Майкл Уоррен поднял взгляд от ландшафта на выгоревшей платине, и, когда вопросительно уставился на Филлис, его подбородок залило снизу фотоальбомное свечение. Он переводил глаза с нее на немое кино за дырой в форме кляксы и обратно.
– Что это?
Филлис Пейнтер уложила на тощих плечах свой кровавый патронташ из кроличьих шкурок поудобнее и, отвечая, не могла не ухмыльнуться с самодовольством. Что, найдется на всех небесах компашка шустрых мартышек с таким же хитрым лазом, как у Мертвецки Мертвой Банды?
– Это призрачная стежка.
Внизу из угла открывшейся мизансцены серый ветерок принес пустую заляпанную жиром обертку из-под чипсов. Словно из-за передержки, на дальнем конце зернистое и ностальгическое изображение пустыря растворялось в ослепительно-белом цвете. Один за другим мальчишки и девчонки спустились в зебровую и далматинскую рябь призрачной стежки, в выцветший дагеротип вспомненного мира – мезонина смерти.
Алый колодец
Прямо в кроличью нору и за дверь платяного шкафа: Майклу казалось, что это правильный и зарекомендовавший себя путь в другой мир, – только, хоть оживи, не понимал, почему ему так казалось. Наверно, вспомнилось что-то похожее из старой сказки, которую ему когда-то читали, или он уже начинал привыкать к порядку вещей в этом новом необычном месте, где он затерялся.
После переполоха и всполохов его похищения ужасающим Сэмом О’Даем, а затем спасения жутковатыми голодранцами Мертвецки Мертвой Банды он решил, что самым лучшим будет относиться к происходящему как ко сну. Признаться, длился этот сон уже неуютно долго – как когда выходишь на двор и обнаруживаешь, что дюжина мыльных пузырей, которые ты выдул три дня назад, все еще кружатся у стока, – и в глубине души Майкл понимал, что это вовсе не сон. И все же благодаря всем краскам и странностям несложно было притвориться, что он грезит, а это все же лучше, чем напоминать себе каждый миг об истинном положении дел – что он мертв и оказался в задрипанной, но знакомой загробной жизни с чертями и детьми-привидениями. Считать это кошмаром или сказкой куда проще.
Впрочем, это не значит, что и такое отношение давалось без усилий. Он обнаружил, что приходится постараться, чтобы не замечать все признаки того, что это больше, чем затянувшийся сон, – например, какими реальными казались люди. Люди во снах, как заметил Майкл, обычно вовсе не такие сложные, как настоящие, и вполовину не такие непредсказуемые – обычно поступают так, как от них и ожидаешь. На взгляд Майкла, их и людьми-то не назовешь. С другой стороны, люди, встреченные в Душе, казались такими же непонятными и неподдельными, как его собственная семья или соседи. Тетя, что спасла его от демона, – миссис Гиббс, которую называли смертоведкой, – она же не менее реальна, чем бабка Мэй. Что там, из этих двух женщин, решил Майкл, миссис Гиббс даже правдоподобнее. Что до Мертвецки Мертвой Банды, то они были реальны как ссаженная коленка – со всеми своими условными знаками, потаенными тропками и запрятанной землянкой, всяческими забавными пустяками, благодаря которым они были собой. Даже если все это каким-то образом окажется сном, лучше уж держаться этих мертвых детей, ведь они хотя бы на вид знали, что делали, и явно ориентировались в окрестностях.
Но призрачная стежка, свет из которой сиял через дыру размером с гардеробную дверь в полу логова, – поход в нее казался хулиганством. Ровно тем, на что подбивают дети постарше, чтобы ты попал в неприятности. Разве тамошние фантомы не против, что по округе носится банда шалопаев и докучает им даже после смерти?
По указке Филлис Пейнтер они полезли в светящийся прямоугольник, и возглавил их взрослый мальчик приятного вида по имени Джон. Майкл решил, что это наверняка потому, что Джон самый высокий и ему легче спрыгнуть в черно-белый мир. Как только Джон встанет на ноги, он поможет свалиться за ним меньшим членам банды. Следующим был мальчик в старомодной одежде с веснушками и шляпой-котелком, а потом рассудительная девочка с очками, которую называли Утопшая Марджори. За Марджори последовал ребенок с рыжими волосами – его Майкл принимал за младшего брата Филлис Пейнтер, – после чего в телевизионном мерцании убежища – где из-за бесцветного света, проливавшегося из-под земли, пляж у теть на обложке Health and Efficiency казался серым и холодным, – остались только они с Филлис.
Майклу казалось, что он проникался симпатией к раскомандовавшейся Мертвецки Мертвой девчонке, особенно после того, как она вернулась и спасла его от гадкого дьявола, а не просто бросила, как он уже боялся. Майкл решил, что для девчонки она вроде ничего. Но хоть она и выросла в его глазах за последний час и даже несмотря на то, что он постепенно привыкал к вони ее шарфа с кроликами, Майкл обнаружил, что оказаться с ней в таком тесном пространстве, как логово, – это чересчур. Потому он не возражал, когда Филлис объявила, что пришел его черед нырять в нору. Если честно, ему даже не терпелось вновь оказаться на свежем воздухе, хоть Майклу уже и не было нужды дышать, как раньше. Но сидеть с ней в землянке – как быть похороненным в гробу, полном хорьков.
