Вырвавшись из мрачных раздумий, Кромвель взглянул на Айртона.
– Ответствуй мне, Генри, все ли твои люди сыскали, где встать на ночь? С первым же светом я поспешу осмотреть землю под Несби, посему скоро отправлюсь почивать. – Осознав, что его отпускают, Айртон едва ли не выдохнул с облегчением:
– Мы с полком расположилися недалече и выступим оттоле на заре. Не смею вас задерживать, сэр, но лишь прошу вас, чтобы вы передавали мою искреннейшую нежность вашей дочери.
Джон запоздало вспомнил, что Айртон в итоге станет зятем лорда-протектора, женившись на его старшей дочери, Бриджет. Кромвель почти тепло усмехнулся и поднялся, со скрипом отодвинув стул.
– Заклинаю, не зови меня сэром, Генри. Мой слух услаждает слово «отец», ибо вскоре так тому и быть. Сей час корпел я над письмом домой, а набело переписав, буду лишь рад известить Бриджет о твоей аффектации. Но будет об этом. Возвернись в свой полк и в постелю, и да пребудет с тобой на заре Господь.
Отступив от стола, Кромвель подошел к Айртону, чтобы крепко пожать руку молодому человеку. Тот быстро моргнул и сглотнул комок, отвечая:
– И пребудет Он с вами, добрый мастер Кромвель. Желаю вам покойной ночи.
На этом беседа, похоже, закончилась. Кромвель открыл дверь перед Айртоном, тот вышел во тьму Лошадиной Ярмарки и тут же растворился в ней. Простившись с гостем, генерал-лейтенант вздохнул и подошел к винтовой лестнице в углу, прихватив по дороге мерцающие свечи. Сам того не зная, он потоптал трех призрачных детей и устало зашагал по ступеням – предположительно, направляясь в спальню на верхнем этаже здания. Переглянувшись, Филл и Джон поплыли дымкой за ним, потянув между собой крошечную тень Майкла Уоррена. Очевидно, обоим не терпелось узнать, как спится накануне своей самой знаменитой битвы будущему цареубийце и лорду-протектору.
Но у Джона все еще не шел из мыслей Генри Айртон. Хотя завтра утром его ждали рана пикой и плен роялистов, враги Айртона освободят его на последних этапах битвы из страха за свои жизни, когда силы парламентаристов изготовятся к смертельному удару. Он женится на Бриджет Уильямс, она же Кромвель, неразрывно связав свою судьбу с семейством Кромвелей на весь остаток короткой жизни. В 1651 году Айртон на службе в Ирландии попытается покончить с католическим бунтом, осадив Лимерик, оплот мятежников, где и сляжет от чумы. Однако смерть не избавит его от королевского возмездия девять лет спустя, когда после Реставрации новым монархом станет Карл Второй. Незадолго до разрушения Нортгемптонского замка свежеиспеченный король повелит выкопать Айртона и его тестя из гробниц в Вестминстерском аббатстве и проволочить по лондонским улицам до Тайберна, где пару предадут уже избыточным повешению, дыбе и четвертованию. Как и во многих войнах, священных и не очень, когда заходила речь о манерах, на взгляд Джона, обе стороны хвалить не за что.
Филлис, Джон и Майкл уже были на верхней площадке Дома Хэзельриггов, преследуя Кромвеля, плетущегося с канделябром в руке к опочивальне. Ползущая за ним плечистая горбатая тень напомнила Джону иллюстрацию с фронтисписа «Путешествия пилигрима» из детства. Картинка была забавная, но не в реалистичном стиле, который предпочитал Джон, – правда, если мальчик не ошибался, написал ее Уильям Блейк, очень знаменитый и уважаемый человек, хоть, на взгляд Джона, он и малевал как ребенок. Та выцветшая репродукция изображала Христианина Баньяна с тяжким моральным бременем, взваленным на спину, отчего тот согнулся в три погибели над любимой книгой, которую читал на ходу. Этот же силуэт скользил у ног Кромвеля по площадке – благочестивый великан, следующий по пятам за будущим лордом-протектором, как и скопившаяся орда английской богобоязненной бедноты. Или, вдруг пришло Джону в голову, это набожный и жалкий теневой исполин гнал Кромвеля перед собой, а не следовал за ним? Чья воля на самом деле исполнилась в Англии в эту бурную и кровавую эпоху? Кто кем воспользовался?
Кромвель свернул из коридора в открытую дверь справа от детей, закрыв ее за собой. Не отставая, дуэт Джона и Филлис в погоне просочился сквозь доски проема, с Майклом Уорреном на поводу и серым хором остаточных картин, переливающихся за ними.
Опочивальня, оказывается, выходила переплетными ромбами высоких окон в противоположном конце помещения на Лошадиную Ярмарку. Через перекрещенные стекла Джон увидел порхающие в ночи бледные силуэты – странных соловьев в сопровождении черно-белых стоп-кадров и звонких трелей радости. Только заметив, что одно из необычных существ-аэробатов носит очки от Национального здравоохранения, Джон понял, что Реджи, Марджори и Биллу надоело вызывать завихрения и они поднялись в воздух, рассекали над улицей и вопили, изображая настоящих привидений прямиком из страшных книжек. Джону показалось, что они демонстрировали поразительное отсутствие дисциплины, но не причиняли никакого вреда, так что он вернул внимание к громоздкой деревянной кровати – словно родом из сказки Ганса Христиана Андерсена, – служившей центральным элементом комнаты.
