существование в старой лечебнице для душевнобольных у Берри-Вуд. Верналлы ведали гранями смертности и присматривали за углом разума, за который очень часто заходил их собственный ум.
Зависнув над дорогой Святого Андрея с крошечной сущностью Майкла Уоррена в когтях, дьявол пересчитал тузы в сданных ему картах информации. Этот ни о чем не подозревающий мальчик – на данный момент мертвый, но воскреснувший через несколько дней, – послужил причиной громкой свары между мастерами. Более того, он был Верналлом по происхождению, родственником женщины, стоящей в центре важного происшествия, что случится весной 2006 года. Это грядущее событие было известно в Душе как Дознание Верналлов. От него многое зависело, и не в меньшей степени судьба нескольких обреченных душ, к которым черт проявлял особый интерес. Может быть, оговоренный Сэм О’Дай сумеет поправить росистые нити переплетенных событий в свою пользу. Нужно об этом подумать.
Хотя и возбужденный при мысли о звенящей паутине возможностей, дьявол сумел сохранить небрежный тон в разговоре с пойманным мальчишкой.
– Хм-м. Что ж, твоя семья очень рада, что ты снова с ними, но, видимо, произошла какая-то ужасная путаница. На следующий день ты, очевидно, вернешься к жизни, так что, похоже, тебе вообще не положено гулять у нас Наверху. Лучше закончу Полет и заберу тебя на Чердаки Дыхания, где и решу, что с тобой делать.
Астральный карапуз заворочался в хватке дьявола. Казалось, будто успокоившись, что в его случае смерть – дело поправимое, Майкл Уоррен начал получать удовольствие от обещанного бесом аттракциона и не желал сходить с него так скоро. С тяжелым вздохом бутуз уступил, словно делал дьяволу большое одолжение.
– Наверно. Только в этот раз не надо так быстро. Ты сказал, что ответишь на вопросы, но я не могу спрашивать, когда в рот дует.
Дьявол мрачно склонил рога в сторону ребенка, болтавшегося под ним.
– Справедливо. Полетим неспешно, чтобы ты спрашивал, что пожелаешь.
Он на миг обратился в огромный спиральный веер красного и зеленого цветов и поплыл на север вдоль дороги Святого Андрея к лугу у основания Спенсеровского моста. Не успели они добраться до окуренных дымом высот над углеторговцем, как малец уже сформулировал свой первый раздражающий вопрос.
– Как же тогда все это работает, жизнь и смерть?
Как мило. Прогулка с юным Витгенштейном под ручку. Невидимый за спиной гнома в пижаме, дьявол раскрыл полную клыков пасть и изобразил, как откусывает голову малышу, пережевывает чуток и сплевывает в кучи шлака. Потешив себя быстротечной фантазией, он позволил лицу принять обыденную злодейскую усмешку и ответил.
– На самом деле есть только жизнь. Смерть – обман зрения, который бытует в третьем измерении. Только в трехстороннем мире смертных время кажется чем-то преходящим, исчезающим за спиной в пустоте. Кажется, будто однажды время израсходуется, кончится. Но с высшей плоскости время видится не чем иным, как обычным расстоянием – как и высота, ширина и глубина. Все во вселенной пространства и времени происходит разом, в великолепном супермиге – с рассветом времен с одной стороны и концом времен с другой. Все минуты между ними, включая те, что охватывают десятилетия твоей жизни, навечно подвешены в великолепном неизменном пузыре бытия.
Представь, что твоя жизнь – книга, твердый предмет, где последняя строчка написана еще до того, когда ты открываешь первую страницу. Твое сознание путешествует по повествованию от начала до конца, и тебя охватывает иллюзия, что события и время идут так, как их переживают персонажи в драме. На самом же деле все составляющие историю слова зафиксированы на странице, а страницы сплетены в неизменном порядке. В книге ничто не происходит и не развивается. В книге ничто не движется чередом, кроме внимания читателя, переходящего от главы к главе. Когда история закончена и книга закрыта, она же не вспыхивает в огне. Люди из истории и их повороты судьбы не исчезают без следа, будто их никогда и не писали. И все рассказывающие о них предложения по-прежнему остаются в материальном и постоянном томе, а на досуге ты можешь перечитывать его, сколько душе угодно.
Так же и с жизнью. Ведь каждая ее секунда – это абзац, который ты будешь посещать бесчисленное количество раз, с каждым прочтением открывая новые смыслы, хотя изложение не меняется. Каждый эпизод не двигается с предназначенного места в тексте, и потому каждый миг длится вечно. Мгновения неземного блаженства и глубочайшего отчаяния, застывшие в бесконечном янтаре времени, и есть тот ад или рай, о котором только может мечтать любой священник, грозящий жупелами. Каждый день и каждый поступок – вечны, малыш. Так живи их так, чтобы потом мириться с ними целую вечность.
Парочка дрейфовала среди крон на темном лугу в приблизительном направлении общественного туалета в дальнем конце, где когда-то были бани. За спиной истлевал шлейф их образов. Болтавшийся мальчик какое-то время молчал, переваривая услышанное от дьявола, но недолго.
– Ну, если моя жизнь – история, и, когда я дойду до конца, я просто возвращаюсь и проживаю ее заново, тогда где это самое Наверху, в котором ты меня нашел?
Дьявол скривился – его уже начинали утомлять родительские обязанности.
