Мальчик склонил голову, видя, как мелькают гигантские квадраты под ногами. Дьявол знал, что это весьма напоминает просмотр на удивление увлекательного абстрактного фильма. Шеренги ниш, бежавшие вдоль великого Чердака, открывали вид на одну комнату на разных стадиях ее прогресса в четвертом измерении. Живые существа в тех комнатах казались статичными щупальцами драгоценных камней, подсвеченными изнутри и неподвижными, как статуи, в переплетениях друг вокруг друга, и только ускользающие огоньки их сознаний придавали иллюзию подвижности и перемещения. Но если проноситься над самым рядом аквариумов, они казались отдельными кадрами крутящейся пленочной катушки. Извилистые застывшие силуэты как будто двигались в неизменных рамках бесконечно повторяющейся комнаты, иногда совсем удаляясь, когда в комнате пусто, и спустя миг снова бросаясь в глаза, чтобы продолжать свой странный флуоресцентный танец. Флуктуации цветных фигур в чертогах мира изображали случайные движения смертных гипнотическим и временами ужасно прекрасным образом. По крайней мере мальчишка увлекся, раз его истошный крик снизился до глухого стона. Пожалуй, это значило, что пора нажать на газ, ведь дьявол не хотел, чтобы пассажир уснул со скуки. На кону стоит репутация.
Гулкий трезвон многослойного грома обозначил место, где они преодолели скорость звука, а немного погодя они нырнули в неземное глухое безмолвие, когда превысили даже скорость тишины. Лучезарный дьявол и найденыш под его опекой неслись сломя голову в бездонную глотку пассажа, и каждый миг небо над стеклянной крышей холла меняло цвет, когда они пролетали дни и ночи. Закатный красный сперва становился сиреневым, а потом лиловым, превращаясь в глубокий черный, прошитый серебром построительных линий разворачивающейся гиперпогоды. За ним следовал новый лиловый, а потом вишневый и персиковый рассвет. Голубые утра и серые полдни размазывались в стробоскопических палитрах. Долгие и бессонные ночи кончались за секунды, проглоченные в краткой вспышке очередной расплавленной зари. И все быстрее они стремились, пока уже оба не могли различить, когда один оттенок становится другим. Все вокруг стало туннелем призматического перелива.
Развернувшись на пятачке, не снижая скорости, дьявол вдруг выбрал опасный маршрут на сближение с одним из гигантских деревьев, что пробивалось через пятнадцатиметровую дыру на другой стороне эмпория: вяз, разраставшийся в древнюю секвойю на границе между измерениями. Ушераздирающий визг, произведенный Майклом Уорреном, подсказал дьяволу, что его подопечный стряхнул хандру, в которую было впадал.
Отрезок коридора, где из пола прорывался гигантский вяз, был ночной милей, что размеренно перемежали неохватную длину Чердаков. Небосвод над потемневшим стеклом был сочного эбенового цвета. Хромовые следы улиточной слизи над головой были сменяющимися обводами супрагеометрических облаков, а сияние небесных тел дарило ночным пределам нескончаемого холла полнолунную и сумеречную атмосферу. Запутавшийся Сэм О’Дай, Царь Гнева, убийца женихов, дьявол – прожег путь через тени и облачный свет, направляясь к лиственно-деревянной башне, ужасающе вздымавшейся из серебристого сумрака.
Голуби, почти микроскопические в сравнении с укрывавшими их огромными ветвями, из-за громкой искрометной пиротехники дьявольского полета пробудились от своих заторможенных снов и тревожно вспорхнули. Бес знал, что эта особенная порода птиц более или менее уникальна благодаря своей способности переходить между мирами Наверху и Внизу и часто находила пристанище в высших измерениях дерева, где оставалась в относительной недоступности для кошек. Правда, и кошки иногда протискивались через отверстие на Чердаки Дыхания – дьявол думал, в этом трюке они поднаторели из-за гонок за голубями, – но вышняя реальность действовала на живых кошачьих плачевно. Обычно они шумно опрастывали кишечник и ныряли в ближайшее окно обратно в мир. Весь этот маневр так их нервировал, что они им вроде бы пользовались, только когда хотели попасть из одной комнаты сразу в другую, не проходя через разделяющее их пространство. Впрочем, в охоте от этого таланта не было никакого толку, так что чистящие перышки птицы были в безопасности. Не от дьявола, очевидно, но практически от любого другого хищника, который мог бы выскочить на них из темноты, плюясь огнем. Стаю просто разбудили и застали врасплох. Мало что может застать врасплох голубя, подумал дьявол. Этим и объясняется их волнение.
За долю секунды до того, как они с Майклом Уорреном размазались бы по десятиметровому стволу, дьявол исполнил один из своих самых эффектных маневров – внезапный спиральный спуск, который ловко сочетал золотое сечение и последовательность Фибоначчи, – выжигая штопорную траекторию вокруг дерева всего в нескольких дюймах от слоновьей шкуры увеличенной коры. Все эти вшух и шурх, свистящие кругаля приводили в неприличный восторг. Они пять раз обогнули древесного Голиафа, и где-то во время адреналиновой кривой спуска дьявол почувствовал, как его внутренний компас перескочил на новую ориентацию, присущую нижнему трехстороннему миру. Теперь он с пассажиром погрузился в сумрачный студень Времени и наворачивал левостороннюю резьбу у вяза уже вполне обычного масштаба. Они вышли из кругового снижения всего в паре метров от узлистых костяшек корней, затем стартовали прочь, в прерывистый блеск ночного облачного неба над головой. Бултыхаясь в последовательном супе минут, часов и дней, они оставили позади техниколоровскую мешанину, влача теперь за собой пеструю процессию отставших и устаревших образов. По большей части состояли они из знакового ансамбля дьявола красных и зеленых оттенков – полоса дикого розового сада, вырвавшаяся из ниоткуда, оплетающая дерево, а затем выстреливающая в тьму и звездный свет.
