Сетует, что приходится «пускаться в несвойственное мне дело писать статьи и вести печатную полемику»: «Необходимо запретить писать в наших газетах небылицы о наших успехах, необходимо запретить заниматься учеными и волокитными опровержениями того, что ясно каждому, а именно что мы мало производим, а много потребляем».
Но полемику приходится вести и с иностранными деятелями, к примеру, английским министром финансов Черчиллем, препятствующим бурно расширяющемуся развитию экономических отношений, а тем не менее участие британцев в снабжении советской промышленности уже почти 40 %. Ратует за установление дипломатических отношений с Америкой, к чему стремятся и деловые круги США.
Ф. Э. Дзержинский за столом в кабинете.
Фото Б. Капустянского. 1925 г. [РГАСПИ]
Особое внимание обращает на развитие металлургии, энергетики и машиностроения, внедрение новой техники. Ему приходится одновременно возглавить и правление Главметалла, начать подготовку плана постройки новых заводов и фабрик, новых шахт, разработки и изготовления новых станков. Он уверен, что только с металлом как с базой рабоче-крестьянская Россия сможет достичь своих целей, что все необходимые силы кроются в её богатых недрах.
Его активно поддерживают Калинин и заместитель председателя Реввоенсовета Фрунзе. Но немало и противников, приспособленцев, откровенных демагогов. Дзержинский неустанно спорит с ними. Хотя и времени и сил на это жалко. А белогвардейская печать с иронией сообщает, что, мол, «нашего полку прибыло – из палача-молчальника Дзержинский стал разоблачителем низкой производительности труда». Да, только он не разоблачитель неполадок, а их устранитель, борец. И это совсем другое дело.
Он бывает не только упрямым, но иногда и резким в своем стремлении отстоять и доказать правоту. Все это исключительно в интересах дела. Если он чувствует, что мог обидеть человека, не считает зазорным загладить даже несуществующую вину. Вот после одного из совещаний шлет записку молодому начальнику бюджетного управления Наркомата финансов Рейнгольду: «Дорогой товарищ, я прошу у Вас извинения, если в пылу полемики я позволил себе сказать лишнее, но обидеть Вас у меня не было намерения, как равно и дискредитировать, так как я считаю Вас прекрасным работником, что вовсе не означает, что я должен во всем с Вами, как с защитником интересов казны, согласиться, тем более что все-таки эта защита у Вас односторонняя. Мое личное мнение, что работа Ваша в производстве была бы очень желательна и желательнее, чем в НКФ, конечно, только мое мнение и даже не предложение. Никто Вас с НКФина не снимет и, конечно, Вашей отставки не примет. Прошу не сердиться».
После долгих споров Дзержинскому удалось добиться создания единого промышленного бюджета, чтобы финансирование конкретных предприятий и отраслей шло без дополнительного утверждения Наркомата финансов и Госплана. Деньги теперь распределялись самим Президиумом ВСНХ и на строительство, и на производство.
Председатель ВСНХ сам везде ездит, досконально вникает даже в мелочи, проверяет «пудовые» расчеты и отчеты, рекой текущие в центр. Он становится грозой любого бюрократа, лентяя и очковтирателя. «Мне недавно говорили, что в одном из крупнейших трестов до 40 % средств тратится на содержание аппарата по сравнению с тем, что платится рабочим. Эта организация никуда не годится, раз она производит расход в таком размере на своё содержание». В его блокнотах – цифры, графики, проекты, предложения, идеи, рекомендации, наброски писем и выступлений.
Он активно поддерживает строительство Волховской и Днепровской гидроэлектростанций, заботится о Донбассе и «Грознефти», выступает за специализацию Путиловского завода на тракторостроении, а завода «Большевик» на моторостроении. Пишет Валериану Куйбышеву: «Страна и партия должны знать, как работает каждый крупный основной завод в отдельности. Каждый завод должен иметь своё лицо».
Меж тем врачи снова и снова предписывают ему «умерить страстность в работе, много спать, отдыхать не менее 8 часов, после обеда отдыхать 1 час, не засыпая, 2 раза в год отпуск не менее 4 недель, каждый с пребыванием на Кавказе, который оказал уже благодеятельное влияние». Ему действительно удалось отправиться на пару недель в Крым, в Мухалатку. Но мыслями он оставался в Москве.
Когда за окном замелькал перрон, Феликс разложил на столе бумаги, не торопясь набил трубку, против которой регулярно выступали врачи, чиркнул спичкой. Она не зажглась. Без толку стер и вторую. Вместо успокоения попытка закурить вызвала только нервы. Откинул коробок, взял другой. Хозяйственный и заботливый помощник Беленький положил ему с собой аж две пачки по десять коробков. Наконец спичка загорелась. Дзержинский повертел в руках коробок, потом взял всю пачку, осмотрел. Они оказались шведскими, причем все ввезёнными без лицензии и акциза. Так появилась первая «отпускная» служебная записка: «Прошу выяснить и привлечь виновных к ответственности».
