Тридесят второй Дух зовется Асмодей. Он великий Царь, сильный и могущественный. Он о трех головах, из коих первая подобна бычьей, вторая подобна человечьей и третья подобна бараньей. Он имеет хвост змия и плюется парами отравы. Лапы его имеют перепонки, как у селезня. Он восседает на инфернальном драконе, в руках несет Копье и Штандарт с эмблемой сей:
Он дарует кольцо Добродетели и учит искусствам Арифметики, Геометрии, Астрономии и рукоделия. Он дает полные и истинные ответы на всякие вопросы и дарует невидимость. Он указывает места, где скрыты клады, и ведет шесть дюжин Легионов младших духов. По просьбе он может вознести колдуна в высшие сферы, откуда они заглядывают в дома соседей и видят других людей за их делами, словно крыша домов снята.
Из всех пойманных и скованных сущностей во всех обращениях с этим Духом потребна особая осторожность. Из дьяволов, уловленных царем Соломоном на символической плоскости, самый яростный и непокорный подчинению есть Асмодей. Талмудистская традиция гласит, что Асмодей единственный неподвластен волшебному кольцу Микаила, дарованному царю Соломону. В их битве торжествует Асмодей, зашвырнув побежденного царя так высоко в небо, что тот, возвернувшись, забывает имя свое. Безнаказанный, Асмодей принимает облик Соломона и, будучи самозванцем, доканчивает строительство храма Соломона в Иерусалиме, и берет много жен, и строит другие, меньшие храмы чужим богам, которым те жены поклоняются.
Он муж чудовища Лилит, Царицы Ночи и Матери Чудовищ. Одурманенный принцессой в персидском краю, Асмодей карает столько ее ухажеров, сколько есть дней на неделе, за которые преступления изгнан экзорцизмом в древний Египет, мстительно забрав в наказание все математические познания из одного царства в другое.
Асмодей в порядке десяти колец, сиречь торов, из коих Ад и Рай состоят, есть демонический правитель Пятой плоскости и посему наиглавным образом с Гневом связывается. Растение вотчины сей – пятилепестковая роза: эмблема городов смертных, благоприятная бесу. Считается, что репродукция храма Соломона в Первом Боро упрочивает родство Духа с сей земной областью. Из числа заключенных здесь дьяволов он самый ужасный и во гневе неумолим. Цвета Асмодея, по которым узнают его, красный и зеленый, что означает его жестокость и чувственную натуру…
Майкл поднял взгляд от буклета, и краска отлила от его лица так, что он чуть ли не стал похож на свою версию в черно-белых просторах призрачной стежки. Оказалось, шипящий Сэм О’Дай – не просто какой-то дьявол. Он победил царя Соломона, несмотря на всемогущее кольцо, подаренное мастером-англом. Он «из числа дьяволов самый ужасный». Во гневе он «неумолим», и, хотя Майкл не знал этого слова, оно наверняка означало «рано или поздно до тебя доберется». Мальчишка прищуривался к последней плите в четвертом ряду, пока не заметил, что глаза барана, быка, дракона и человека на каждом изображении, стократно умноженные на кишащей поверхности камня, вперили взоры прямо в него. И взор не самый ласковый.
Не без труда Майкл оторвал взгляд от завораживающего переливания тридцатисекундного Духа и заторопился за Филлис и остальными, карабкавшимися по ступеням из созвездий к первой площадке, где, если он правильно понял план, они намеревались влиться в ряды зрителей ужасной и небывалой драки между мастерами-зодчими. Будучи, по всей видимости, причиной раздора, Майкл не думал, что его личное посещение – самое безопасное решение, и появившиеся на углу улицы Алого Колодца сомнения из-за того, насколько хорошо за ним приглядывают Филлис и банда, всплыли вновь, пусть лишь на миг. Все-таки пятеро Мертвецки Мертвых детей были его единственными друзьями в округе. Сунув листовку обратно в карман, Майкл заспешил сломя голову за ними.
Пара зодчих, спускавшихся по широкой головокружительной лестнице в противоположном направлении, обратили особое внимание на банду призрачных детей, в особенности на Майкла Уоррена. Один показал головой на ребенка, на что второй мудро кивнул. Оба улыбнулись Майклу, прежде чем продолжить путь в своих длинных развевающихся балахонах серого цвета с павлиньим отливом у подола по испещренным звездами ступеням. Майкл слегка струхнул, не заметив раньше таких выражений на лицах зодчих, трудившихся внизу. Эти же посмотрели на него с теплом или даже с гордостью, из-за чего он почувствовал себя согретым и важным, но сам простой факт, что его, оказывается, знают, несколько нервировал и вызвал новые вопросы касательно разумности посещения драки англов.
Шестерка уже достигла первой из трех площадок, торчащих на восточной стене. Со звездного мрамора платформы на половицы высокого и относительно людного балкона с черными перилами из пропитанного дегтем дерева вели распашные двери с витражами и латунной панелью для толкания. Балкон очень напоминал высокую дорожку над Чердаками Дыхания, где малыш повстречал непостоянного Сэма О’Дая, и, пока большой Джон придерживал для них дверь, Майклу даже на миг показалось, что это то же самое место, но он быстро осознал свою ошибку.
