– Умница. Обходи его и иди ко мне. Не бойся, голубок. Он тебя не тронет.
Явно очень даже боявшийся, несмотря на ободрение смертоведки, малявка (который, как Филлис Пейнтер уже давно решила, вообще был неженкой), тем не менее прислушался к совету идти на прорыв. Он засеменил по широкой дуге слева от дьявола и справа от всех остальных, так страшась приближаться к своему мучителю, что его маршрут едва не задевал по касательной «Улитачен рейс», прежде чем он подобрался к переулку и своим спасителям. Филлис и ее четверо пособников оторвались от красной кирпичной стены джитти и робко зашаркали вперед, встав в неровном полукруге в паре шагов от миссис Гиббс, для верности. В нервном возбуждении теребя кроличье ожерелье, Филлис бросала взгляд то на Майкла, то на демона, так что уловила момент, когда жуткие глаза беса метнулись в сторону, чтобы отметить побег карапуза, а затем с обновленной едкостью снова остановились на старухе в фартуке со скарабеями, помешивающей кочергой в жаровне. О том, что обещал взгляд создания для миссис Гиббс, Филлис не хотелось даже думать. Его вязкий голос был как горящая серная патока, лиловый и ядовитый.
– О! Значит, не трону, да? Мне до септических глубин пищеварительной системы интересно, как же ты меня остановишь?
Филлис, если бы еще могла, почти наверняка тут же бы и обмочилась. Оно сказало, что сожрет их, хотя и другими словами. Не только сожрет, но и переварит, а их бессмертные сущности все еще будут в сознании в обжигающей тьме кишечника монстра. Ровно в этот момент Филлис была на грани того, чтобы сказать архидьяволу, что он может забирать себе Майкла Уоррена и делать с ним, что хочет, лишь бы не схрумкал их и не превратил в демонические какашки. Но смертоведка была из другого теста. Она смотрела в хаос бойни и джунглей, кишащий за несходными радужками кошмара, и пока что даже не моргнула. Голос ее был ровным, невозмутимым.
– Я смертоведка, голубка ты моя, и мы знаем все древние средства. Блесть у меня средство и про тебя.
А дальше все промелькнуло так быстро, как в случаях, когда никто не может пересказать точный порядок произошедшего, пока не пройдет достаточно времени, чтобы перебрать всё в памяти десяток раз. Миссис Гиббс скрывала за спиной мягкую пригоршню рыбьей требухи и теперь метнула ее на горячие угли драматичным широким жестом. Прогорклые сердца, визига и печень зашипели и заскворчали, тая на огне, но смертоведка уже доставала из фартука маленький бутылёк в форме слезы – как будто дешевые духи, купленные в нижнем «Вулворте», или мечтательный сон о них. С тренированной легкостью свернув крышечку, смертоведка опрокинула его над жаровней, чтобы содержимое пролилось на мерцающие камни. Разрастающейся колонной повалил дым с совершенно омерзительным запахом – словно от диких цветов, растущих в грязном унитазе. Даже у Филлис, которая давно перестала замечать аромат собственного кроличьего венка, на глаза навернулись слезы. Но реакция беса на насыщенный и неповторимый букет не шла ни в какое сравнение.
Он изогнулся, вздыбив спину, как отвратительный кот, а все разноцветные лоскуты встали плоскими треугольниками, словно иглы игрушечного ежика. Инфернальный регент сплюнул и содрогнулся, и края его облика начали желчно сворачиваться рябыми сгустками расплавленно-белесого цвета – как на испорченной фотографии, покрытой фурункулами горящей магнезии. При контакте с тошнотворными парами от жаровни смертоведки как будто стало испаряться само существо дьявола, распадаясь на плотный и тяжелый газ в ворочающихся клубах, еще сохранявших форму существа, но с видом сложным и вспученным, как у цветной капусты. Словно от порыва газопровода, это трехметровое облако токсичного тумана вдруг выстрелило вверх, стало красно-зеленым столбом дыма в сотни ярдов высотой. Филлис, завороженная, несмотря на мерзость действа, наблюдала, как нависающие тучи словно связались в новую конфигурацию, такую огромную и сложную, что она не понимала, что видит.
Ох е-мое. Чтоб ее перевернуло, это же ужасно.
Это был гигантский дракон, по миллиону чешуек которого размером с сомбреро или цимбалы пробегали отблески аляповатых красного и зеленого цветов. На широкой спине ревущего и топочущего джаггернаута восседало развратно-голое существо, обладавшее, несмотря на ужасающий размер, пропорциями младенца или карлика. Позади хлестал змеиный хвост, хотя Филлис не могла понять, кому он принадлежит – разъяренному скакуну или наезднику. Она решила, что в конечном итоге они оба – одно целое. Головы наездника – а их было три – слева направо принадлежали взбешенному быку, остервенелому тирану-душегубу в рубиновой короне и черному барану с закатывающимися, как в течке, очами. В одном кулаке он потрясал железным копьем высотой с Эйфелеву башню, вымазанным толстым запекшимся слоем крови и экскрементов, словно он насадил кого-то от зада до мозга. На копье реял стяг – зеленый с красным рисунком: стрелами, завитками и крестами, – и терзаемый разгневанный бес ударил древком оземь со скрежещущим, завывающим возгласом. Хуже всего, на взгляд Филлис, были ноги твари, рассевшейся на призматическом дымящемся скакуне. Икры и лодыжки короля Ада жутким образом кончались розовыми хрупкими стеблями, из которых распускались перепончатые лапы какого-то чудовищного селезня. Перепонки, растянутые между пожелтевшими когтями, были неаппетитно-серые, с белыми бесцветными прогалами, словно от какой-то птичьей болезни, и Филлис стало тошно от одного взгляда на них.
