя потомственного дворянина Доманского.
Предложение было неожиданным. Но неизменная партийная дисциплина Феликса, настойчивость и убедительность аргументов Владимира Ильича и Свердлова сыграли свою роль. Феликс владеет немецким и французским, бывал там, у него старые добрые отношения с Либкнехтом, Тышкой, Розой Люксембург. «Туда должен поехать надежный, опытный и авторитетный человек. Это архиважно! Войска Германии откатываются к границам, возглавляемая ею коалиция распадается. Наш полпред Иоффе ожидает скорые перемены. На последнем заседании ВЦИК Каменев, например, говорил о возможности установления военной диктатуры генерал-квартирмейстером Людендорфом… Ваш зоркий взгляд там сейчас незаменим. И, наконец, это даст вам возможность побывать в Швейцарии, встретиться с женой и сыном, чуть отдохнуть и подумать, как переправить их в Москву».
К мысли, что мировая революция явно запаздывает, постепенно стали уже привыкать. Но долечивавшийся в Горках Ильич реагировал на сообщения из-за границы по-своему. Опережая события, он писал Свердлову и Троцкому: «Международная революция приблизилась за неделю на такое расстояние, что с ней надо считаться, как с событием дней ближайших… Все умрём за то, чтобы помочь немецким рабочим в деле движения вперёд начавшейся в Германии революции».
Под его нажимом была принята резолюция ВЦИК: «Мы говорим нашим германским братьям: протяните руку к власти, и наши силы будут вашими силами, наши средства будут вашими, наш хлеб будет вашим хлебом». Так вопрос с поездкой Дзержинского был окончательно решен.
Феликс уже и не мог вспомнить, когда так долго смотрел на себя в зеркало. Впрочем, сейчас он видел там не взлохмаченного председателя ВЧК в потертой гимнастерке, с воспаленными усталыми глазами, а вполне изящного, холеного и преуспевающего коммерсанта, с лукавым прищуром, аккуратно бритой головой и франтоватыми усиками.
Респектабельности добавлял дорогой и стильный, что называется, с иголочки костюм с жилеткой и галстуком. Мастера ателье, устроенного пару месяцев назад в ВЧК, постарались полностью соответствовать европейской моде. Недавно они и выздоравливающему Владимиру Ильичу угодили, всего за одну ночь пошив новое пальто, один рукав которого, чтобы не тревожить рану, застегивался на кнопки.
Вместе с Феликсом, но в соседнем вагоне ехал и «персидский подданный Арменак Аванесянц» – секретарь ВЦИК Варлам Аванесов. У него были свои особые задачи, как-то связанные с финансами. Причем в основном не в Германии, а в Швейцарии, где он до войны прожил шесть лет и даже успел окончить медицинский факультет Цюрихского университета. Как было условлено заранее, этой частью миссии Варлам займется в те дни, когда Феликс поедет в Берн к семье.
В. А. Аванесов. 1919 г.
[РГАСПИ]
Мысли о жене, о семилетнем сыне, которого видел единожды младенцем, конечно, теплым волнением наполняли душу. Уже не раз взгляд Ясика оживал, выходил за пределы фотографий, впервые обращаясь к отцу. Скоро это будет воочию, не мечтой, а реальностью. Феликс сумел дать им знать о возможности скорой встречи и нескольких днях, которые они пробудут вместе.
Поезд медленно тронулся с Александровского вокзала и увозил его все дальше от Москвы, но мысли, как известно, пренебрегают земными направлениями, скоростями и расстояниями. И сейчас они с тревогой уводили его обратно в столицу.
Ровно месяц пробыл он там после возвращения из Петрограда. Очень тяжелый месяц. Как и ожидал, кровавый почин Зиновьева, практически оправданный обращением ВЦИК и приказом наркома Петровского, дал скорые плоды по многим губерниям. Лозунги и резолюции «всех арестовать и расстрелять» эстафетой пошли по негодующей, озлобленной, воюющей и голодной стране. Виновны, не виновны – не важно. Враги! «Не нужно ни судов, ни трибуналов! Пусть бушует месть рабочих, пусть льется кровь правых эсеров и белогвардейцев, уничтожайте врагов физически!»
Такие чувства подпитывались и сообщениями с занимаемых противником мест. Только в одном Новороссийске были казнены многие сотни большевиков и им сочувствовавших. Такие же вести приходили с Дона и из Сибири, Финляндии, Закавказья и Украины.
Группа ответственных работников ВЧК.
Слева направо: С. Г. Уралов, К. М. Волобуев, И. М. Васильев-Южин, Ф. Э. Дзержинский, И. К. Ксенофонтов, Г. С. Мороз, В. И. Савинов.
Фото М. Наппельбаума. 1919 г. [РГАСПИ]
Вернувшемуся из Петрограда Дзержинскому Свердлов, уверенно взявший в свои руки все бразды правления государством, предложил на следующий же день выступить на заседании Совнаркома с докладом о деятельности ВЧК.
Предварительно Феликс собрал коллегию. Тема новостью не являлась, ещё при председательстве Петерса ЦК РКП(б) и ВЧК начали разрабатывать совместную инструкцию для чекистов. И сейчас практически все выступали крайне жестко. Общее мнение ярко демонстрировал переведенный по решению ЦК из Наркомата внутренних дел Мартын Лацис:
«Для нас нет и не может быть старых устоев морали и «гуманности», выдуманных буржуазией для угнетения и эксплуатации «низших классов». Нам всё разрешено, ибо мы первые в мире подняли меч не во имя закрепощения и угнетения кого-либо, а во имя раскрепощения от гнёта и рабства всех.
Жертвы, которых мы требуем, жертвы спасительные, жертвы, устилающие путь к Светлому Царству Труда, Свободы и Правды. Кровь? Пусть кровь, если только ею можно выкрасить в алый цвет серо-бело-чёрный штандарт старого разбойного мира. Ибо только полная бесповоротная смерть этого мира избавит нас от возрождения старых шакалов, тех шакалов, с которыми мы кончаем, кончаем, миндальничаем, и никак не можем кончить раз и навсегда… ЧК – это не следственная коллегия и не суд. Она уничтожает без суда или изолирует от общества, заключая в концлагерь. В самом начале необходимо проявить крайнюю строгость, неумолимость, прямолинейность: что слово – то закон. Работа ВЧК должна распространяться на все те области общественной жизни, где вкоренилась контрреволюция, за военной жизнью, за продработой, за народным просвещением, за всеми положительно хозяйственными организациями, за санитарией, за пожарами, за народной связью…»
Ф. Э. Дзержинский в перерыве заседания коллегии ВЧК. 1919 г.
[РГАСПИ]
На заседании Совнаркома Дзержинский сделал обстоятельный доклад. Колеблющихся не было. Обсуждение было недолгим. В постановлении записали, что при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью; что для усиления деятельности Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлением по должности и внесения в нее большей планомерности необходимо направить туда возможно большее число ответственных партийных товарищей, что необходимо обеспечить Советскую республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях, что подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам, что необходимо опубликовать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры. За отсутствием Ленина это решение подписали нарком юстиции Курский, нарком по в