Самой очевидной и бросающейся в глаза разницей было количество людей, которые суетились туда-сюда по бесконечной галерее или оперлись на перила, возбужденно переговариваясь, как завсегдатаи райка – верхнего круга театра. По сбивчивым подсчетам Майкла, вдоль раскинувшейся веранды, сколько видел растерявшийся глаз, было две или три сотни призраков. Он задумался, есть ли особое слово, как «прайд», «табун» или «отара», чтобы употреблять в разговоре о таком количестве фантомов, и спросил пятерку приятелей-привидений, не знают ли они такого. Филлис с видом большой важности настаивала, что уместным термином будет «послесвечение», тогда как Билл ввернул в качестве альтернативы «позорище». Затем Джон положил конец гаданиям, предположив, что лучшим выражением для призрачного столпотворения будет слово «Несби», которое затем пришлось объяснять Майклу, хотя все остальные согласно кивнули с мрачным видом.
– Несби блесть деревня у самого Нортгемптона, где состоялась последняя битва Английской гражданской войны. Короля Карла взяли в плен, а поле окрасилось красным, и трупы лежали горами в канавах. Ни за что не ходи в Несби в призрачной стежке, мелкий. Мертвые кавалеры и круглоголовые торчат там, как грядки кукурузы, – мужики с дырами от пик в камзолах, все черны от крови, белы от костей и серы от мозгов, таскают за собой по грязи покалеченные фотоследы. Столько злобных мертвецов ты еще не видал. Нет, «Несби призраков»: по-другому и не скажешь, когда оказываешься в такой толкучке.
Привидения кругом Мертвецки Мертвой Банды на балконе были самыми разными – представители большинства из двадцати или тридцати веков, сколько люди жили в окрестностях нынешнего города. Пока он со своими спутниками шли по балкону, юркая между роем призраков, Майкл видел и женщин в шкурах из мамонтов, и голых, не считая ярких синих татуировок, детей. Тоскующие по родине датчане с длинными золотыми косами стояли бок о бок с развеселыми пехотинцами – жертвами Первой мировой войны. На балюстраду облокотился высокомерный мужчина почти без подбородка, зато с цветной коктейльной сигаретой, мрачно обсуждая евреев с равно брюзгливым римским солдатом низшего ранга. Были здесь даже один-два мертвых роялиста и круглоголовых, о которых говорил Джон, что предполагало, что не все они остались на призрачной стежке в Несби барахтаться в черной грязи, где когда-то погибли. Странно, но человек в шляпе с плюмажем, больше всех в собрании походивший на кавалера, ввязался у перил в дружелюбный разговор с плечистым мужиком в сером с бритой головой, который даже без характерного железного шлема с наконечником в подтверждение казался тем, кто бы сражался в 1600-х на противоположной стороне. Недоумевающий, Майкл указал на парочку Джону, а тот, узнав по меньшей мере одного из собеседников, издал возглас, где смешалось удивление и восхищение.
– Эвона! Ну, не знаю длинноволосого малого, но думаю, ты прав и он воевал за короля Чарли. А вот здоровяк с лысым кочаном – другое дело. Это Левеллер Томпсон, и, да, он блесть сперва на стороне Кромвеля, хотя в конце концов Кромвель-то его и угробил, как и того кавалера, с кем Томпсон точит лясы. Старик Кромвель, когда собирал под знамена против короля всех, кого только можно, наобещал с три короба идеалистам и революционерам вроде левеллеров, что если они ему помогут, то сделают Англию страной, о которой мечтали, где все равны. Но, конечно, стоило отгреметь Гражданке, как он запел по-другому. Кромвель быстро разделался с левеллерами, чтобы они не путались под ногами, когда он пошел на попятную в своих обещаниях. Томпсон – сам видишь, какой он лютый малый, – он последний бой дал в Нортгемптоне, и, похоже, с тех пор тут и остался. Нет, пожалуй, у него с этим веселым кавалером много общего. Только так высоко его редко встретишь, старого Томпсона. Похоже, драка между зодчими привлекла народ со всех долгот Второго Боро.
И он был прав. Пока дети-привидения шли по веранде, расступающаяся перед запахом пронизи кроликов Филлис Пейнтер плотная толчея казалась странным историческим парадом или карнавалом, только таким, где никто как будто не замечал, что разодет в несусветный наряд. Конечно, большинство было самым обычным. Подавляющую часть компанейской сутолоки составляли обычные жители Боро девятнадцатого и двадцатого веков, и их убранство едва ли отличалось от одежды самого Майкла и остальных. Зеваки из других эпох среди них выделялись, и большинство легко узнавалось: гуртовщик-сакс в мешковине со скромной отарой из полудюжины призрачных овец, блеющих у его ног, топоча по вечным доскам; бесчисленные монахи разных лет и разных орденов, которым больше не о чем было спорить, кроме того, как все одинаково ошибались в помыслах о загробной жизни; нервные и вздрагивающие норманнские дамы; древние бриттки-проститутки злобного вида, прикомандированные к римскому легиону.
Но были и другие фигуры, время и имя которых определить было непросто. С противоположного направления по балкону шел кто-то очень высокий, нависающий над головами и плечами кишащей орды на добрых два-три фута. Он казался вигвамом из камыша с полой деревянной трубкой, торчащей у самой верхней части, так что она напоминала клюв и придавала всему существу вид длинноногой зеленой птицы. Когда они разошлись, Майкл заметил, что выступало оно на ходулях, торчавших из плетеных камышей у подола странного платья. Майкл понятия не имел, что это за существо и из какого неслыханного периода оно явилось. Он наблюдал, как оно уходит по длинной площадке, растворяясь в собравшихся бредовых массах, и хотел уже попросить Джона разъяснить увиденное, когда внимание Майкла привлекло нечто не менее странное.