Как оказалось, Джон был прав. Хотя мертвый крысолов полз медленно, как патока, он продвигался в юго-западном направлении через пепельное небо Боро, срезав угол верхней школьной лужайки с Криспинской улицы на Алый Колодец, перелетел коттеджи и Банную улицу на пути к перепутанным дворам и переходам за ней. Скулеж псов становился все тише, пока блямба их хозяина не уменьшилась до точки, пылинки на ветру, которая может попасть в глаз, – такой же, как черные хлопья, что приносило от вокзала.
С оглядкой, убедившись, что он не приплывет по летнему небу и не бросится на них, Мертвецки Мертвая Банда поднялась на ноги. Билл и Реджи зашлись смехом, вспоминая об инциденте с крысой и котелком, который привел Джон, хотя Филлис поглядывала с легкой тревогой и нервно теребила длинный шарф из истлевших кроличьих одежек. Только Утопшую Марджори как будто не задела эта встреча – поднимаясь, она бодро и без суеты отряхивала юбку и смахивала призрачный мусор с пухлых коленок. Майкл начинал считать девочку в очках самым стойким членом банды, который без всяких жалоб встречал любые беды с высоко поднятой головой – хотя и не очень высоко из-за ее роста. Он решил, что этот настрой присущ всякому, кто утонул до семи лет. Наверняка после такого уже мало что может удивить, даже летающие охотники на крыс.
Хотя столкновение с Мэлоуном явно потрясло Филлис, она сумела сохранить спокойный командный тон, обращаясь к своей дружине:
– Айда. Если хотим найти улики и зацепки про нашего сына полка, то лучше поспешать на Алого Колодца, пока мимо еще кто не пролетел.
Майкл зашагал в ногу с бандой, продолжавшей путь по Криспинской улице. В квадратных дырах, где выворотили булыжники мостовой, собрались лужицы, переливающиеся, как осколки зеркала на бальном платье принцессы из театральной сказки. Шаркая тапочками и еле поспевая за Джоном, Майкл не мог так просто выкинуть из головы недавнюю воздушную походку крысолова.
– А как он летал, прямо в воздухе?
Старший мальчик вопросительно нахмурился, глядя на Майкла, так что тот уже было решил, что опять заговорил непонятно.
– Ты о чем? Мэлоун же привидение. Привидения ничего не весят, у них нет этой самой, массы, поэтому здесь, в трехстороннем мире, притяжение им нипочем. Ну, почти нипочем. Да и нам тоже. Ну, дай мне руку и прыгни со всей силы, как прыгают в длину.
Майкл сделал, как сказано. К своему изумлению, он обнаружил, что они с Джоном плывут в воздухе по низкой дуге, пик которой забирался выше забора школьного двора справа. Легкие, как пушинки одуванчиков, они спланировали к земле в нескольких ярдах дальше по улице, пока за спиной развевались воздушными змеями остаточные образы. Майкл лишился дара речи от восторга такого великолепного открытия, но тем не менее продолжал идти как обычно, рядом с Джоном, который уже отпустил руку Майкла.
– Ты теперь много чего можешь. Можешь сигануть с крыши, и полетишь так медленно, что не убьешься. А можешь летать, как старик Мэлоун, хотя способов для этого блесть множество. Многие поднимают ноги с пола, чтобы как бы разлечься в воздухе, а потом гребут брассом, как в воде. Другие педалят, как Мэлоун, а некоторые просто парят, как клочки бумаги на ветру. Но ты удивишься, что большинству призраков летать лень. Во-первых, это чертовски медленно. Воздух же плотный, как мармелад. Быстрее дойдешь или добежишь особыми способами призраков: мы скользим, как на катке, что лежит будто всего на дюйм выше мостовой, или еще бывает кроличий бег на четвереньках, когда чиркаешь по земле только костяшками. Это весело, если все в настроении, но в общем проще дойти. Заодно успеешь заметить неприкаянных прежде, чем они заметят тебя.
Теперь они были в конце Криспинской улицы, где та перебегала улицу Алого Колодца и сворачивала на Верхнюю Перекрестную. На новом перепутье Джон снова настоял на том, чтобы подождать остальных, так что Майкл упражнялся в прыжках на месте, достигнув высоты в несколько футов, пока Джон добродушно не попросил его кончать уже. С их места на углу улица Алого Колодца справа вливалась в дорогу Святого Андрея, а слева от них карабкалась между террасами к уютной старине Мэйорхолд. Майкл всегда считал это знакомое местечко чем-то вроде городской площади специально для жителей Боро, хотя и знал, что настоящая Рыночная площадь дальше на север.
Стоя в опаленной слюной ночнушке на шашечного цвета копии своего района, мальчик присмотрелся к обветренным кирпичам домов наверху Алого Колодца и впервые почувствовал, как долго здесь все стояло до того, как он родился. Только что Джон рассказывал ему, как в детстве играл на лужайке за церковью Святого Петра с папой Майкла. А Майкл даже не думал раньше, что его папа тоже был маленьким, хотя теперь его поразило, внезапно и мощно, что когда-то маленькими были все. Даже мамка его папки, бабка Мэй, – даже она когда-то начинала жизнь маленьким ребеночком. И ее папа, прадедушка Майкла, упомянутый Джоном, который сошел с ума и получил силу не брать деньги. Снежок – так его назвал Джон? Снежок некогда тоже был возраста Майкла, давным-давно, и у него тоже были мать и отец, и так далее, и тому подобное, вплоть до тех стародавних времен, про которые взрослые говорили «когда мы жили на деревьях», – Майкл всегда думал, что это наверняка где-то парке Виктории. Майкл смотрел на улицу Алого Колодца между современными коттеджами и многоквартирниками с одной стороны и стадионом Ручейной школы с другой и чувствовал себя так, будто вглядывался в настоящий колодец, который уходит отвесно вниз, мимо всех мам и пап, бабушек и прадедушек, мимо всех дней, лет и столетий, в пахучую темноту, где сыро и гулко, таинственно и бездонно.
