ы важные оружейные заводы. В плену оказались около двадцати тысяч красноармейцев. Говорилось о безалаберности, пьянстве и даже предательстве. Вот они и должны всё это выяснить и срочно стабилизировать ситуацию. В выданном им мандате значилось: «Т. Сталину и т. Дзержинскому предоставляются права: 1) требовать объяснений от всех властей, находящихся в этом районе; 2) смещения должностных лиц, причем ответственных военных работников с согласия Революционного Военного Совета Республики; 3) предания суду Военно-революционного трибунала виновных. Всем советским организациям предлагается оказывать полное содействие тт. Сталину и Дзержинскому».
Миссия была срочная. Колчаковские полки, взяв Пермь, двинулись и дальше. План ясен: соединиться по линии Пермь – Вятка – Котлас с идущими навстречу из района Архангельска англичанами и вместе предпринять поход на Москву и Петроград.
Хорошо ещё, что их движение во многом сковывали тридцатиградусные морозы. Но над республикой нависала реальная смертельная опасность. Отсюда и полномочия двух людей, находящихся в этом вагоне.
С Иосифом Феликс, кстати, был знаком ровно столько же, сколько и с Лениным, – со стокгольмского IV съезда РСДРП. Но там было много новых людей, впечатлений, ярких речей, споров, и этот черноволосый скромный грузин по фамилии Джугашвили не очень запомнился. Впрочем, тогда его, как и многих других, чаще называли коротким подпольным именем Коба. Серьезное внимание Феликса он привлек позже, когда у каждого из них уже были за плечами отсидки, ссылки и побеги, весной 1917-го и уж тем более осенью, когда рука об руку работали в Смольном.
К тому же они были ровесниками и, как выяснилось в одной из дружеских бесед, чуть было не посвятили себя не революции, а религии. Сталин даже в семинарии учился. В юности оба были романтиками, писали стихи. Феликс на польском, а Иосиф на грузинском. Оба много читали. Оба много курили. Оба преданы делу революции. И по темпераменту близки. Хотя Иосиф в большей мере научился подавлять его – сидит, молчит, хмурится, пыхтит трубкой. А Феликс не удерживается и напрямую выкладывает свои эмоции. Иногда они совпадают в суждениях и голосованиях, но, бывало, и не раз, отчаянно и непримиримо спорили на различных собраниях. Дзержинский как оратор был ярче, зато Сталин подкупал аудиторию спокойной уверенностью и основательностью. При этом, не скрывая, они уважали и ценили друг друга.
И. Вацетис и Л. Троцкий
Оказалось, что оба следуют этим маршрутом на Вятку уже не впервые. Бывали и ранее, причем в одном и том же знаменательном месте. Больше двух недель в здешней тюрьме пробыл Феликс по пути в ссылку летом 1898-го. А спустя десять с половиной лет жандармы привезли туда же Иосифа. И тот февраль, как он рассказывал, был немногим теплее нынешнего января. Его определили в Сольвычегодск, но после четырёхдневного пребывания в тёмной и сырой вятской тюрьме он свалился с возвратным тифом и был переведен в губернскую земскую больницу. Повспоминали то время, но затем вновь вернулись к тому, зачем едут сейчас.
Главнокомандующий вооруженными силами РСФСР Иоаким Вацетис в своем отчете тоже не нашел ничего лучшего, как списать неудачу на «разгильдяйство»: мол, вовремя не отправили из Ярославля на фронт ни стрелковую дивизию на усиление, ни винтовки. Это был уже камешек в огород председателя Чрезвычайной комиссии по снабжению Красной армии Леонида Красина.
Но Ленина подобный ответ удовлетворить никак не мог. Троцкому с Вацетисом он задолго до трагедии слал телеграмму за телеграммой о том, что Пермь в опасном положении и необходимо срочно дать подкрепление из Питера. Все копии теперь в папке у Сталина: «Крайне тревожны вести из-под Перми. Ей грозит опасность. Боюсь, что мы забыли про Урал. Непременно налегайте на Вацетиса и проверяйте, достаточно ли энергично он даёт подкрепления Перми и Уралу», «Что сделано для того, чтобы упрочить положение наших частей в районе Перми, требующих от центра срочной помощи?».
– Почему я должен верить тому же Вацетису? Да и другим бывшим золотопогонникам. Многие из них уже не раз предавали, – старательно и неторопливо набивая трубку, говорил Сталин. – Вот скажи, ты присягу царю-батюшке когда-нибудь давал? Нет? И я нет. А они давали! Давали! Причем и ему, ставленнику божьему, и Сашке Керенскому, и нам теперь. Так почему я должен им верить? А завтра они Колчаку и Деникину, англичанам и французам осанну петь будут. И заметь, все как-то так искренне и благопристойно!
– Ну, Иосиф, на то и поставлены члены РВС, чтобы их контролировать. Бдительность терять не надо. А пока свои академии не создадим, своих спецов не обучим, без них не обойтись, – заметил Дзержинский.
– Тогда, может, и вовсе надобность отпадет, – усмехнулся Сталин. – Эка на меня налетели, когда я такого же золотопогонника начштаба Носовича в июне под Царицыном арестовал. Троцкий настоял, Ленину нажаловался: мол, есть такие партийные деятели, которые сами хуже саботажников, странствуют, бездельничают, требуют заменить спецов на коммунистов, а когда проваливаются, взваливают вину на генштабистов. Ну и что в итоге? Отпустили его, два месяца при Вацетисе этот Носович обретался, а потом в октябре поехал на фронт и с секретными документами сбежал. Всю нашу диспозицию выдал.