– Наверху – просто верхняя плоскость, где больше измерений, чем те три или четыре, что знакомы тебе здесь. Представь, что это библиотека или читальня – место, где все однажды выйдут постоять снаружи времени, чтобы перечитать собственные чудесные приключения, или, если захочется, отправляться дальше, исследовать свои возможности в этом примечательном и вековечном месте. Между тем вяз, к которому мы приближаемся, – тот самый, вдоль которого можно подняться на Чердаки Дыхания. Если пожелаешь, я полечу медленно, чтобы ты понял, что происходит.
Зависнув в воздухе, овеянном углем и хлорофиллом, словно корзина какого-то аляповатого пиратского цеппелина, Майкл Уоррен недоверчиво пробормотал свое согласие. Когда они добрались до обозначенного вяза, дьявол уже смаковал изумление мальчишки из-за изменений в восприятии, которые его обязательно ждут. Дерево по мере приближения казалось все больше, как это обычно и бывает, вот только процесс не сопровождался ощущением, что они действительно подлетают к своей цели. Скорее, казалось, словно чем ближе они плыли к дереву, тем меньше становились сами. В попытке пресечь поток вопросов от пассажира, бес предпочел сам объяснить процесс пареньку.
– Тебе, наверное, интересно, почему мы становимся меньше – или же, напротив, почему вяз кажется чудовищно огромным по мере подлета. Все это из-за несходства между тем, как выглядят друг для друга измерения. Мы уже ранее обсуждали плоский народец, гипотетически живущий в пределах листа бумаги, у которого только два измерения. Ну, теперь представь, что их лист сгибают, чтобы собрать бумажный куб. Раз – и они живут в мире с тремя измерениями, но их восприятие по-прежнему ограничено лишь двумя, так что они не могут увидеть или понять происходящего. Так же и люди и прочие существа с тремя измерениями, живущие во вселенной с четвертым, которое не могут должным образом восприять.
Теперь тебя поднимают на высшую плоскость, как если бы нашего плоского дружка перенесли в пространство, где он увидит не только свой плоский мир с двумя измерениями, но и весь куб, частью которого этот мир является. Как форма трех измерений выглядит в мыслях и восприятии того, кто знал только два? Без понимания куба наш приплюснутый приятель увидит перед собой тот же плоский квадратный мир, что ему знаком, – но уже увеличенный каким-то таким образом, который он сам не в состоянии описать, верно? Этот эффект ты переживаешь прямо сейчас и пережил, если оглянулся в портал, откуда выкарабкался на Чердаки Дыхания. Разве комната, где ты умер, не показалась тебе куда шире, чем при жизни? Более того: ты, случаем, никогда не страдал при жизни от лихорадки или бреда, когда стены спальни кажутся пугающе далекими? Было? Иногда это случается, когда человек проходит по смутной территории между жизнью и смертью. Он замечает истинный масштаб своего окружения, как увидел бы его, если бы поднялся на пару плоскостей. Ну, сам взгляни на этот вяз. Он же огромен.
И так и было – и не только вяз, но и ранее небольшой лужок, его окружавший. Дьявол приступил к спиральной траектории вокруг вертикального утесистого ландшафта ствола, воспроизводя маневр, с которым принес Майкла Уоррена в этот мир, только с куда меньшей скоростью и в противоположном направлении. Когда они описали первый медленный круг у дерева и встретились с самими собой, покадровая лента фантомов, остававшихся в кильватере, стала очевиднее: преобладающе красно-зеленая, летящая над заросшим участком, чтобы обвить гигантский вяз. Парочка закружила к скрытой точке, где, как знал сумбурный Сэм О’Дай, их впустит обратно в Чердаки люк-глюк, но не успели они его достичь, как все более раздражающий багаж выдумал очередной утомительный вопрос.
– А почему деревья растут Наверху, если у них корни здесь, у тубзиков? И что насчет голубей, которые сидят там в ветках? Как они летают туда-сюда, не умирая, как я?
Анаграммный Сэм возрадовался, что его отношения с Лил не принесли плодов в виде детей. Ну, она, конечно, породила целую компашку монстров, вроде вывернутых наизнанку псов и сплющенных крабов метрового диаметра и ядовито-розового цвета жвачки. Но эти ужасы только бессмысленно лопотали и завывали, пока матери не надоедало и она не сжирала их во время послеродовой депрессии. Они едва ли осознавали собственное гротескное существование и уж тем более не умели донимать вопросами и потому были предпочтительней человеческих детенышей, пусть даже у тех голубые глазки, а у чудищ либо их не было вовсе, либо сразу целая красная гроздь в центре рожи, словно у тарантулов. Дьявол пытался сохранять цивилизованный тон при ответе.
– И кто это тут у нас такой любопытный исследователь? Что ж, дело в том, что деревья и другие формы растительной жизни уже обладают структурой, идеально выражающей безвременную жизнь в более чем трех измерениях. Будучи неподвижными, из всех активностей они способны только на рост, при котором остается материальный след из дерева, – примерно так же, как мы сами оставляем за собой длинный поток призрачных образов. В форме дерева заключается его история, а каждая ветвь – изгиб великолепной временно ́й статуи, чьей красотой, смею тебя заверить, мы Наверху наслаждаемся с тем же энтузиазмом, что и вы, люди.