Филлис велела лечь на живот, чтобы постепенно спустить его ногами вниз, крепко придерживая за клетчатые рукава на случай, если он соскользнет. Когда полпути было пройдено, а в логове торчал только его торс, он почувствовал, как внизу его подхватили сильные руки. Он доверился им настолько, чтобы опустить ниже уровня пола убежища голову, все еще цепляясь потными ладошками за жесткую землю у края ямы.
Он словно неожиданно нырнул под воду. Свет казался другим, и из-за него менялось то, как ты смотрел на мир: все казалось резким и кристально ясным, но лишилось цвета. И ощущения в этом новом уровне загробной жизни казались другими – здесь словно было холоднее, хотя Майкл сомневался, что это правильное описание. Скорее, будто в мире Наверху он купался в липкой памяти о летнем тепле, тогда как здесь температура вообще отсутствовала. Ни жарко, ни холодно. Просто никак. То же относилось к запахам. Ужасный душок кроликов Филлис Пейнтер растворился, стоило носу Майкла нырнуть под пол убежища, и он обнаружил, что не чувствует вообще ничего. Мир, где он болтался, пах не сильнее стакана воды из-под крана. Даже поднявшиеся вокруг окружающие звуки призрачной стежки напоминали звук заведенного граммофона бабули, если бы тот играл в картонной коробке.
Уверенная хватка – как оказалось, Джона – переместилась выше и сомкнулась на щекотливом пузике Майкла, а в следующий миг он уже стоял на беловатой траве, что росла в стране привидений. Всё вокруг словно нарисовали китайской тушью или углем, и, к своему удивлению, он обнаружил, что снова оставляет за собой при движении следы, хотя уже не яркие бордовые тартановые шлейфы, что отрастали из него во время полета с дьяволом. Исчезающие образы теперь выглядели мягкими и серыми, как голубиные перья. Моргая, он озирался в этом причудливом месте, пытаясь понять, нравится ему тут или нет. Он пришел к выводу, что бесцветные одуванчики довольно неприятны на вид, а от белых ос – полосатых, как летающие леденцы, – у него пошла кругом голова.
Тем временем Филлис Пейнтер с напыщенным видом придерживала свою простую голубую юбку – уже просто черную, – пока Джон снимал ее, по-джентльменски отвернувшись, из землянки в холмистую пустошь, где стояли остальные. Спускаясь, Филлис стянула на дыру над собой обрезок ковра – дверь платяного шкафа, очевидно, была непосильной для одного человека. Так как обратная сторона ковра и так уже была неразборчивого и мутного цвета, вход в логово удачно маскировался под пасмурное небо Боро, в котором висел рваной дырой, прорезанной в воздухе в нескольких метрах над редкой травой и неровной землей. Пока Джон помогал Филлис, Майкл продолжал изучать удивительное царство газетного цвета кругом.
Майкл и остальные дети вроде бы стояли в том же месте, где в снотворном, залитом красками мире Души, откуда они только что слезли, находилось логово Мертвецки Мертвой Банды, но эта версия, которую теперь осматривал Майкл, казалась другой, и не только из-за черно-белого цвета, глухого звучания и отсутствия запаха. Самое большое впечатление на мальчика произвела перемена в атмосфере. Теперь было почти невозможно притворяться, что он спит, потому что это и близко не напоминало сон. Ландшафт сбегающего перед ним склона казался слишком запущенным и унылым, чтобы не быть настоящим.
Исчезли здания между улицей Монашьего Пруда и Нижней Хардингской: и все теплые и светящиеся воспоминания о домах, которые они прошли, пока взбирались по Ручейному переулку, и все наполовину снесенные жилища, через которые они пробирались на общий двор, где Мертвецки Мертвая Банда устроила свое тайное убежище. Как и не было. Теперь на их месте – лишь выцветшее былье и беспорядочные копченые кусты, торчащие из куч обломков. Майкл не видел даже слабых очертаний на месте бывших стен и границ.
Вся Комптонская улица, что лежала примерно на середине наклонного пустыря, пропала без следа. На ее месте слева направо от него по бурьяну бежала непокрытая тропинка из серой блестящей грязи. Теперь он узнавал места, тогда как сияющие улицы Души казались незнакомыми: так здесь все было при жизни Майкла. Это разбомбленные окраины Боро, где играла его старшая сестра Альма и которые она называла «Кирпичами».
Он чувствовал себя очень непонятно – будто попал в мутную фотографию этого года, 1959-го, в мятый старый снимок, на который смотрят через столетие, когда ни его, ни единого его знакомого уже нет. Он чуть не расплакался от одной мысли об этом – о том, как быстро все кончается и как любая жизнь с са´мой минуты рождения, считай, все равно что уже прошла. Дальтонический пейзаж спускался от него на запад, где на оползнях залитой солнцем земли, полыхающей едва ли не ослепительно-белым цветом, шуршала и покачивалась почти черная крапива. Майкл обернулся к членам Мертвецки Мертвой Банды, которые уже в полном составе спустились с небес на землю.