Иосиф жадно затянулся и не торопясь выпустил клуб дыма. Феликс, допив чай, тоже взял мундштук и папиросы.
– Я ведь тогда сразу у себя этих военспецов поубирал, Клима Ворошилова командующим поставил и Царицын таки не сдал. Отбили этих хваленых генералов. Да, погибло много. Но в бою, геройски! Я, в отличие от Троцкого и Склянского, к децимациям не прибегал, каждого десятого красноармейца не расстреливал.
Феликс, конечно, с трудом представлял себе Клима полководцем. Наблюдал за ним в Питере. Храбрый – да. Ответственный – да. Энергичный и решительный – пожалуй. Но для стратега этого мало.
– Они и здесь всю вину на Лашевича постараются свалить. А Вацетису хоть бы что, – продолжил Сталин. – Ты же читал директиву главного командования, данную перед самым падением Перми? Прямо философы, профессора!
Тут он постарался скопировать хорошо знакомый Дзержинскому прибалтийский акцент:
– «Из последних донесений усматривается, что третья армия отступает с угрожающей для Перми быстротой. Прикажите второй армии прийти на помощь третьей. Предупреждено, что город Пермь ни в коем случае не должен быть сдан. Главком Вацетис, Член Реввоенсовета Аралов». Вот и вся помощь великого стратега… Вот и все военное искусство, Феликс!
Дзержинскому уже приходилось слышать далеко не лестную оценку полководческих талантов Вацетиса из уст другого, куда более авторитетного генерала – Михаила Дмитриевича Бонч-Бруевича. Но сейчас последние слова Иосифа навеяли Феликсу ещё и свои досаду и тревогу. Уже ясно, что выполнение поручения займет не неделю и, может быть, даже не две. А в ВЧК его вновь замещает Петерс, и там тоже почти «сплошь одни латыши»…
Только-только сумел присмотреться к новичкам, выработать планы, что-то наладить, провести вторую конференцию чекистов, утвердить «Инструкцию о чрезвычайных комиссиях на местах», как его опять оторвали. Притом что работы немерено – начать сокращение уездных комиссий, предотвратить разрастание губернских, усилить меры по борьбе с мародерами и взяточниками, расширить отдел жалоб и просьб в центральном аппарате, установить более строгие наказания за ложные доносы. Всего четыре дня назад Президиум ВЧК отклонил настоятельное предложение Петерса о самостоятельности «тройки» в вынесении расстрельных приговоров… Дела должен решать трибунал…
Не стоило бы сейчас уезжать. Но он никогда не спорил – партии виднее.
Кстати, их со Сталиным объединило не только это поручение по Восточному фронту. Была и еще одна тема для обсуждения. С подачи Ольминского, опубликовавшего статью в «Правде», продолжает раскручиваться полемика о необходимости ВЧК. Необходимости в принципе. Его поддержал главный редактор «Правды» Бухарин, печатно заявив о замене ВЧК «правильно построенным революционным судом» или в крайнем случае подчинения комиссии «ряду связывающих общих норм» – с отказом от политики красного террора, в противном случае чрезвычайные комиссии начнут «выдумывать» для себя работу, т. е. «вырождаться». Эти мнения активно поддерживают наркоматы внутренних дел и юстиции. На заседании ЦК вспомнили и статью чекиста из Нолинска, восхвалявшую пытки, осудили её, закрыли сам еженедельник и поручили комиссии в составе Каменева, Курского и Сталина обследовать деятельность чрезвычайных комиссий.
Дзержинский, в отличие от своих сотрудников не вступавший в публичную полемику, уже представил им некоторые материалы. И тут же понял, что с Каменевым и особенно наркомом юстиции Курским ему найти общий язык будет сложнее. И тут эта поездка вместе с Иосифом. Путь не близкий, и время переговорить хватает. Однако это уже завтра.
Феликс ушел в своё купе, но, несмотря на усталость и приятно обволакивающее тепло, уснул не сразу. Он давно примечал, что железная дорога действует на строй мыслей так же благотворно, как метроном на музыку. Из будничной какофонии, когда одно событие наслаивается на другое, навязывает свой темп и свое звучание, стыки рельсов выстраивают цельное полотно, определяют направление и некую согласованную гармонию происходящего. Сейчас перед глазами возник Свердлов. Дума о нем давно сидела где-то в подсознании, регулярно отгоняемая чехардой будней:
«Вот при всех блестящих и ценных качествах есть у Якова одно, которое может погубить его, как губило многих. Это полное отсутствие чувства меры. Особенно откровенно и четко оно проявилось во время болезни Ильича. Как-то по-ребячески, прямо в тот же день занял его рабочий кабинет. Мгновенно подмял под себя и ЦК, и Совнарком. Без суда, в одночасье решил участь Каплан. Под благовидным предлогом изолировал вождя в Горках, ограждая от встреч с соратниками, от документов, настойчиво уговаривал подольше отдохнуть, окрепнуть. Сначала Ленин по привычке реагировал на его заботы с благодарностью. Но затем…