Майкл вопросительно взглянул на ничего не подозревающую женщину.
– А откуда у нее такая страшная царапина над глазом?
Джон пожал плечами, которые на миг размножились.
– Не знаю. Я вообще о ней мало знаю, если честно, кроме того, что она святая. В любом случае хватит терять здесь время. Найдем вход на первый этаж и соберемся с Филлис и остальными.
Обойдя богиню, закончившую изучение папки и заменившую ее другой из того же кабельного лотка, Майкл и Джон вошли в стену кабинета и оказались в коротком коридоре, из которого наверх поднималась лестница. Когда пара поплыла на встречу с остальной Мертвецки Мертвой Бандой, Джон поймал себя на мыслях о том, за что принимают в святые.
Весьма вероятно, все зависит от времени, в котором ты живешь, от твоего происхождения. В средние века требовалось чудо, как то, что якобы случилось рядом, в церкви Святого Петра в 1050-х, когда ангел помог найти тело человека, нареченного святым Рагенером, братом святого Эдмунда. Затем, в дни Кромвеля, сотню лет спустя после того, как Генрих Восьмой разорвал узы Англии с Римом, святыми становились живые люди, вроде Баньяна, верившие, что им уготовано войти в эти ряды, когда грешные царства земные исчезнут, а на их месте появится равноправное общество под единым Богом – целая нация святых, где не будет нужды ни в жрецах, ни в правительствах.
И тогда, когда он вроде уже об этом забыл, Джон понял, что опять видит в мыслях взорванного человека с балкона в Душе. Разве его не назовут святым, мучеником, люди, которые верили в то, что он сделал? Получается, думал Джон, главное, что объединяет Баньяна, Кромвеля, Рагенера и человека-бомбу – а судя по шраму у глаза, и женщину снизу, – то, что все они прошли через какой-то огонь. Это важный момент, хотя и не единственный, иначе бы и Джон стал святым после собственного расчленения во Франции. Джону казалось, что разница здесь в том, с каким настроем шагаешь в пламя. Святость зависела от смелости человека или ее отсутствия. Чтобы тебя канонизировали, мало поймать снаряд из пушки.
Как только Джон и Майкл поднялись на второй этаж, разверзся пандемониум. На верхней площадке лестница выходила в коридор с двумя дверями на правой стороне – их Джон принял за спальни, которые они видели раньше. Он уже хотел сунуться в стену и поискать Филлис, когда из ближайшей задвинутой двери вылетело маленькое блюдце с собственными нематериальными двойниками, обозначавшими пройденную траекторию. Прежде чем диск упал на пол, за ним через твердую дверь последовало перекати-поле струящихся движений, напомнившее двух сиамских кошек, сцепившихся в драке, и поймало его в полете. Всего на секунду серое пятно стало четким и оказалось Утопшей Марджори, а затем она метнулась обратно в предполагаемую дверь спальни с пойманным предметом. Джон и Майкл изумленно переглянулись и бросились через проход сквозь хлипкую современную стену помещения за Марджори.
Джон был прав, и на другой стороне стены был дормиторий – более или менее идентичный мужской вариант жилья девушек, через которое они проходили недавно. Но отчаянную активность внутри Джон предугадать никак бы не смог.
Четверо живых мужчин – с возрастом от восемнадцати до сорока – играли в карты и даже не подозревали о призрачном переполохе вокруг. В куче мале мечущихся по комнате множащихся призрачных силуэтов сперва было почти невозможно понять, что происходит, но через пару мгновений Джон ухватил ситуацию: считая Джона и Майкла, внутри спальни собрались семь привидений, шесть из которых представляла воссоединившаяся Мертвецки Мертвая Банда. Седьмой был взрослым фантомом, неприкаянным, знакомым Джону и Филл еще при жизни, по имени Фредди Аллен. В свои смертные дни Фредди был знаменитым на все Боро бродягой, ночевавшим под арками железнодорожного моста на Лужке Фут и пробавлявшимся воровством краюх хлеба и пинт молока с чужих порогов в пустынной и заговорщицкой тиши раннего утра. После смерти он стал одним из самых невыдающихся и беззубых духов, населявших жалкие края призрачной стежки, – вовсе не такой кошмар, как Мэлоун, Мэри Джейн или старый Удуши Кошку. К сожалению, из-за этого Фредди сделался удобной и относительно безобидной целью для бесконечной вендетты Филл Пейнтер против взрослых привидений.
Должно быть, Фредди был в двадцать пятом по своим делам, никому не мешал, сидел за смертным коном трехкарточного брэга, когда в стену ввалились Филлис, Реджи, Билл и Марджори и начали его задирать. «Летающее блюдце», которое Марджори на глазах у Джона вернула из коридора мгновение назад, было шляпой Фредди, сорванной с его венчика волос одним из призрачных детей, что теперь носились по спальне и перекидывались мятым трилби Фредди между собой, пока мягкотелый и рыхлый мертвец беспомощно размахивал руками в середине, пытаясь поймать свистящий мимо головной убор. Пока Мертвецки Мертвая Банда перебрасывалась призрачной шляпой, ее изображения зависали так долго, что у потолка комнаты повисла спутанная цепь хилых и безрадостных рождественских гирлянд.
Фредди ругался взахлеб:
– А ну отдай! Отдай сюда, жулье несчастное!