Как только остальные мертвые дети нагнали и присоединились к ним на углу, Джон и Майкл пошли дальше по улице Алого Колодца. С вершины холма, лицом к скрипящей сортировочной станции и парку Виктории и Концу Джимми за ним, вид был примерно тот же, что и в Душе, только тут он казался кадром из старого немого фильма – серебряный, как рыбная чешуя, без запомнившегося людям тепла и цвета. Только когда Майкл задумался над тем, каким мир был совсем недавно, во времена его родителей, он понял, сколько изменений претерпел район за последние годы.
Судя по тому, как рассказывали мамка и бабуля, весь овал земли, растянувшийся от Алого Колодца до Ручейного переулка и от дороги Святого Андрея до Криспинской улицы, сильно упростился. Там, где раньше был квартал-лабиринт домиков, дворов и предприятий, теперь остались лишь классы Ручейной школы в бетонной лощине у гребня холма и единственный ряд домов у подножия вдоль дороги Святого Андрея – терраса, где жил при жизни Майкл. Все остальное застелили игровыми площадками, за исключением единственной сохранившейся фабрики в Ручейном переулке. Сотню складов, сараев, пабов, домов, что служили многим поколениям, закутков для целующихся парочек, уличных туалетов и коротких дорог фонарщиков скосили, оставив серые луга, где, как старые шрамы, выделялись выбеленные края футбольного поля. Хотя другой улицу Алого Колодца Майкл не знал – только местом, которое вроде бы всегда было таким, какое есть, и где стоял целым и невредимым его дом, – его разум вдруг защекотали имена и истории, стертые ради того, чтобы школьникам было где бегать в мешках в спортивный день. Все, кто здесь был, ушли, а с ними всё, что они знали.
Майкл все еще шел подле Джона, пока они спускались по полинявшей репродукции холма. Недалеко позади снова заговорщицки прыскали Филлис и Утопшая Марджори, и Майкл спросил себя, не над ним ли, но он всегда так думал про девчонок. Да и про мальчишек. Невдалеке младший брат Филлис Билл шушукался с пареньком в котелке, Реджи, – похоже, рассказывал сальный анекдот, а потом пытался объяснить его современные нюансы, которые викторианский мальчик, очевидно, не понимал. Майкл расслышал, как он говорил: «Ну хорошо, анекдот тада не про Элси Таннер, лады. Может, тада про миссис Битон?» [69] Майкл не знал первого имени, но второе как будто было связано то ли с готовкой, то ли с воспитанием – а может, она была убийцей. Он напряг слух, чтобы разобрать концовку истории: та, похоже, была о том, как либо Элси Таннер, либо миссис Битон открывали дверь мальчику-курьеру, будучи в голом виде прямиком из ванной, но Филлис Пейнтер обернулась кругом к младшему брату и велела ему заткнуться, а то она как треснет. В ее голосе звучало натяжение, которого Майкл не припоминал до того, как они едва-едва разминулись с Мэлоуном. Филлис казалась какой-то испуганной, и в свете того, что он слышал о ее бесстрашных розыгрышах привидений, это его удивило. Майкл решил выяснить это у Джона.
– А если Филлис боится призраков, почему она над ними подшучивает? Если она оставит их в покое, то и они наверняка тоже отстанут.
Джон покачал головой, так что на краткий миг у него их было три. Он и мальчик как раз проходили вдоль южной стороны верхнего газона школы к каменным столбам главных ворот дальше по дороге.
– Не в натуре Филлис оставить призраков в покое. Я тебе так скажу: она у нас злопамятная, Филлис, и хранит обиду дальше гроба. Дело в том, что, когда Филлис блесть живой девочкой, она не боялась ничего на свете, кроме привидений. Хоть привидений она ни разу и не видела, они так действовали ей на нервы, что однажды она решила им страшно отомстить. Поклялась, что если сама когда-нибудь станет привидением, то покажет остальным призракам, что почем, чтоб блесть неповадно пугать ребятишек. Станет таким кошмаром, что это привидения станут бояться детей, а не наоборот. Надо сказать, пока что справляется она неплохо, хоть теперь в Боро и блесть места, куда нам путь заказан, а то не ровен час ее кто-нибудь линчует.
Джон и Майкл приблизились ко входу на школьный двор с железным шлагбаумом и запертыми на летние каникулы воротами. Через дорогу начиналась Нижняя Перекрестная улица, бегущая на юг под коттеджами, чтобы перерезать спускающуюся Банную улицу и направиться в сторону церкви Доддриджа в размазанном от расстояния снимке. По этой боковой улочке, грохоча в сторону перекрестка с Алым Колодцем, несся загадочный набор сросшихся конечностей и колес, который Майкл не сразу смог расшифровать. Оказалось, что это человек в темном трилби на велосипеде, но в остававшихся за ним изображениях черные и белые цвета поменялись местами, как на негативах фотографий. Вот это, решил Майкл, наверняка знаменитый и очень грозный неприкаянный. Он задергал Джона за рукав и готов был кричать «караул», хот