Кромвель сел на краю, утомленно стягивая сапоги. Возле закрытой двери на деревянном сундуке и рядом с ним Джон заметил покрашенный в черное доспех, как у Айртона, в который Кромвель облачится завтрашним утром. Вот только латы Кромвеля не подведут хозяина так, как Айртона, подумал Джон. В отличие от Айртона с уродливой раной от пики в плече, его будущий тесть переживет весь Несби и будет невредимым, разве что запыхавшимся, пока побежденных кавалеров сгоняют в тесный круг, а люди Фэрфакса насилуют и увечат женщин в захваченном обозе роялистов. Кое-что после завтрашней битвы Джон видел – или увидит – лично. Он помнил, что при первом посещении битвы именно из-за кульминационной сцены жестокости – с отрезанием ушей и носов – закопался обратно в свое время, незадолго до встречи с Мертвецки Мертвой Бандой. Из всех ужасов, что повидал Джон – и в Несби 1640-х, и во Франции 1940-х, – надругательство над женщинами роялистов – женами и возлюбленными, которых нарекли «шлюхами и подстилками» этой «порочной армии», – по невыносимости обходило конкурентов на корпус. Господи, это же женщины.
Кромвель уже разделся догола, кратко сверкнув мозолистой от седла задницей, прежде чем натянул длинную сорочку, лежавшую в сложенном виде на верхнем одеяле. Встав на колени, генерал-лейтенант извлек из-под кровати каменный ночной горшок и помочился, одновременно упустив между ягодиц протяжный звук настройки тромбона, повергший Майкла, Филлис, а потом даже Джона в беспомощный смех. Опроставшись и вернув тяжелый урильник с глаз долой в подкроватные тени, Кромвель не поднялся с колен, а сложил ладони и закрыл глаза, читая «Отче наш». Закончив с этим, он встал и затушил все три огонька, плясавших на канделябре, оставленном на простом комоде подле окна. В темноте на улице один за другим померкли три соответствующие звездочки отраженного света, освободив ночь для Реджи, Билла и Марджори, заливистое хихиканье которых Джон слышал до сих пор, пока они парили в черных небесах над Лошадиной Ярмаркой. Крякнув из-за затекших суставов, Кромвель забрался под одеяла. Удивительно недолго поворчав и поворочавшись, он заснул – по всей видимости, нисколько не обеспокоенный резней, что ожидала его с рассветом.
– Ну. Кажись, все на этом.
Филлис казалась разочарованной, и Джон был вынужден признать, что чувствовал себя так же. Его словно подвели, хотя он сам не знал, чего ожидал. Сомнений и слез, наверное, или ехидного злорадства, как от негодяя из субботних картин в «Гамоне»; маниакального хохота, чтобы нагонять страх на малышей в кино, грошовой жути?
Пока Кромвель довольно храпел, Джон подплыл к окну, чтобы взглянуть, как бедокурили трое его коллег. Прищурившись сквозь исполосованное свинцом стекло, он увидел, как они болтаются на ночном ветру высоко над улицей. Очевидно, они спугнули голубей с насестов на карнизах Лошадиной Ярмарки и теперь гоняли ошарашенную птицу в летней дымке на фоне трех четвертей сливочной луны и ее короны. Джон подозвал Филлис и Майкла от их места у кровати, где они развлекались тем, что совали призрачные пальцы в черные зияющие ноздри ее спящего хозяина.
– Эй, оставь нос в покое и глянь, что твой малой и остальные лоботрясы вытворяют, пока мы тут.
Предводительница банды и ее маленький подопечный послушались Джона. Скоро они стояли рядом, тыкая пальцем в окно и комментируя то с восторгом, а то с упреком, пока их оголтелые коллеги туркали перепуганных птиц в лунных лучах высоко над Нортгемптоном. Этим развлечением три ребенка увлеклись до такой степени, что на миг совершенно позабыли, где они находятся. Тем большим шоком стал глубокий голос, раздавшийся из темноты позади.
– Кто вы и что вам понадобилось?
Майкл вскрикнул и схватил за руку Джона. Фантомные дети в испуге развернулись и встретились лицом к лицу с мальчиком одиннадцати лет с кислой миной, стоявшим голым возле постели, где все еще похрапывал Кромвель, и прожигавшим их взглядом из теней. Юнцу не повезло пострадать от самой ужасной прически, что видел Джон, – короткая серая щетина шла до самого затылка, где начиналась стрижка под горшок. Из-за темных волос мальчик напоминал поганку, а его рябые и бледные до свечения лицо и шея служили черному ядовитому грибу мыльным полупрозрачным стеблем. Мысли Джона забегали, пока он пытался понять, что это перед ними, а взгляд искоса на Филл подтвердил, что она тоже терялась в догадках. Майкл же просто стоял, так распахнув веки, словно пытался одной силой воли выпихнуть глазные яблоки из орбит.
– Я спрашиваю вновь, что вам понадобилось в доме молотца. Отвечайте немедля и без угроз!
Все дело в мужском голосе, думал Джон, который исходит от мальчишки, едва ли достигшего переходного возраста, если судить по одинокому волоску на оголенном лобке. То, как мальчик строил предложения, то, как сказал «молотца», хотя явно подразумевал «моего отца», предполагало, что он недавно умер и ему еще не попала в рот Лючинка. С другой стороны, нервные движения мальца не сопровождало обычное визуальное эхо, и это предполагало, что он еще жив. А с третьей стороны, он их видел, чего в обычных обстоятельствах быть не может, если он не скончался.