Взглянув налево вдоль высокого мостка, он увидел, что вдалеке от него решительно уходит какая-то фигура. На краткий миг он понадеялся, что это Филлис Пейнтер, но быстро разочаровался. Во-первых, удаляющийся человек оказался куда выше девочки. А во-вторых, несмотря на длинные волосы и долгое белое одеяние, это очевидно был мужчина. Тот, кто несся по балкону, был могучего сложения и бос и прижимал руку к лицу, словно баюкал какое-то увечье. В другой руке он нес тонкий жезл или посох, с каждым шагом стучавший по половицам. Неожиданно Майкл вспомнил мужчину со рассерженным видом, разбитой губой и синяком под глазом, которого заметил с нижнего этажа, когда они пересекали его с Филлис. Значит, это он и есть? Либо он, либо кто-то очень на него похожий.
Затем Майкл вспомнил, что с драчуном в белой робе стоял и беседовал кто-то еще – кто-то с усиками и в одеянии из зеленых лоскутов с ярко-алым подбоем. С покалыванием на затылке Майкл понял, что он-то, стоит развернуться, и окажется позади, еще до того, как над тартановым плечом раздался голос, напомнивший потрескавшуюся коричневую кожу.
– Ну-ка, ну-ка. Призрачный коротыш.
Майкл скрепя сердце обернулся – его тапочки шаркали по кругу, словно стрелки дезориентированных часов.
Одной рукой на просмоленные перила, посасывая глиняную трубку, облокотился краснощекий и усатый великан, явно возвышавшийся на добрых полтора фута даже над рослым папкой Майкла. Его широкополая шляпа священника отбрасывала черную полосу на глубоко посаженные, в морщинках глаза, которые, заметил Майкл с растущим беспокойством, были совершенно разных цветов: один – как инкрустированный рубин, а другой – змеино-зеленый. Словно невозможно старые рождественские шарики, они поблескивали в тени тяжелого чела с кустистыми бровями над носом-крючком, таким кривым, что кончик его смотрел почти прямо в пол, словно орлиный клюв. Загорелая кожа мужчины на нижней части лица и обнаженных руках, торчавших из лохмотьев, была тут и там запятнана чем-то вроде дегтя или машинного масла. От него пахло углем, паром и котельной, а ниже хлопающих лоскутов на ногах были темно-зеленые брюки и ботинки, скроенные из дубленой кожи. Хотя рот терялся в медных кудрях бороды и усов, из-за того, как надулись щеки, похожие на блестящие шарики из обожженной солнцем кожи и лопнувших вен, на лице читалась улыбка. Он попыхивал глиняной трубкой, на чаше которой, как теперь разглядел Майкл, было вырезано лицо кричащего человека, и, прежде чем снова заговорить, выпустил кудрявиться с балкона завиток фиолетового дымка.
– У тебя потерянный вид, мальчик. Ох-ох-ох. Так у нас дело не пойдет, верно?
Голос дяденьки был пугающе глубоким и надтреснутым – словно распускало крылья какое-то огромное доисторическое чудовище. Майкл решил, что лучше вести себя, как в разговоре с обычным человеком, который может подсказать дорогу. Заметив справа очередные высокие окна вроде тех, что встречались в коридоре, он изобразил к ним интерес, с голосом до стыдного высоким и писклявым после взрослого рокота мужчины.
– Да. Я потерялся. Можете посмотреть для меня в окно, чтобы я понял, где я?
Бородатый собеседник озадаченно нахмурился, потом сделал, как его попросили, и заглянул в окна, выходившие на балкон. Удовлетворившись увиденным, он снова вернулся к изучению Майкла.
– Похоже на класс шитья на втором этаже школы в Ручейном переулке, только побольше. Я здесь гуляю, потому что уважаю рукоделие. Это одна из моих специальностей. Еще я неплох в математике.
Он склонил голову с кудрявой шевелюрой набок так, что поля шляпы перекосились, и снова пососал трубку – когда он раскрыл губы, чтобы продолжать, с пышных губ лился серый туман.
– Но вот ты мне пока кажешься непосильной задачкой. Ну-ка, малец. Скажи, как тебя зовут.
Майкл не был до конца уверен, что стоит доверять незнакомцу свое имя, но не смог придумать убедительного псевдонима. Кроме того, если его поймают на лжи, это только усугубит бедственное положение.
– Меня зовут Майкл Уоррен.
Высокий мужчина отшатнулся, раскрыв разноцветные глаза как будто бы в искреннем удивлении. Свисающие треугольники ткани на поверхности одежды вдруг встрепенулись, обнажив красный шелк на изнанке, так что он словно ненадолго вспыхнул пламенем, хотя Майкл и не почувствовал порыва ветра. С усиливающимся ощущением, что он угодил в какую-то жуткую передрягу, Майкл осознал, что плащ мужчины тревожил не ветер, что это сродни тому, как выставляет напоказ свое оперение павлин. Вот только это бы значило, что двуцветные лоскутки – часть мужчины.
– Ты Майкл Уоррен? Значит, это из-за тебя здесь столько неприятностей?
Что? Майкл был ошарашен – и тем, что его имя здесь известно, и тем, что его уже в чем-то обвиняют, и, судя по всему, в чем-то весьма серьезном. Недолго он подумывал о побеге, пока мужчина еще не схватил его за шиворот и не подверг какому-нибудь наказанию за неведомый проступок, но тот лишь закинул голову и добродушно расхохотался, чем окончательно выбил почву у Майкла из-под ног. Если мальчик вызвал какие-то неприятности, как только что сказал этот человек в лохмотьях, что же тут смешного?