Чердаки Дыхания сотрясались от топота дракона и нестихающего грома, издаваемого ужасающим копьем, которое раз за разом обрушивалось на деревянные половицы, пока Филлис не показалось, что мир Наверху со всеми снами, призраками и архитектурой провалится через огромную дыру в небесах в реальность объятых страхом смертных. С ее места – она сжалась за спиной Красавчика Джона и выглядывала между растопыренных пальцев – Филлис краем сознания отметила клетчатое пятно Майкла Уоррена, что пронесся к переулку откуда-то справа и под свой перепуганный вопль, растущий, как гудок приближающегося поезда, забился под вместительные черные юбки смертоведки. Филлис едва обратила на него внимание, не отрываясь от головокружительного зрелища, что нависало над ними, едва не задевая тремя головами стеклянный свод, накрывавший просторную аркаду.
Его гнев и боль было трудно лицезреть. Его пробрало великое содрогание, и существо то ли выкашляло, то ли сблевало через центральный, почти человеческий рот полыхающий поток огня, крови и дегтя наряду с другими, невообразимыми ошметками, что оставляли за собой кривые линии света, растворяясь в пустоте. Дьявол выглядел так, словно сейчас развалится, и больше того – сам об этом знал. Призвав, как надеялась Филлис, последние запасы сил и концентрации, он сосредоточил все свои мутные глаза – и быка, и барана, и завывающего тирана, и дракона, на котором они втроем восседали, – на маленьком мальчонке в пижаме, что как раз в ужасе выглядывал из-за черного балдахина бедра смертоведки. Демон указал на Майкла Уоррена когтистым перстом свободной от копья руки, и, когда он прокричал свое прощальное проклятие, раздался самый страшный звук, что слышала Филлис Пейнтер – и в жизни, и в смерти. Казалось, будто разом взлетает множество авиалайнеров или впало в бешенство стадо из всех слонов мира. Центральная коронованная голова изрыгнула великий клуб дыма, раскрыв огромный рот, и все как один Филлис и Мертвецки Мертвая Банда оторвали руки от глаз, которые только что прятали, и прижали к ушам. Но без толку – они по-прежнему слышали в точности что провозгласил дьявол малышу, мелко трясущемуся позади миссис Гиббс.
– У НАС БЫЛ УГОВОР!
Филлис даже не удивилась. Чего еще ожидать от Майкла Уоррена. Стоило ей на полсекундочки оставить его без пригляду, как он уже подписал контракт с тварью из неугасающего горнила. Да у него что, не все дома, у этого паренька? Даже ее мелкий Билл, непутевый и бестолковый как мешок жоп, даже он никогда бы не натворил такую глупость. Она с усилием напомнила себе, что Майклу Уоррену было всего три или четыре года от роду, когда он скончался, хоть сейчас он и казался больше, тогда как они с Биллом все-таки постарше. С другой стороны, нельзя оправдать мальчика одной только неопытностью молодых лет: то, что Майклу Уоррену еще не исполнилось пяти, а его уже угораздило не только умереть, но и разгневать одну из величайших библейских сил через несколько минут после смерти, говорило, что дитя не просто неуклюжее, а без пяти минут ходячая катастрофа. Как же малыш вида такого сладкого, как «Овалтин», мог так страшно и так быстро огорчить ужас из преисподней? Нужно было подчиниться первому порыву и просто бросить сонного клопа бродить по Чердакам Дыхания в пижаме, думала она.
Но она не бросила. У нее всегда была слабость к откровенно жалким типам, вот в чем беда Филлис Пейнтер. Сколько раз она уже так влипала. Она помнила, как при жизни игралась в парке Викки с Валери и Верой Пиклс и их младшим братишкой Сидни. Все трое были из семьи из четырнадцати человек в нижнем конце Ручейного переулка, сразу за Ручейными Садами, но трехлетний Сидни Пиклс был самым безобразным из всех. Самый страховидный ребенок, что она видела, бедняга. Нет, смеяться, конечно, нехорошо, но слушайте – Сид Пиклс. У него на лице и черт почти никаких не было, будто он сам себя восковым мелком нарисовал. Ножки-колченожки, да еще и шепелявит – «язык короткий», как тогда говорили, – и когда он проковылял к ней и старшим сестрам, собиравшим шалаши из хвороста у речки в парке Виктория, они уже по запаху поняли, в чем беда, еще до того, как мальчик гордо ее огласил:
– Я обкякялфя.
Вера и Валери наотрез отказались отправляться с Сидни по долгой дороге через Спенсеровский мост обратно к Ручейному переулку, и это означало, что у нее не оставалось выхода, кроме как отвести мальчика самой, как бы от него ни воняло. А воняло аж до небес. Что еще хуже, от парка до Ручейного переулка он привлекал внимание каждого встречного-поперечного, торжественно заявляя: «Я обкякялфя», – хотя Филлис просто-таки умоляла его помолчать и вопреки тому, что, судя по лицам, его слова не сообщали ничего нового. Она вызвалась довести его домой, когда стало ясно, что больше никто этого не сделает, и более-менее по той же причине она помогла Майклу Уоррену выбраться из жизни на доски Души. А еще потому, что он казался смутно знакомым. Впрочем, даже если с тех пор он сумел вызвать неумолимый гнев демона на свою голову, он хотя бы не носил турнепс с глазками на плечах, как Сидни Пиклс, и хотя бы не обкакался, насколько могла сказать Филлис.