Когда Герсон уже двинулся было к двери, Феликс добавил:
– Кстати, и вот это заберите. Я там всё написал. – Дзержинский указал на солидную коробку, стоящую у стола. – И ещё передайте Ягоде. Пусть даст распоряжение кому следует об удалении из всех помещений ВЧК всякой излишней мебели и живописи. У нас не музей и не дом свиданий!
На вынесенной из кабинета коробке лежал лист, адресованный председателю Азербайджанской ЧК Хапуалову:
«Уважаемый товарищ! Благодарю Вас за память.
Посылку Вашу я передал в Санитарный отдел для больных. Должен Вам, однако, как товарищу, сообщить, что не следует Вам, как предчека и коммунисту, ни мне и никому бы другому посылать такие подарки. С товарищеским приветом. Ф. Дзержинский».
Вроде бы простенькое и незатейливое письмо этого Кудрявцева неожиданно заставило Феликса задуматься о многом… «И я больше принесу пользы государству дома чем здесь…» А ведь и впрямь. Война закончилась. Стоит подумать о сокращении кадров, о том, чтобы направить часть ранее мобилизованных бойцов «домой». Растить хлеб, растить детей, строить заводы и фабрики, налаживать транспорт.
Возвращаясь к себе, как обычно, поздним вечером, он неподалеку от Кремля попросил своего бессменного водителя Тихомолова остановиться. Утром Феликс видел, что на этой улице идут строительные работы и в специальных больших котлах варят асфальт. А теперь в них, уже приостывших, заметил прячущихся беспризорников. Сколько таких бесприютных сирот наплодили война и разруха! Не раз при виде их сжималось сердце. Они кочуют по всей России, сбиваются в стайки, ночуют там, где найдут тепло, испрашивают подаяние, воруют, попадают в банды уголовников, которые лишают их настоящей заботы и счастья, внедряют в неокрепшее сознание свои, далеко не коммунистические идеалы. А разве не ради вот таких малышей, собственно, и делалась великая революция, гибли и гибнут тысячи отважных борцов?..
Ф. Э. Дзержинский и А. Я. Беленький. [РГАСПИ]
Выйдя из автомобиля, он позвал ребятишек, предложил накормить и обеспечить ночлегом. Часть наиболее недоверчивых и пугливых тут же разбежалась. А шестерых «чумазиков» Феликс взял к себе в машину. Поехали назад, на Лубянскую площадь. Внутри автомобиля они никогда не были. Глаза засияли, заулыбались. Осторожно трогали ручки, сидения, глазели в окна.
Но, когда сошли у подъезда ВЧК, половина из них все же дали дёру. Остались трое смелых. Феликс проводил их в свой кабинет, накормил, побеседовал. Они доверились ему, согласились пойти в детский дом, а до утра легли спать в одной из комнат ВЧК. Назавтра Феликс уже вместе с этими ребятами и несколькими чекистами снова побывал на Никольской улице. Сумели уговорить, отогреть и накормить уже больше десятка.
Но это капля в море! Дзержинский и сам видел на многих вокзалах и не раз уже с окончания войны получал сообщения о массовом движении беспризорников на юг. Они объединялись, располагались вблизи узловых станций целыми лагерями. Их ведут передаваемые сверстниками небылицы о том, что где тепло, там и еды от пуза, ешь не хочу! И море! Этот детский поток растет ото дня на день.
Не понимая, как с ним бороться, начальник эвакопункта Кавказского фронта, например, издал совершенно недопустимый приказ: отлавливать и не пропускать ни одного ребенка в эти края. Такие же заслоны начали устраивать и в других местах. Детей, как дикие табуны, разворачивают, и они несутся в другом направлении, попадают в беду или вообще пропадают, гибнут в поисках выхода.
В переполненных приютах и детдомах не лучше – голод, холод, чесотка. Декрет Совнаркома «О бесплатном детском питании», принятый ещё в мае девятнадцатого, работает слабо.
Дзержинский переговорил с Лениным. Позвонил наркому просвещения Луначарскому, сообщив, что приедет по неотложному и важному вопросу.
Вошел своей обычной быстрой походкой, сел и сразу перешёл к сути:
– Я хочу бросить некоторую часть моих личных сил, а главное сил ВЧК, на борьбу с детской беспризорностью. Исходя из двух соображений. Во-первых, это же ужасное бедствие! Ведь когда смотришь на детей, так не можешь не думать – все для них! Плоды революции – не нам, а им! А между тем сколько их искалечено борьбой и нуждой. Тут надо прямо-таки броситься на помощь, как если бы мы видели утопающих детей!
Ф. Э. Дзержинский на Красной площади с пионерами.
1925 г. [РГАСПИ]
Луначарский поначалу опешил. После телефонного звонка он уже гадал, что за вопрос заставил председателя ВЧК к нему обратиться. И сейчас должен был признать, что никогда и не угадал бы. Но энергия Феликса, та динамическая сила, с которой он сыпал слова, почти всегда заражала собеседника, даже если это был Луначарский, которого за его деликатную неторопливость и гуманность некоторые соратники наделили прозвищем «Васильич Блаженный». Ленин тоже не раз добродушно шутил по поводу его манер: «Люблю этого человека, в нём есть французский блеск и легкомыслие». Блеск в Дзержинском тоже находили, особенно в молодости, но вот легкомыслия, которое не надо путать с горячностью и увлеченностью, он лишился давно.