Прервав на миг приступ смеха, мужчина воззрился на Майкла с опасной лукавинкой, вспыхнувшей в нефритовом и гранатовом глазах.
– Не терпится рассказать остальным. Они обхохочутся. Ох, как хорошо. Чудо как хорошо.
Он снова взревел от хохота, но в этот раз, когда он откинулся в утробном искреннем веселье, его широкая кожаная шляпа соскользнула и повисла на ремешке, завязанном под подбородком.
У него были рога. Бело-бурые, как грязная слоновья кость, они торчали из вихров и колечек волос – толстые короткие выросты всего несколько дюймов длиной. Вот сейчас, решил Майкл, самое подходящее время расплакаться. Он смотрел на рогатое существо со слезами, навернувшимися на глазах, и заговорил с хнычущей обвиняющей интонацией, словно его глубоко задела злая шутка дяденьки.
– Вы дьявол.
На этом хриплый оглушительный смех как будто захлебнулся. Человек взглянул на Майкла, задрав брови почти в комичном удивлении, словно его поразило до глубины души, что Майкл мог принять его за кого-то другого.
– Ну… да. Да, полагаю, я он самый.
Он опустился на корточки, пока его пугающий взгляд не оказался на одном уровне с глазами мальчика, который словно прирос к месту от страха. Рогатый дяденька придвинулся поближе к Майклу с ленивой улыбкой и испытующе сузил свои глаза-самоцветы:
– А что? А ты думал, куда попал?
Полет Асмодея
Дьявол не мог припомнить, когда в последний раз получал такое удовольствие. Великая умора в величайшем смысле этого слова: великая, как война, как белая акула или китайская стена. Ох, собратья по проклятию, это словами не передать.
Он стоял себе, облокотившись на чей-то старый сон о балконе, и раскуривал любимую трубочку. Ту самую, которую вытесал из пряного, приправленного безумием духа француза-дьяволиста из восемнадцатого века. Он воображал, будто это придавало его лучшему табаку привкус Парижа, сношений и убийства – что-то среднее между мясом и карамелью.
Короче говоря, стоял он себе, околачиваясь по Чердакам Дыхания, вблизи от центра страны англов, как поднимается к нему зодчий – между прочим, не меньше как мастер, – с расквашенной губой и фингалом, будто только что из драки. Ну то есть, думал дьявол, как часто выпадает шанс поднять англа на смех не то что курам, но и всему скотному двору?
– Дорогой мой! Что это мы, не вписались в жемчужные врата? – неплохо для начала, учитывая обстоятельства, при этом еще разливаясь елеем очевидно фальшивой заботы, словно осведомляясь о здоровье самовлюбленного племянничка, к которому питаешь нескрываемое презрение. Самое забавное в зодчих – в данном случае мастере, – что, хотя они вполне способны стереть с лица земли город или династию, они не переносят на дух снисходительный тон.
Мастер-зодчий – беловолосый, который сделал себе громкое имя на игре в бильярд, раз уж об этом заговорили, он как раз шел с кием, – обернулся посмотреть, кто это к нему обращается. Естественно, узнав, нахмурился, как приласканный мальчишка из хора; сверкнул глазами, как зодчие обычно делают за долю секунды до того, как тебя испепелят. Одним словом – настроение у него было из рук вон, у нашего Белыша-Крепыша.
Если честно, это даже приятная перемена после незваной жалости и бездонного прощения, какими обычно лучатся их взгляды. Зодчие сперва под прицелом кия обрекут тебя на несказанные пучины – глубже, чем те, где приходится пребывать тиранам с сифилисом, – а потом присыплют рану солью, всецело тебя простив. Какое удовольствие – наткнуться на англа, охваченного унизительной истерикой. От богатого потенциала обжигающей сатиры у дьявола мурашки по мошонке пробежали.
Зодчий – простите-простите, мастер, – забавлял голосом умственно отсталого из-за того, что при ответе его речь спотыкалась о заплывшую губу.
– Не дрязгниз мальня в сталь пострыдном ссорстарании, кровклятый невзгодряй…
Все та же глубокая взрывная чепуха, на которой говорили все зодчие, – странно резонирующие и полыхающие слова, затихающие до шепота в дополнительных углах окружения наверху. Впрочем, к вящей усладе слуха, даже фразы, переполненные наводящей ужас яростью, подобающей концу света, из-за разбитой губы пробирали до смеха.
Не подозревая, что из-за речи он кажется нелепым забулдыгой, негодующий мастер пустился оправдывать свой плачевный вид тем, что только что подрался с лучшим приятелем из-за партийки в снукер. Выходило, этот дружок намеренно поставил под угрозу определенный шар, на который, как все знали, мастер давно положил глаз. Технически это разрешалось, но считалось ужасным афронтом. Как и во всех случаях, шар был связан с человеческим именем, хотя дьявол такого не слышал. По крайней мере, на этот момент.
Оказалось, зодчие устроили за бильярдным столом неприглядную свару, и беловолосый в итоге обозвал своего коллегу страшным словом и предложил выйти поговорить. Они оставили шар несыгранным и затеяли потасовку, а теперь угрюмо плелись обратно в игровой зал, чтобы продолжить прерванное состязание. Вот тебе и показал себя во всей красе. Вокруг кольцом сбежалась вся призрачная шантрапа Боро, подбадривала криками, словно школьники-покойники на разборках за школой. «Давай! Наподдай ему, чтоб нимб улетел!» Вот тебе и встопорщил перья. Все это казалось такой чудесной пакостью, что дьявол просто не мог не смеяться.