В лунных просторах над головой Джон различал серую комету с хвостом блекнущих фотографий, – скорее всего, Филлис, – которая гнала триумвират таких же оперенных картинками духов обратно к земле. Казалось, будто призрачные дети обводят на небе рисунки по точкам-звездам. Он улыбнулся Майклу:
– Нет, она же не плохая, твоя Мэй. Знаю, блесть такое, что она нагоняет страх божий, но это от тяжелой жизни с тех самых пор, как она родила в канаве на Ламбет-уок. Ты ее не суди строго.
Четверо других членов Мертвецки Мертвой Банды к этому времени оказались в пределах слышимости. До Джона донеслось, как Филлис отчитывает на спуске Билла.
– …А если гоняешь голубей, Третий Боро все прознает! Ну смотри, неслух, как он превратит тя самого в голубя, а потом спечет из тя голубиный пирог!
Биллу – увлеченному баттерфляем, во время которого из-за остаточных изображений у него из плеч словно росли колеса телеги, – было хоть бы хны. Широкая улыбка так и грозила прорваться и испортить покаянное выражение рыжего озорника. Вскоре Филлис завела троих шалунов на посадку, а затем сама встала на Лошадиной Ярмарке – пепельный одуванчик или, как их всегда звал Джон, «лунное лицо», рассыпающее за собой в ночном небе зонтики изображений.
После того как Филлис устроила короткий показательный суд для троих негодников и озвучила обязательный, на ее взгляд, список обвинений, банда проголосовала, каким маршрутом возвращаться в тысяча девятисотые. После пересчета рук – около пятидесяти, если включать все остаточные изображения, – единогласным решением стал несколько обходной путь через «Таверну Чернаго льва» дальше по дороге. Единственным воздержавшимся на собрании был Майкл Уоррен, который, как полковой символ, все равно не имел права голоса. Джон сочувствовал желанию Майкла просто вернуться домой, но ведь все, что он сказал ранее о скоротечности их похождений относительно мира смертных, куда скоро отправится Майкл, было правдой. Не кривил душой Джон и тогда, когда говорил, что полюбил малыша и не хотел, чтобы тот уже вернулся к жизни и позабыл все произошедшее.
Банда двинулась по Лошадиной Ярмарке к замку, где на склонах уже угасли все солдатские костры. Слева они прошли обитель летучих мышей в церкви Святого Петра, где подобный собачьему свистку писк пронзал даже звукоизоляцию призрачной стежки. В тенях ворот Джон разглядел обмякший силуэт призрака хромой попрошайки, которую встретил в первый посмертный визит к церкви, но не стал привлекать к ней внимание других детей. Неподвижная и молчаливая, она наблюдала, как они проходят мимо, и ее светящиеся глаза висели в темноте равнодушно.
«Черный лев» все еще гудел, когда до него дошли дети, хотя дверь была закрыта. Пройдя сквозь нее, Джон оказался в пугающе знакомом помещении паба, хотя люди и их времяпрепровождение внутри отличались разительно. Осоловелые круглоголовые наливались густым пивом, пытаясь забыть, что сегодня может быть их последняя ночь на земле, тогда как другие, с женщинами на коленях, шарили израненными пальцами под кружевными слоями юбок. Комната – двух уровней, как и во время Джона, с соединяющими их тремя ступеньками, – была сделана почти целиком из дерева. Единственным металлическим элементом казались начищенные масляные лампы и тяжелые кружки, если не считать присутствующих мечей и шлемов, а за исключением окон, стекла внутри не было вовсе. Одинокий квартет бутылок – предположительно, с горячительными напитками, – стоявший на пустующей полке за стойкой, был из камня. Джона удивило, как сильно настроение паба менялось из-за отсутствия мерцающих отблесков в висящем чаду, но нашлись и многие другие неожиданные несходства.
