Заинтересованных в подобной реорганизации было немало. Среди наиболее влиятельных – Троцкий, ратующий за перевод внутренних войск в состав Красной армии, Каменев, давно стремившийся подчинить столичных чекистов московскому комитету партии, ну и тот же жаждущий реванша Курский. К тому же во время отпуска Дзержинского произошел целый ряд инцидентов с арестом иностранцев, что заставило энергично присоединиться к критикам ВЧК наркома иностранных дел Чичерина. На заседании Политбюро было принято решение наказать виновных чекистов и дать строжайшую инструкцию Уншлихту проводить еженедельные совещания с представителями НКИД и РВСР.
Вернувшемуся Дзержинскому пришлось расхлебывать немало дел, а заодно принять и новость, что в связи с болезнью его зама по Наркомату внутренних дел Политбюро назначило на его место Белобородова, дав ему наказ усилить состав коллегии. И именно то, что он усилит, непременно усилит, стало ещё одной заботой Дзержинского. У Белобородова всё просто. Феликсу давно известна его платформа: «Необходимо организовать чрезвычайки и как можно скорее покончить с трибунальным словоизвержением… Основное правило при расправе с контрреволюционерами: захваченных не судят, а с ними производят массовую расправу… я на этом настаиваю самым решительным образом».
На Урале, Дону и Кавказе его хорошо знали не только по словам, но и по таким делам. Подписывая в Екатеринбурге приговор бывшему российскому императору, он если и советовался, то вовсе не с Дзержинским. Будет ли теперь?
Ф. Э. Дзержинский.1921 г. [РГАСПИ]
В докладе на декабрьском IX съезде Советов уже и Ленин отметил назревшую необходимость реформы ВЧК. В это время Дзержинский весь погружен в проблемы транспорта. Две недели проводит в Петрограде, занимаясь проблемами Николаевской дороги и созданием нового округа путей сообщения.
Узнав о проекте реформирования ВЧК, Феликс делает ещё одну попытку уйти с поста председателя. Но его не отпускают. Он ищет компромиссные решения, пишет в Политбюро: «НКЮст должен нам помочь, форму нашей борьбы облечь в одежду новой экономической политики – это так, но для этого надо быть сотоварищем по ответственности и по поставленным себе задачам. Надо послать такого же, как мы, борца, но с юстициевскими знаниями, чтобы нашу борьбу, которую мы вели до сих пор, замаскировать формами всяких гарантий и т. д. Надо научить нас бить врага его же оружием, но бить его, а не нас».
В результате создается комиссия по реформированию ВЧК в составе Дзержинского, Каменева и Курского. Но, что интересно, почти сразу же Феликс получает назначение и в другую комиссию – по наблюдению за вывозом продовольствия и семенных грузов из Западной Сибири, Украины и из-за границы. И теперь вот, переживая за то, как будут развиваться дела с ВЧК и НКВД, в качестве особоуполномоченного он безотлагательно едет в Сибирь, чтобы наладить отправку тамошнего зерна и предотвратить надвигающийся на европейские районы голод.
А исполняющим обязанности в комиссии по реорганизации ВЧК стал Уншлихт, которому трудно было отстаивать своё мнение перед более авторитетными Каменевым и Курским.
Приехал на сибирские заснеженные просторы Дзержинский не один, а с целой командой помощников, прихватив в том числе и незаменимого Абрама Беленького. Объяснять, что вся экономика республики, жизнь людей, работа предприятий, в том числе и того же транспорта, напрямую зависит от своевременности поставки зерна и мяса, заготовленных за Уралом, и от этого же зависит посев яровых, никому вроде бы и не надо. Но все это идет недопустимо медленно, несвоевременно. По документам сибиряки уже почти отчитались по продналогу, план выполнили, даже подвезли зерно к станциям, как водится, ссыпали в колодцы из прессованного сена. Но если вывозить его такими темпами, как сейчас, оно просто погибнет – либо загорится, либо запреет.
Усталый и издерганный, Феликс пишет жене: «…я должен с отчаянной энергией работать здесь, чтобы наладить дело, за которое я был и остаюсь ответственным. Адский, сизифов труд. Я должен сосредоточить всю свою силу воли, чтобы не отступить, чтобы устоять и не обмануть ожиданий Республики».
Жил он со своей командой в теплых вагонах, но из них многого не увидишь. А на улице под сорок градусов мороза – бодрит! Однако желающим «погреться» он твердо пояснил, что за нахождение в поезде любых спиртных напитков будет карать самым беспощадным образом. Работа требует дисциплины и полной самоотдачи.
А тут ещё из столицы приходит сообщение практически сразу из ВЧК от Уншлихта и из Наркомата путей сообщения от Фомина, что на днях Ленин вдруг совершил поездку, причем инкогнито, на автодрезине ВЧК по Московскому железнодорожному узлу и тут же направил им обоим гневное письмо:
«Состояние, в котором я нашел автодрезины, хуже худого. Беспризорность, полуразрушение (раскрали очень многое!), беспорядок полнейший, горючее, видимо, раскрадено, керосин с водой, работа двигателя невыносимо плохая, остановки в пути ежеминутны, движение из рук вон плохо, на станциях простой, неосведомленность начальников станций (видимо, понятия не имеющих, что автодрезины ВЧК должны быть на положении особых литер, двигаться с максимальной быстротой не в смысле быстроты хода – машины эти, видимо, «советские», т. е. очень плохие, – а в смысле минимума простоя и проволочек, с военной аккуратностью), хаос, разгильдяйство, позор сплошной. К счастью, я, будучи инкогнито в дрезине, мог слышать и слышал откровенные, правдивые (а не казенно-сладенькие и лживые) рассказы служащих, а из этих рассказов видел, что это не случай, а вся организация такая же неслыханно позорная, развал и безрукость полнейшие.