Вожделенный предмет одежды проделал высокую дугу над его голым серым темечком вне досягаемости, чтобы угодить в руки Филлис Пейнтер, которая пританцовывала рядом с окнами спальни. Размахивая над головой старым трилби, пока он не превратился в единую полосу шляп, она ухмылялась Фредди:
– А ты поди и забери, пердун старый! Блестешь знать, как хлеб с порога воровать!
С этими словами Филлис запустила нематериальный трофей в твердое стекло окна, на улицу снаружи, где та поплыла к залитому дождем церковному двору. Призрачный нищий завыл от возмущения и с прощальным злобным взглядом в сторону Филлис вынырнул в проем за ним.
Филлис, уже отступавшая через стену в женскую спальню по соседству, позвала банду за собой.
– Айда, вали в «Черный лев» во времена Кромвеля, пока старый черт не надыбал шляпу и не возвертался по наши души.
Астральные путешественники последовали за лидером через прилегающую общую спальню девушек. На широком телевизоре размером с сервант один из мужиков, что мылись ранее, стоял на футуристической кухне и лаялся с женщиной, на которой, как показалось Джону, не иначе как были искусственные груди из магазина розыгрышей. Мужчина, судя по всему, «мял, на хрен, хреново пюре» для девушки, что бы это не значило. Женщины на кроватях перед огромным теликом цокали языками и комментировали плоскими восточными акцентами искусственный бюст экранной хабалки, пока между ними скользили невидимыми дети-привидения.
Проплыв по коридору за противоположной стеной дормитория, банда попала в комнату с отбеливателем, шприцами и детским питанием в банках, где они нечаянно вошли в этот странный ненастный век. Прокопанная Биллом дырка еще зияла в антисептическом линолеуме пола, но теперь выходила в гробовую немую тьму, а не на свет ламп и любовные шорохи, из которых они выбрались. Реджи Котелок опустился в туннель времени первым, скрывшись в черноте семнадцатого века, чтобы помочь самым маленьким членам банды слезть за ним. Следующей пошла Филлис, затем Майкл, Билл и Марджори.
Окинув прощальным недоумевающим взглядом лекарства и недоступные пониманию плакаты – «СПАСИБО ЗА ТО, ЧТО НЕ КРИЧИТЕ»; «ГОВОРИМ О ТИФЕ ВСЛУХ», – Джон погрузился в черный колодец за спутниками.
Внизу, в 1645-м, таверна опустела и, очевидно, закрылась на ночь, выплюнув последних посетителей на грязь и звездный свет. Филлис стояла на плечах Реджи и терпеливо заплетала ткань момента поверх отверстия, проделанного Биллом, в полном соответствии с загробным уставом, чего Джон не мог не одобрять. Несмотря на то что живые не способны физически войти в дыру во времени, те, будучи открытыми, все равно представляли для них угрозу. Пусть тела не могли проваливаться в подобную пробоину, зато разум мог, что приведет к потенциально разрушительному опыту пребывания в чужом времени. Джон никогда не слышал о таких случаях из первых уст, но старшие опытные привидения заверили его, что это вполне реальная и ужасающая возможность. Лучше закапывать за собой норы, на всякий случай.
Когда Филл замела следы, дети вытекли через запертую на засов дверь старой таверны на Лошадиную Ярмарку, лишенную жизни как обычной, так и загробной. Банда побрела в приблизительном направлении Пикового переулка – беспросветной трещины, уходившей на север от главной улицы, – а Джон тем временем крутил в голове мысли о воинах-святых, о смерти и славе.
На взгляд Джона, все это вздор – то, что ему вбивали в голову, пока он распевал «Быть пилигримом» [75] в Бригаде мальчиков и связывал в голове добро с церковью, а церковь – с маршем; послушно ваксил лань-ярд порошком Blanco; подчинялся приказам. Для поколения Джона все это безнадежно перепуталось. Ритуальное чернение холодной латунной пряжки ремня БМ над свечным пламенем перед полировкой само собой перетекало в ощущение христианского долга, которое охватывало, когда приходили призывные бумаги. «Ни жупел и ни черт не ввергнут в бегство. Он знает – обретет он жизнь в наследство». А дальше не успеешь глазом моргнуть, как тебя протыкают пикой под Несби, взрывают дождем гвоздей и света, вышибают дух из плоти артиллерийским снарядом во Франции. И что-то вовсе не жизнь ты обретаешь в наследство. Тебе все это наболтали, просто чтобы ты погиб в чужих военных кампаниях без возражений. Все войны – священные, то есть обычные и кровавые, только их кто-то решил назвать священными, потому что так уж ему выгодно, – какой-нибудь король, какой-нибудь папа римский, какой-нибудь Кромвель, который верил, будто знает, что-де нужно Небесам. На взгляд Джона, если ты участвуешь в убийстве людей, значит, велика вероятность, что ты все-таки не святой. Может быть, в конце концов, та цветная девушка с кошмарным шрамом – самый лучший претендент на звание, как бы странно это ни звучало. Ведь ее единственным оружием была банка из-под сардин.
Впереди Пиковый переулок мягко поднимался от Лошадиной Ярмарки до улицы Марии, а та вела к церкви Доддриджа – их цели. Джон праздно размышлял об улице Марии и том, что здесь произошло, когда Билл как будто прочитал его мысли, громко объявив новую идею для прокрастинации, заскакав с одной ноги на другую в узкой залитой ночью боковой улочке, порождая с кажды