Один из столов в стороне был заставлен едой – мисками испорченных фруктов, ломтями сыра и недоеденным караваем, луком, горчицей и ветчиной, нарезанными до жопки, – а над ней крутилась труппа мясных мух с жемчужными брюшками. Между ножек стульев шарились две-три собаки, а шум таверны казался Джону сдержанным – даже не считая того, как приглушала звук призрачная стежка. Нынешняя болтовня, включая разговоры бойцов с подружками, современным ушам казалась тихой и почтительной. За исключением редкого громкого топота сапог по полу, когда кто-нибудь отправлялся в туалет на заднем дворе паба, или слабого храпа коней из денников там же, и в отсутствие знакомого звона стекла по стеклу никаких звуков больше не было. Эту тишину даже нельзя было назвать современной – ее не подчеркивал ход тикающих часов.
Билла и Реджи как будто заинтересовали бесстыдные блудни по темным углам таверны, но Джону это не нравилось, и он был рад, что Филлис разделяет его чувства. С армейской четкостью, скрывавшей взаимное смущение, они организовали банду в очередную человеческую башню – на этот раз с Реджи внизу и Биллом на его плечах, который и скреб обеими руками накопившееся время на потолке таверны. Раскопка трех сотен лет явно заняла бы немало времени, и Джону, Майклу и двум девочкам оставалось только неловко стоять среди почти немого разврата и пытаться найти взглядом хоть что-нибудь приличное.
Беспокойно бегая глазами по полутемной комнате, Джон с удивлением осознал, что он с пятью товарищами – не единственные фантомы, навестившие «Таверну Чернаго льва» в этот конкретный вечер. У стены на длинной деревянной скамье, как в церкви, сидел один из войска круглоголовых – веснушчатый девятнадцатилетний парень практически без подбородка, – с женщиной, лет тридцати и с жестким лицом, мягко постанывающей у него на коленях, прижимаясь спиной к его животу. Длинные юбки были расправлены в безуспешной попытке скрыть очевидный факт, что юнец вошел в нее, пока она исподтишка двигалась вверх-вниз, пытаясь выдать распутство за ритмичное ерзанье.
По сторонам от этой не такой уж и скрытной сношающейся парочки сидели двое мужчин средних лет в длинных рясах – тучный и тонкий, – которых Джон сперва принял за друзей любовников. Хотя дружба должна быть необычно тесной, подумал он, чтобы посвящать знакомых в такие интимные дела, но что Джон знал о моральном климате тысяча шестисотых, где вообще приемлемо заниматься прилюдным сексом в баре? Только когда один из двоих поднял веер из нескольких рук, чтобы почесать над бровью, Джон осознал, что они оба – призраки, духи-вуайеристы, о которых шлюха с солдатом не подозревали. Приглядевшись поближе, Джон понял, что подглядывающий дуэт – какие-то монахи, возможно, клюнийцы из монастыря, стоявшего к северу три-четыре сотни лет назад. Каждый сидел, набожно сложив руки на коленях, не скрывая приподнявшиеся бугорки на ризах, и наблюдал с предельным вниманием за пыхтящим солдатом и его блудницей. Два брата были так увлечены, что даже не заметили в нескольких футах от себя других призраков – причем детей, негодовал про себя Джон.
Но вдруг картина изменилась от лишь гадкой к невыразимо гротескной. Один из монахов-привидений – пухлый, сидевший дальше от Джона – снял толстую ладонь с коленей и прежде, чем Джон пришел в себя, погрузил ее в ручей остаточных изображений, прямо в передник наездницы, вогнав руку по локоть в скачущее тело, о чем она даже не подозревала. Судя по сальной улыбке, избороздившей сытые щеки монаха, и по внезапно ускорившимся охам и возбужденным содроганиям голубков, казалось, будто монах дотянулся мясистой лапищей через живот женщины до самого солдатского… Джона замутило, и он отвернулся. Он ни разу не видел, чтобы мертвецы занимались таким, даже не воображал. Ну что ж. Вечность живи – вечность учись.
К счастью, похоже, больше никто не заметил противной сцены, и как раз в этот момент Билл ликующе объявил, что его ход в двадцатый век готов. Филлис первая взобралась по лестнице из Билла и Реджи, исчезнув в бледном провале с поблескивающими краями, выкопанном в штукатурке потолка между закопченными балками. Следующим поднялся Майкл, многочисленные фотографии которого растянули короткую ночнушку до тартанового свадебного платья. За Майклом последовала Марджори, за ней тут же – Билл, предоставив сперва Реджи, а потом Джону прыгать во временну ́ю дыру с пола, всплывая в вязкой атмосфере призрачной стежки.