В десяти метрах над землей дьявол ударил по тормозам и встал на месте, зависнув на свежем ночном ветру в пахнущих летом тенях, а тряпки-флаги встрепенулись в гвоздичном всполохе. Все еще стиснутый в прокопченной хватке демона, пучеглазый мальчишка хватанул первый глоток воздуха за последние полминуты и проорал «Стой» – без всякой на то нужды, ведь они и так остановились. Осознав это, мальчик вывернул голову до самого упора, чтобы уставиться через плечо на дьявола. На его лице было выражение, которое дети примеряют, притворяясь пострадавшими: дрожащая нижняя губа, загнанный взгляд и очевидно наигранная контуженная дерганость.
– Я не говорил! Я не говорил, что хочу в твой Полет. Я хочу только домой.
Дьявол изо всех сил постарался изобразить удивление.
– Ах, это? Этот наш моцион? Это разве Полет. Это только разогрев. Ты совсем в меня не веришь, дорогой друг. Это всего лишь быстро, но не блестяще. Настоящий аттракцион куда медленней и куда таинственней. Обещаю, тебе понравится. А что до желания попасть домой – прежде чем жаловаться, оглянись и посмотри, куда мы попали.
Вот так. Приструнил паршивца.
Они повисли в ночном воздухе над перекрестком, где дорога Святого Андрея пересекала Спенсеровский мост и Журавлиный холм. Под ними, парящими лицом примерно на юг, был лужок, где старые викторианские бани переделали в общественный туалет. Через траву диагонально тянулась широкая асфальтовая дорожка – от Спенсеровского моста к угольному складу «Уиггинс» дальше по дороге. Среди деревьев, окаймлявших открытое пространство, и стоял малоприметный вяз, вдоль которого бес и его сопротивляющийся груз недавно прокатились из верхнего мира в нижний. По левую руку по Графтонской улице ползла россыпь фар, всходя на склон долины между фабриками и пабами на одной стороне и раскинувшимся пустырем из земли и кирпичей, где десять лет назад стояли жилые дома – с другой.
Впереди и справа от них сиял паутинистый узел Замковой станции, в окружающей черноте к ней и от нее бежали нити света. Из многих разрушенных видов, которые могли предложить Боро, этот у дьявола был, наверное, самым любимым. Он с неугасающим теплом помнил замок, сменившийся вокзалом. Несколько сотен лет назад дьявол достал себе местечко в первом ряду для душегубительного предательства Генрихом Вторым своего закадычного приятеля Томми Беккета: король призвал будущего святого в Нортгемптонский замок, только чтобы застать его врасплох шемякиным судом со скорыми на расправу баронами в заседателях, которые на все голоса требовали голову архиепископа (а также его землю, хотя бес не припоминал, чтобы в данном случае кто-то из них произнес это вслух).
Еще у многозначительного Сэма О’Дая – это имя все больше приходилось ему по душе – славные воспоминания о замке остались из тех времен, когда дьявол стоял незримым одесную Ричарда Львиное Сердце и еле сдерживался от смеха, пока король зачинал свой крестовый поход – третий и, значит, один из главных контактов христианского мира с исламским, который задаст тон для многих уморительных выходок в будущем. Вспомнишь и вздрогнешь – ну разве не замечательно? И в этом же замке бесу выпала возможность посидеть на первом парламенте Западного мира – Национальном парламенте, созванном в 1131 году, и похихикать над тем, сколько неприятностей он вызовет. И лучше даже не спрашивайте о подушном налоге, так огорчившем Уолтера Тайлера и его крестьянскую армию в 1381-м. Из-за изощренной природы неприятностей, распустившихся вблизи от центра страны, это было одним из любимых мест для пикника дьявола – не только в стране англов, но и во всем 3D-мире.
Съежившись в нежных руках дьявола над распутьем, Майкл Уоррен взирал на знакомые по жизни улицы с выражением изумления и тоски. Ради ребенка дьявол исполнил сложный воздушный пируэт, вращаясь против часовой стрелки, чтобы продемонстрировать во всей красе поблескивающую ночную панораму. При неторопливом движении отвлекающий хвост из остаточных изображений сократился. Их взгляд с любовью блуждал по Боро – юго-восточному углу, который зодчие обозначали на своем игровом столе крестом из золота. Продолжаясь, Графтонская улица взбиралась на восток, к щурящимся огонькам кафетериев и магазинов, лежавших тиарой на Регентской площади. Затем, когда монарх демонов повернулся, в поле зрения появились параллельные асфальтовые колеи Семилонга, черепичные крыши с графитовым отблеском, венчающие ряд террас, спускающихся к тальвегу долины – дороге Святого Андрея и пойме реки, уложенной с дорогой бок о бок. Далее при ленивом обороте Майкл Уоррен и бес увидели темный