Услышав позади приближение фейерверка, перемежаемого при том с каркающим хохотом, мальчик разок оглянулся через плечо и тут же об этом пожалел.
О-па. Дьявол потянулся вниз руками в ожогах и волдырях, чтобы подхватить визжащего бегляшку под мышки со спины, мигом сорвать в свистящий воздух через балюстраду и выше, к стеклянным и железным высям Чердаков Дыхания. Крик ребенка тоже стал выше, пока они нарезали спирали к гигантским крашеным балкам, вспугивая угнездившихся там голубей в краткие пепельные бури активности. Неистово болтая тапочками, мальчик сперва умолял беса отпустить его, потом осознал, как высоко они забрались, и начал заклинать ни в коем случае не бросать.
– Ну, ты уж определись, – сказал дьявол и подумал пару раз уронить Майкла Уоррена, подхватывая у самого пола, но по размышлении отказался от этой мысли. От синицы журавля не ищут. Лучше добро в руках.
Они летели, рассекая воздух, в тысяче футов, если не больше, над обширной клетчатой скатертью из квадратных дырок. Рассмотрев необычные обстоятельства со всех углов и сторон, дьявол избрал более мягкий подход в общении с мальчиком. Мухи ловятся на мед, а не на уксус, а уж на дерьмо – и того больше. Склонив рогатую голову, он прошептал на уху мальцу, чтобы тот услышал поверх хлопанья и трепета дьявольских стягов – красных и зеленых, раскаленных углей и абсента.
– Что-то мне подсказывает, что знакомство у нас не заладилось, верно? Если судить по крикам и бегству, я чем-то тебя ненароком расстроил. Что скажешь, забудем об этом и начнем заново?
Не отрывая перепуганных глазок от жуткой пропасти под брыкающимися тапочками, Майкл Уоррен ответил дрожащим фальцетом, умудряясь казаться охваченным одновременно страхом и возмущением.
– Ты сказал, это ад! Ты сказал, ты дьявол!
Хм-м. И то правда. Дьявол по меньшей мере намекнул и на то и на другое, но постарался отвечать на обвинения мальчика уязвленно, словно произошло прискорбное недоразумение.
– Что ты, так нечестно. Я не утверждал, что это ад. Я лишь спросил, где ты, по-твоему, находишься, а ты уже сам сделал выводы. Что до того, дьявол я или нет, – ну, да. Что тут попишешь. Впрочем, я не тот Дьявол, которого ты, вероятно, ожидал. Я не Сатана, а кроме того, он совсем на меня не похож. Тебе удивит, на что похож Сатана, и я тебе гарантирую, что ты бы его не признал и за – ох, ну сколько, девять миллиардов лет?
Уже осмелев из-за уверенности, что его маленькому тельцу не позволят сорваться, мальчиш-под-крышей заговорил и попытался извернуть шею, чтобы взглянуть на беса через плечо.
– А если ты не он, то кто? Как тебя зовут?
Вопрос с подвохом. Правила, определявшие его суть – а, по сути, он, можно сказать, поле живой информации, – означали, что дьявол более-менее обязан отвечать на любой поставленный вопрос, и отвечать искренне. Это, конечно, не значило, что от него требовалось во всем идти навстречу вопрошающему. Учитывая, что дьяволы не любят раскрывать свои имена, которыми их можно сковать, он обычно пользовался каким-нибудь шифром или же завлекал интересующихся в игру в загадки. В случае с Майклом Уорреном он решил зайти издалека.
– Скажу тебе откаянно – ко мне относятся нечистно: горе лукавое, да и только. Но на самом деле я самый обычный попутанный Сэм О’Дай. Хочешь, зови меня просто Сэм? Считай меня плутоватым дядюшкой, который умеет летать.
Пропустив мимо ушей анаграмму, ребенок смирился с ответом, пусть и нехотя. Несмотря на юность, с концепцией плутоватых дядюшек он, очевидно, уже был знаком не понаслышке, но все еще находился в возрасте, когда, видимо, не знал, умеют они летать или нет. Так или иначе, а тщетные попытки вырваться он прекратил и просто покорно повис. Когда мальчишка снова заговорил, дьявол заметил, что он зажмурился из-за отвесной бездны под зудящими кончиками пальцев ног.
– Почему ты сказал, что у меня неприятности?
А вопросы так и сыплются. Куда ушли деньки, когда люди либо тебя изгоняли, либо пытались продать тебе душу подороже? Дьявол вздохнул и снова прибег к слегка обиженному тону, опробованному ранее.
– Я не сказал, что у тебя неприятности. Я сказал, что неприятности из-за тебя. Конечно, ты об этом не знал, и никто тебя не осуждает. Я просто решил, что тебе стоит знать, вот и все.
Ребенок настаивал. Вот главная проблема современности: все слишком умные, знают свои права.
– Ну, если все хорошо, можешь меня опустить? Ты меня так держишь, что у меня скоро руки отвалятся.
Бес успокаивающе поцокал языком.
– Ну конечно же нет. Что ты, спорю, они даже не затекли. И не знаю, как ты мог спутать это место с адом. Здесь о физической боли и не слышали.
Впрочем, мучительные терзания сердца и души хорошо известны всюду, но, естественно, об этом дьявол сказать и не подумал. Взамен бес продолжал мягко стелить свои вкрадчивые речи.