Только когда Джон ворвался через отверстие и оказался в искусственном жилище со множеством закругленных углов, где Филлис песочила Билла горячее обычного, он понял, что что-то пошло не так. Это не 1959 год. Они стояли в просторной и стерильной комнате, словно на кухне суперсовременной больницы, где была стальная раковина, какая-то стильная и сложная плита и два-три других громоздких металлических ящика с круглыми ручками, о функциях которых Джон не имел представления. У дверей стояла дюжина пластмассовых бутылок отбеливателя в виде игрушечных «жужжащих бомб», у которых откручивались боеголовки. Их удерживал в кубической формации слой облегающего полиэтилена, словно нанесенного спреем. В картонной коробке под единственным залитым дождем окном лежали какие-то подкожные иголки будто из Страны игрушек: хлипкие штучки в отдельных прозрачных упаковках. Приглядевшись поближе, Джон увидел, что всюду, где было место, беспорядочно стояли несметные коробочки с флаконами таблеток, а также валялись приобретенные оптом мешки овса и риса, пачки с консервами детского питания и несообразный набор других медицинских или кулинарных массовых закупок. Плакаты на картонной доске у одной стены были испещрены именами и слоганами, совершенно невразумительными для Джона: «КОРПУС СВЯТОГО ПЕТРА; НЕ КАДРИТЬСЯ, НЕ ТОРЧАТЬ; ШУМ УБИВАЕТ; АМНИСТИЯ ДЛЯ БАЛЛОНЧИКОВ И ТАЗЕРОВ; НЕ ДАЙТЕ C-DIF СТАТЬ C–IMP [74]; ПРИЗНАКИ СЕКС-ТРАВМ; ПРИЗНАКИ КОНФЛИКТНЫХ ТРАВМ; КАК РАСПОЗНАТЬ ВОРОБЬЯ; ЖИЛЬЦЫ ПРОТИВ ПРЕДАТЕЛЬСТВА»… Куда их, черт возьми, занесло? Джон уже хотел спросить Филлис, но не успел, как она сама обернулась к нему с изможденным видом и объяснила:
– Он прокопал нас слишком высоко, бестолковщина. Мы в двадцать пятых, в корпусе Святого Петра. Ты ток глянь на этот чертов дощь!
Джон бросил взгляд в окно – вроде бы на Холм Черного Льва, но вид оказался незнакомым. Лошадиная Ярмарка стала неузнаваемой благодаря паркету из бледных плиток на месте некогда мостовой, а затем асфальта. За проливной пеленой дождя он видел стеклянный надземный переход, изогнувшийся над устьем сильно изменившейся дороги Святого Андрея, чтобы соединить расползшуюся Замковую станцию с бугром у основания Мелового переулка, где когда-то стояла давно снесенная башня Джона. Теперь на другой стороне переулка на фоне старых и простых зданий разительным контрастом торчали постройки, напоминавшие раздувшиеся банки «Мармайта», придуманные то ли шутки ради, то ли на спор. Нарочито футуристический мост – прозрачная кишка, тянувшаяся поперек пейзажа с запада на восток, – казался Джону безвкусной мирской попыткой повторить Ультрадук, земной копией захватывающего дух монумента, тянувшегося от церкви Доддриджа. Под мостом и ливнем по дороге Святого Андрея шипели необычные машины, не сворачивающие на Лошадиную Ярмарку, вроде бы перекрытую для пешеходного движения. Бо ́льшую часть транспортного потока составляли автомобили в форме кирпичей, на которые Джон насмотрелся в ходе недавнего экскурса в пятый или шестой год, но встречались и куда более странные средства – почти плоские устройства, напоминающие армированные скейтборды, совершенно бесшумные и одинаково черные. Даже Реджи Котелок, автомобильный фанат банды, стоял у окна, задвинув шляпу и озадаченно почесывая в темных вихрах. Филлис кипела, отчего на самом деле казалась только красивее.