– Похоже на класс шитья на втором этаже школы в Ручейном переулке, только побольше. Я здесь гуляю, потому что уважаю рукоделие. Это одна из моих специальностей. Еще я неплох в математике.
Все это, конечно, было правдой. Главное заблуждение людей насчет дьявола – и самое обидное, на его взгляд, – они мнили, будто он всегда лжет. Но на самом деле нельзя быть дальше от истины. Он не мог бы соврать даже за деньги – хотя, конечно, кто бы ему стал платить. Кроме того, правда – куда более тонкий инструмент. Просто скажи людям правду – и пусть они сами себя дурачат – таким был его девиз.
Однако что считать правдой в случае с мальчиком, оставалось неясным. Если заключить, что ребенок мертв, а не просто спит, то мертв он, похоже, недолгий срок. Он смахивал на того, кто только что обнаружил, что очутился во Втором Боро, в Душе, на того, кто еще не пришел в себя. Если так, то почему же его носит по этим отложениям снов? Почему он автоматически не нырнул обратно в свою короткую жизнь в точке рождения для еще одного кружка на личной короткой карусельке? А если после миллиона оборотов на одном и том же аттракционе он наконец решил, что перепробовал все местные удовольствия, и предпочел взамен заглянуть сюда, в неразвернутый город, то почему его никто не сопровождает? Где же хмельная компания празднующих предков? Даже если здесь замешаны какие-то беспрецедентные обстоятельства, начальство уж должно было бы сподобить какой-нибудь эскорт. Более того, при обычной оперативности подобная накладка казалась немыслимой. А вообще-то, подумал здесь дьявол, это мысль интересная. Она предполагала, что тут не все так просто, как кажется на первый взгляд.
Дьявол посасывал трубочку и созерцал занятного человечка перед ним, от горшка два вершка, который нервно мялся и заметно пытался сообразить какую-то прощальную реплику, чтобы завершить беседу. Это совсем не дело, так что дьявол выпустил мундштук из дымящейся пасти и постарался подать голос раньше, чем его упредит ребенок.
– Но вот ты мне пока кажешься непосильной задачкой. Ну-ка, малец. Скажи, как тебя зовут.
И в этот самый момент найденыш и озвучил поразительное откровение:
– Меня зовут Майкл Уоррен.
Ого, ну надо же, серные родственнички, вы можете себе такое представить? Даже лучше того случая, когда дьявол обвел вокруг пальца напыщенного брюзгу Уриила и тот выдал, где находится тайный сад (в шипучей лужице в Пангее). Комичными свойствами это превосходило выражение на идеальном личике его бывшей подружки, когда ее седьмой муж за год умер в свадебную ночь, потому что дьявол остановил его сердце за секунду до готовящейся консумации. Да что там, это даже смешнее веселого момента во время Падения, когда один из нижестоящих дьяволов, Сабнок, или еще какой-то там маркиз, вытолкнутый в мучительное болото материализации дальше остальных, воскликнул: «Воистину, сей мир чувств невыносим, однако я рад вас уведомить, братья, что у меня заработали гениталии», – вследствие чего и зодчие, и дьяволы, которыми зодчие тогда пользовались в качестве своеобразной психической насыпки, разом отложили на несколько минут пылающие бильярдные кии, пока не отсмеялись. И вот этот ошарашенный недоросток перекрыл все, не глядя заткнул за пояс: его зовут Майкл Уоррен. Он так и сказал. Выдал напрямик, будто тут нет ничего особенного, скромный засранец.
Майкл Уоррен – то самое имя, привязанное к опасно зависшему бильярдному шару, из-за которого разгорелась драка между зодчими.
А не дрались они с каких пор? Уж не с Гоморры ли? Египта?
События на орбите этого ничего не подозревающего постреленка отдавали пьянящим ароматом запутанности – сложности муравейника с часовым механизмом, сложности, как у математики урагана. Потенциал изощренного развлечения, явленного бестолковой душонкой на блюдечке с голубой каемочкой, оказался таким неожиданным подарком, что дьявол невольно отшатнулся. Драконьи кружева, украшающие его образ, зарябили в предвкушении, вспыхнув в его геральдических цветах – красном и зеленом, кровопролитии и зависти.
– Ты Майкл Уоррен? Так, значит, это из-за тебя здесь столько неприятностей?
О, а уж как отпала миниатюрная челюсть – сразу видно, что он впервые прослышал о своей дурной славе. С каждым мигом встреча становилась все более смачной, и дьявол хохотал, пока чуть яйца не надорвал. Утирая соляные слезы радости с необычных глаз, он снова свел их на мальчугане.
– Не терпится рассказать остальным. Они обхохочутся. Ох, как хорошо. Чудо как хорошо.
Тут он снова залился смехом при мысли о том, как коллеги-дьяволы отреагируют на рассказ о последнем незаслуженном поцелуе госпожи Удачи. Велиал, жаба бриллиантовая, будет просто моргать кольцом из семи глаз, пока до него дойдет. Вельзевул, эта лютая стена свиной ненависти, наверняка так и сварится в собственном гневе. А что до Астарота, он просто скуксит измазанные помадой губы человеческой головы в свирепой гримасе и еще триста лет будет обжигать его завидующим взглядом. Дьявол развеселился не на шутку. Он так заходился, что с макушки свалилась широкополая шляпа, и в этот миг и без того нервное чадо позабыло все манеры, которые вбивала в него мамаша, и заверещало, как птичник под напряжением. Глаза ребенка увлажнились слезами страха.