– Что до того, чтобы тебя опустить, – ты уверен, что сам этого хочешь? Ведь руки на самом деле у тебя не болят, верно? И мне показалось, когда ты был на земле, сам не знал, куда идти. Если я опущу тебя и оставлю, ты просто снова заблудишься. А кроме того, я дьявол знаменитый. Чего я только не умею. Прогонишь меня – и упустишь возможность всей своей смерти.
Малец приоткрыл глаза – всего щелочка.
– Как это?
Дьявол лениво бросил взгляд на Чердаки Дыхания внизу. Пара бродивших там призраков и фантазмов поглядывала на Майкла и дьявола, парящих под зеленым стеклянным потолком грандиозного пассажа. Бес заметил компанию беспризорников, мертвых или спящих, которые, кажется, наблюдали за ним с особым интересом. Несомненно, увидели, что он уволок ребенка, и опасаются, что станут следующими. Оставьте страхи, дети мои. По крайней мере сегодня вы в безопасности. Наверное, в другой раз. Вернув взгляд на белокурый затылок подвешенного малыша и горячо дыхнув на родничок, дьявол отвечал на его последний вопрос:
– Очень просто – я могу тебе многое рассказать. Могу многое показать. Это же всем известно. Я практически провидец. Про меня даже в Библии писали… ну ладно, в апокрифах, но это все равно впечатляет, согласен? И я был вторым мужем первой жены Адама, хотя это и вырезали из Бытия. Но так со всеми адаптациями бывает. Второстепенных персонажей выкидывают, чтобы облегчить историю, сложные ситуации упрощают и тому подобное. Наверное, обижаться не за что. И когда-то я был очень близок с Соломоном, хотя, опять же, по Книге Царей и не скажешь. Вот Шекспир – добрая душа, Шекспир отдает мне должное. Он рассказывает о прогулках, на которые я беру людей. Называются они «Полет Сэма О’Дая», и на них дух захватывает так, как никакой ярмарочный аттракцион и мечтать не смеет. Хочешь попробовать?
Вяло болтаясь в руках дьявола, Уоррен казался невоодушевленным перспективой.
– Откуда мне знать, понравится мне или нет? Вдруг нет. А если нет, как ты поймешь, что я хочу остановиться?
Пятый герцог ада, отметив, что это все же не отказ, склонил голову ближе к розовому ушку мальца, готовясь к последнему удару.
– Стоит мне услышать, как ты просишь остановиться, и я тотчас остановлюсь. Что скажешь? А что до платы за полет – ну, я вижу, ты честный сын Боро, так что карманные деньги у тебя отродясь не водились, верно? Неважно. Давай так: раз ты мне так нравишься, молодой человек, я согласен и на услугу. В далеком будущем, если ты мне сможешь чем-нибудь помочь, мы будем квиты. Как, все по-честному?
Теперь ребенок смотрел на мир широко раскрытыми глазами – по крайней мере, в самом буквальном смысле. Все еще стараясь не глядеть под ноги, он запрокинул кудрявую головушку, чтобы уставиться через крышу пассажа на расцветающую геометеорологию. Дьявол заметил завораживающе барочную купу нескольких десятков тессерактов, которые раскладывались в нечто напоминающее десяти- или двадцатисферник. Неудивительно, что мальчишка, когда наконец ответил, словно витал в облаках – хотя под облаками он витал точно.
– Ну… да. Наверно, да.
Повторять дьяволу было не нужно. Конечно, произнесенное подтверждение от несовершеннолетнего технически не считалось обязательным контрактом – ничего не записано пером, красным по белому, – но все же дьявол решил, что это можно трактовать как согласие приступать.
И спикировал.
Спикировал, как подбитый бомбардировщик с гулом ревущего двигателя, рухнул, как камень или сова, завидевшая ужин, ушел вниз, как поразительное декольте его бывшей жены, упал из-под сводов Чердаков Дыхания – а он все-таки был специалист в падениях, – шелестя цветными вымпелами в оглушающей какофонии. Ребенок что-то завопил, но из-за ветра от снижения ничего было не разобрать. В итоге дьявол мог честно сказать, что пока не слышал, чтобы малыш просил его остановиться.
В последний момент, в каких-то десяти метрах от деревянного пола с широкими бассейнами, дьявол выскочил из пике, заложив резкий вираж под прямым углом, и они понеслись вдоль исполинского универмага. Маленькие неопрятные герберты, пару мгновений назад пялившиеся на дьявола и его пленного, теперь разбегались по укрытиям, наверняка подумав, что он решил и их прибрать в свои когти на бреющем полете. Он рассекал по гигантскому коридору – опасный слиток шаровой молнии, роняющий искры и завывающий из-за собственного сгорания, – рассеивая немногие редкие души, – которые зашли на Чердак в этот момент столетия, в этот год, в этот полдень, – не выпуская ребенка из жарких рук. Вой карапуза растянулся в доплеровский вопль приближающегося поезда из-за скорости размазанного перемещения в мелькающих ярдах над бледными сосновыми досками, которые на мгновение окрашивались из-за полета сиятельного и сияющего демона – в красный и зеленый, в маки и гниль.
Они направлялись на запад, к кровавому взрыву заката этого дня, где свет вливался через стеклянные панели крыши, как расплавленная руда. Дьявол знал, что глазенки крошки все время будут широко распахнуты. На таких скоростях, когда лишняя кожа на лице рябью стягивается к затылку, закрыть их попросту невозможно. О том, чтобы произнести даже простой слог «стой», и говорить нечего.