Ну а по приезде этих записок было уже много. Впрочем, наряду с неизбежными совещаниями, распоряжениями и письмами он сумел все же немного подлечиться, глотнуть морского, и горного воздуха, походить пешком, полюбоваться природой. Но возвращаться пришлось, как всегда, досрочно. И Москва достаточно быстро меняла и настроение, и мысли, и физическое состояние Феликса.
М. М. Литвинов и Ф. Э. Дзержинский на подписании в ВСНХ концессионного договора с компанией «Лена-Гольдфильдс».
14 ноября 1925 г. [РГАСПИ]
После поездок по стране, после наблюдений за тем, какими усилиями строится новая жизнь, как живет народ, многие картины и факты столичной жизни его раздражают, подмывают разрешить больные вопросы не рыночными, а оперативными, силовыми мерами: «На почве товарного голода НЭП, особенно в Москве, принял характер ничем не прикрытой, для всех бросающейся в глаза спекуляции, обогащения и наглости. Этот дух спекуляции уже перебросился и в государственные, и в кооперативные учреждения и втягивает в себя все большее количество лиц вплоть до коммунистов. Этому надо положить конец». Дзержинский предлагает выйти в ЦК с радикальными предложениями конфискации имущества и выселения спекулянтов с семьями из крупных городов, колонизации ими отдаленных, безлюдных районов. «Я уверен, что в месячный срок мы оздоровим Москву от этих элементов и что это скажется, безусловно, на всей хозяйственной жизни».
Глава 31Ловушка для Савинкова
В Москве сразу наваливалась уйма срочных забот. В первую очередь хозяйственных и партийных. Но не выходили из головы и дела по ОГПУ – ведение следственных действий, содержание арестованных, контригра с вражеским зарубежьем. Из получаемой информации следовало, что бывшее офицерство вновь организуется по признаку своей бывшей совместной службы. Причем повсюду. Особенно гвардейцы. Связываются с заграничными монархистами и Врангелем. Необходимо было уточнять информацию, дабы не прозевать процессов по накоплению их сил и консолидации.
Метод создания фиктивных подпольных террористических структур, от имени которых чекисты вступали в контакты с реальными заграничными центрами, уже зарекомендовал себя как крайне эффективный. Для окончательного подрыва Русского Обще-Воинского Союза ВЧК удачно использовала организацию под кодовым названием «Трест», будто бы представлявшую мощное монархическое движение в Советской республике.
Теперь столь же аккуратно проводилась новая операция, в которой участвовала некая тоже антисоветская, но уже как бы либерально-демократическая организация под названием «Синдикат-2». Основной задачей была нейтрализация самой деятельной и доселе неуловимой, почти легендарной фигуры – Бориса Савинкова. Его общение в Польше, Италии, Франции, Германии внимательно отслеживалось и постоянно настораживало. Хотелось как-то выманить его на советскую территорию.
Письмо Х. Г. Раковского Ф. Э. Дзержинскому о предложении бывших эсеров совершить теракт в отношении Бориса Савинкова, с резолюцией Дзержинского: «Такие авантюры нам не нужны». Не позднее 18 января 1921 г. [РГАСПИ]
Некоторые сотрудники ОГПУ под прикрытием даже выезжали за границу, внушая окружению Савинкова уверенность в существовании серьёзной организации и желании видеть именно его своим руководителем. Разработчики и исполнители операции, конечно, прекрасно понимали, что обмануть такого опытного и талантливого конспиратора, каким был Борис Викторович, крайне трудно. Но расчёт строился и на том, что этот дерзкий, азартный, поверивший в свою неизменную удачу человек ныне не находит себе применения, соскучился по делу, достойному его масштаба и славы. И эти предположения оказались верны. Он всё же «клюнул», перешёл границу Польши с Белоруссией.
Ответное письмо Ф. Э. Дзержинского Раковскому с осуждением предложений убийства Б. В. Савинкова. 19 января 1921 г.
[РГАСПИ]
Как давно Феликс хотел взглянуть в глаза этому человеку, которого часто именовали «гением террора», который отчаянно боролся с самодержавием, а затем и с советской властью, помогал и Керенскому, и Корнилову, и Краснову, и Пилсудскому, общался с Черчиллем, Ллойд Джорджем, Муссолини. Все последние годы руководитель «Союза защиты родины и свободы» своими авантюрами чрезвычайно беспокоил и уже не раз переигрывал чекистов.
Но когда Савинкова ввели в кабинет, Дзержинский даже не сразу узнал его – заметно погрузнел, осунулся, будто вместе с обильной шевелюрой, со сбритыми некогда лихо и франтовато вздернутыми усиками лишился присущего ему лоска, артистизма и темперамента. Хотя и Феликс тоже, видя своё нынешнее отображение в зеркале, не мог претендовать на былую стройность.
Однако, и это Феликс заметил сразу, в глазах вошедшего, тоже несколько потухших и выцветших, – ни страха, ни растерянности, ни беспокойства. Дзержинскому доложили, что, когда «гражданина Степанова», таков был его фальшивый паспорт, пришли брать на квартире в Минске, он обедал вместе с приехавшими с ним гражданской женой Любовью Деренталь и её бывшим мужем Александром. Увидев кожанки и револьверы, Савинков будто даже не удивился, а лишь попросил дать возможность окончить трапезу.