Грамота председателя Центральной комиссии по борьбе с последствиями голода ВЦИК М. И. Калинина, выданная Ф. Э. Дзержинскому в знак признательности за помощь в борьбе с голодом и его последствиями. Октябрь 1923 г. [РГАСПИ]
Первый раз я ехал по железным дорогам не в качестве «сановника», поднимающего на ноги все и вся десятками специальных телеграмм, а в качестве неизвестного, едущего при ВЧК, и впечатление мое – безнадежно угнетающее. Если таковы порядки особого маленького колесика в механизме, стоящего под особым надзором самого ВЧК, то могу себе представить, что же делается вообще в НКПС! Развал, должно быть, там невероятный.
Предлагаю: немедленно назначить, по соглашению ВЧК и НКПС (может быть присоединить и НКВоен, если он имеет автодрезины?), ответственное лицо, близко стоящее к самому делу, а не сановника. Это лицо строго ответит за нерадивость.
Издать краткую, по-военному составленную инструкцию о дрезинах ВЧК, их конспиративном и быстром движении, содержании в порядке, хранении горючего, передвижении без волокиты по Окружной дороге, по узлу и всюду и т. п. и т. д. К инструкции добавить, между прочим, что по требованию Н. П. Горбунова (который будет делать это не иначе как с моего согласия) аккуратно подавать автодрезину и двигать ее куда он назначит.
Об исполнении донести подробно на имя Н. П. Горбунова, управдела СНК. На Горбунова же возлагаю от времени до времени проверку исполнения, т. е. внезапные поездки на автодрезине, с записью числа минут на все операции (вызов, движение, остановки и пр.) и осмотр».
Частые приступы раздражительности, недовольства, резких обвинений, а порой и грубости на фоне накопившейся усталости и недомогания у Ильича замечали ещё в конце года. Он просил кого-то провести вместо него совещание, выступить вместо него, следя исключительно за тем, чтобы передаваемые полномочия не нарушали сложившийся в руководстве баланс.
То, что Ленин болен, знали многие. Но досаду от своей болезни можно обращать на себя, как это делал Феликс, а можно вымещать на других. Ильич всегда раньше хвастал своим здоровьем и потому старался бодриться, скрывать истинное состояние, нарочито демонстрировать свою активность, совершать поступки, которые как раз в полном здравии даже не пришли бы ему в голову, и тем только более убеждал окружающих в своей немощи. И этим, конечно, пользовались. Каждый в меру своей тактичности.
Одновременный «наезд» на оба ведомства Дзержинского, причем в его отсутствие, выглядел неслучайным, как неслучайна была и сама ревизия подмосковных дорог в морозный январский день на не очень приспособленной для этого мотодрезине. Несомненно, эту затею кто-то подсказал. Здоровый Ильич предпочел бы лишний часок поработать в кабинете, с бумагами. Этим кто-то вполне мог быть молодой, шустрый и льстивый Николай Горбунов, который два года назад сумел тихой сапой «подсидеть» давнего соратника Бонч-Бруевича, «верного Бонча», как называл его Ленин. Поработав личным секретарем, быстро занял место управляющего делами Совнаркома и снабжал своего патрона собственными сведениями и наблюдениями о работе всех наркоматов, а также и ВЧК. Весь такой кругленький, бритенький, с круглыми же очками и аккуратными губками, будто раз и навсегда сложенными в немое «чего изволите-с?».
А. С. Енукидзе, Л. Б. Каменев, В. А. Аванесов, Ф. Э. Дзержинский, П. Г. Смидович, А. И. Рыков в Кремле. 1922 г. [РГАСПИ]
В самих фактах неполадок ничего нового нет. Дзержинский никогда не только не скрывал тяжелого положения на транспорте, но и постоянно говорил об этом на заседаниях и собраниях, яростно спорил, добивался обеспечения топливом, кадрами, ремонтной базой. И сейчас здесь, в Сибири, этим занимается.
Но важно ведь, как подать эти факты и против кого настроить их. Горбунов совал свой нос везде. Как-то так ненавязчиво сумел уверить вождя, что, бросив пять лет назад технологический институт, он стал знатоком в любой научной области. Дзержинскому уже приходилось замечать, как Ленин вдруг просил чекистов обратить внимание на то или иное общество или просто отдельного ученого, ссылаясь на мнение своего управляющего делами. И вот теперь, видишь ли, выскочке Горбунову дано право проводить внезапные проверки и рейды по структурам, за которые несет ответственность Дзержинский.
А Феликсу и без ревизий сейчас было тошно. Он пишет своему секретарю Герсону: «Я слишком был занят путейскими делами так, что не успел подумать о вечекистских. Этим курьером шлю Вам только привет».