Ах да. Рога. Дьявол и забыл, что в этом ансамбле у него еще и рога. Рога по какой-то непостижимой причине всегда приводили к подобной реакции, хотя на деле людям стоило бы благодарить свою удачу. Рога – это ерунда. Рога – просто рабочая спецовка. Видели бы они его наряд для выхода, для торжественных случаев и тому подобного, когда он щеголяет в самом идеально скроенном по своей фигуре платье образов. Например, переливающаяся комбинация паука/ящериц, или драгоценный камень бесконечной глубины. Ей-ей, вот тогда бы им было из-за чего вопить.
Уже беспорядочно всхлипывая, малец смотрел со взглядом, полным укоризны и возмущенного чувства предательства, каким его обычно встречают люди. Он видел это и в глазах алхимиков времен Ренессанса, и в глазах нацистов-дилетантов. В существе своем взгляд передавал следующее: «Так нечестно. Тебя не должно быть». Приблизительно то же самое сейчас пытался сообщить рассерженный и хлюпающий херувимчик.
– Вы дьявол.
Дети. Ничего-то от них не ускользнет, а? Неужели это рога выдали? У него промелькнула слабая досада из-за того, что, хотя в нем постоянно узнавали дьявола, никто никогда не знал, какого конкретно. Это же все равно, как если бы Чарли Чаплина встречали на улице словами: «Ты же тот актер из того фильма». Оскорбительно, но он не позволил настроению упасть. Слишком уж сейчас славно. Он сжевал попавшую в рот смешинку и бросил на желторотика добродушный взгляд.
– Ну… да. Да, полагаю, я он самый.
Бедный клоп. Казалось, он сейчас шею потянет, так долго он не отрывал глаз на мокром месте от регента демонов. Из чистой предупредительности и заботы дьявол присел на корточки и придвинулся, чтобы оказаться глаза в глаза с ребенком – голубые лужицы мальчика простосердечно воззрились в светофоры дьявола. Он решил подразнить малютку, просто из озорства. Что тут такого? Он заговорил с озадаченной интонацией самого невинного вопроса:
– А что? А ты думал, куда попал?
Если оглянуться назад, кажется, именно эта реплика и добила дитятку. Он возопил что-то вроде «Но это же всего лишь муравьи», а потом припустил от черта сломя голову по бесконечному балкону, придерживая на бегу пижамные штанины, чтобы не путались в лодыжках.
Ох-ох. Язык мой – враг мой. Вопреки совершенно невинному намерению, стоявшему за безобидным вопросом дьявола, похоже, Майкл Уоррен сделал вывод, что его сослали в ад – похоже, за какое-то преступление, связанное с муравьями. И откуда эти дерганые мартышки набираются таких идей? Не то чтобы он спорил с тем, что они в аду. Скорее, истинная ситуация была далеко не такой упрощенной, как предполагало слово, а этому дьяволу всегда казалось, что чрезмерное упрощение – опасная игрушка.
И вот он сидел себе, глядя, как знаменитый Майкл Уоррен сверкает пятками по галерее, задирая штаны и пища, как свежевылупившаяся баньши. Диво ли, что дьявол не мог припомнить, когда в последний раз получал такое удовольствие?
Он выпрямился с корточек и размял двуцветные лоскуты, чтобы их разгладить. Ретирующийся мальчишка уже удалился по чудовищно вытянутому балкону, комично шлепая тапочками по половицам. Дьяволу было интересно, куда это он собрался.
Он с ленцой постучал трубкой с кричащим человеческим лицом о балюстраду, чтобы опорожнить, а потом убрал в карман себя. Перекур, очевидно, окончен, незачем прохлаждаться тут целый день. Он пригляделся к уже уменьшившейся фигурке ребенка, продолжавшего неорганизованное отступление в дали возвышенной галереи. Пришло время и разогреться.
Дьявол неторопливо сделал короткий шаг, опустив башмак на доски – сперва каблук, а потом и всю стопу с мягким перкуссионным двойным стуком, чем-то напомнившим биение сердца: топ-топ. Сделал второй шаг, в этот раз пошире, покрыв больше земли, так что перед очередным двойным стуком растянулась пауза: топ-топ. И еще шаг. В этот раз пауза никак не кончалась. Парные звуки, возвещающие завершение движения, так и не раздались.
Дьявол воспарил в нескольких метрах над полом, все еще медленно влекомый вперед легкой инерцией нескольких шагов, сделанных перед отрывом. Сощурил разноцветные глаза, напоминающие зловещие 3D-очки, зафиксировал точку убегающего ребенка в дальнем конце балкона. Ухмыльнулся и позволил алым и виридиановым перьям захлопать, словно флаги в бурю, набирая скорость. Он трещал и он горел. Издал свой фирменный смешок.
С кометным задом и рассыпая за собой многоцветные искры, словно римская свеча, дьявол прожигал воздух над балконом, с шипением нагоняя маленького беглеца и без труда сокращая дистанцию. В каком-то смысле интуитивная попытка мальчика обращаться с бесом как с неуютно большой собакой была недалека от истины. И в самом деле, от дьяволов убегать не стоит. Ваша удаляющаяся спина лишь придаст вам вид драпающей добычи, а у собак и дьяволов это лишь разжигает аппетит.