– Нужно создать при ВЦИК, конечно, при ближайшем участии Наркомпроса, широкую комиссию, куда бы вошли все ведомства и все организации, могущие быть полезными в этом деле. Я уже говорил кое с кем. Я хотел бы стать сам во главе этой комиссии. Хочу реально включить в работу аппарат ВЧК. К этому меня побуждает второе соображение: я думаю, что наш аппарат один из наиболее четко работающих. Его разветвления есть повсюду. С ним считаются. Его побаиваются. А между тем даже в таком деле, как спасение и снабжение детей, встречается и халатность, и даже хищничество! Мы все больше переходим к мирному строительству, я и думаю: отчего не использовать наш боевой аппарат для борьбы с такой бедой, как беспризорность?
Луначарский, как и Ленин, поддержал инициативу и через несколько дней решением ЦК при ВЦИК была организована комиссия по улучшению жизни детей. Её председатель Дзержинский мгновенно разослал свой циркуляр: «Каждая чрезвычайная комиссия должна рассмотреть, что и как она может сделать для детей, назначив для этой работы ответственного руководителя и подыскав соответствующих работников как у себя, так и через компарт, женотдел, губпрофсоветы и т. п. Работа чрезвычайных комиссий в этой области будет, однако, плодотворна лишь при том условии, если она будет проводиться не параллельно с работой органов, ведающих обеспечением и снабжением детей, а в ближайшем с ними контакте, в согласии с ними.
С этой целью губернские чрезвычайные комиссии должны немедленно связаться с соответствующими отделами Наробраза, Наркомздрава, Собеса, Компрода и др. и оказывать им всяческое содействие и поддержку в их работе, получая от них задания и давая им свою информацию…»
Ф. Э. Дзержинский. 1924 г. [РГАСПИ]
Заседания детской комиссии проходили каждые две недели. В её составе образовались и профильные подкомиссии. Показывая пример, а Феликс всегда считал, что именно личный пример и есть одно из самых эффективных средств организации любой работы, он стал постоянно бывать в детских учреждениях, а не только изучать приходящие документы. В его рабочей книжке регулярно появлялись заметки: «Ясли Басманный район. Приют на Покровке. Не хватает кроватей. Холодно. 25 грудных детей – одна няня. На общем столе кухарка и заведующая», «…Вобла, рыба – гнилые. Сливочное масло – испорчено. Жалоб в центр не имеют права (подавать). Хлеба и продуктов меньше (чем полагается) выделяют», «120 тысяч кружек, нужно сшить 32 тыс. ватных пальто, нужен материал на 40 тыс. детских платьев и костюмов, нет кожи для подошв к 10 тыс. пар обуви»…
«Может, когда-нибудь эта забота станет и вовсе главной для ВЧК», – вздохнул про себя, подписывая очередное требование, Дзержинский. И тогда он тоже, как Кудрявцев, сможет написать в заявлении: «Больше принесу пользы государству дома, чем здесь».
Глава 27Теперь ещё и наркомпуть
И снова дорога. Зимняя, тусклая и скучная. Привычный рельсовый метроном, который не столько убаюкивает, сколько четко строит и мысли о былом, и планы на будущее. В который раз был и в Петрограде, и на Украине с её постоянными организационными дрязгами, наветами и кровавыми междоусобицами, на Донбассе с его хищениями угля, вялостью и саботажем советских чиновников. Не только в ранге председателя ВЧК, но и начальника Топливной комиссии. Ведь без угля ни о какой борьбе с разрухой, с голодом, разразившимся в Поволжье из-за неурожая, ни о каких стройках социализма и думать нечего. От недостатка топлива вся жизнь замирает, всё разваливается, сходит с рельс.
Курск, Харьков, Александровск, Екатеринослав, Николаев, Одесса, Киев… Казалось, он умел делиться своим темпераментом не только с людьми. Но и с поездами, автомобилями, даже с одышливым колесным пароходиком под символичным названием «Нестор-летописец», никогда ещё не преодолевавшим так быстро расстояние от Николаева до Херсона…
Феликс торопился всегда. Но эта спешка не сказывалась на делах. А заботы в поездках у него были и партийные, и чекистские, и военные, и транспортные, и строительные, и детские… Восстановить разрушенные порты, улучшить снабжение, отремонтировать вокзалы, наладить производство телеграфных столбов, поднять затопленные корабли, построить новые нефтеналивные суда, возобновить судоходство на море и Днепре… И ещё с добрый десяток самых разных заседаний каждый месяц.
А. А. Беленький и Ф. Э. Дзержинский за изучением карт нефтеносных районов Закавказья. 1921 г. [РГАСПИ]
Хорошо, хоть Менжинский и пришедший в замы к Феликсу Уншлихт подставляют плечо на Лубянке. И Лацис прочно сел на канцелярию, где его безжалостная решительность находила полезный выход. В Питер послали опытного Станислава Мессинга из Московской ЧК. Заметная слабость есть в Экономическом управлении. В их докладах хотелось бы поменьше беллетристики и побольше существенных данных. Вот как было бы здорово, если бы на это место отпустили Валериана Куйбышева. Но вряд ли. Ему теперь поручили всю электрификацию. А рабочий зуд Уншлихта пришлось даже поумерить. Феликс в середине июля послал ему