Хлопоча, как черная наседка, миссис Гиббс повела своевольных привидений через простую дубовую дверь в конце лестничной площадки в атмосферу праздника урожая, стоявшую в ладной старомодной кухне. Отсюда, мгновенно определил Майкл, и исходило благоухание фруктового пирога, замеченное в проходе. У черной железной плиты беседовали две симпатичные приятные дамы с вороными волосами, забранными в узлы, но они тут же обернулись к вошедшим смертоведке и стайке призрачных безобразников.
– Миссис Гиббс – а это, должно блесть, наши маленькие герои! Входите-входите, рассаживайтесь. Мы с Тетси полагаем себя в числе ваших самых преданных поклонниц, и вот мы посреди вашей главы «Дух Задушенного Малыша», произносим те самые реплики диалогов, которые перечли уже десятки раз. Ощущение и в самом деле решительно необычное, но и совершенно замечательное. Садитесь же скорее, а я заварю нам чаю.
Говорила женщина, которую Майкл принял за старшую. Она была хрупкого сложения, с лицом в форме сердечка и добрыми глазами, одета в платье белого дамаска, убранного шелковыми цветами и пятнистыми оранжевыми бабочками, напоминавшими подол фартука миссис Гиббс. На ее изящных ножках были туфли мягкой бледно-охровой кожи, со стежками черной нити, напоминавшими пятна леопарда, и каблуками не меньше двух дюймов в высоту. Ее теплым одеялом с запахом утренних тостов окутывала аура материнства – Майклу так и хотелось приластиться к ней и не пускать. Пока добрая дама вела его к одному из деревянных стульев, окружавших кухонный стол у выложенного красивой плиткой камина, он тосковал по своей маме Дорин как никогда. Миссис Гиббс тем временем представляла всех друг другу.
– Ну что же, голубки мои, слушайте внимательно. Это миссис Мерси Доддридж, добрая супруга мистера Доддриджа, а юная леди рядом со мной – их старшая дочурка, мисс Элизабет. По ней не скажешь, но мисс Элизабет моложе многих из вас. Сколько тебе блесть, голубушка, когда ты угодила за угол в Душу, шесть?
Мисс Элизабет, молодая и энергичная версия своей матери, носила платье нежного гвоздичного оттенка восточного горизонта в минуты перед зарей, украшенное тут и там крошечными розовыми бутончиками. Она отвечала на вопрос смертоведки с задорным смехом, тряхнув черными кудрями. Судя по выражениям лиц, Реджи, Джон и Билл уже пленились обаянием дочери священника и внимали каждому ее слову.
– О нет. Мне не блесть и пяти, когда я занемогла от чахотки. Помню, что умерла я за неделю до праздника в честь моего пятого дня рождения, отчего по сию пору ужасно сержусь. Кажется, я так и похоронена под деревянным алтарем внизу, да, маменька?
Миссис Доддридж ответила мягким любящим взглядом.
– Да, ты все еще там, Тетси, хотя уж нет того алтаря. Теперь блесть добра и достань наши фейри-пирожки из духовки, пока я занимаюсь чаем. Сверхвода наверняка уже вскипела.
Усевшись рядом с расписным камином, болтая туда-сюда тапочками, Майкл взглянул на плиту. На конфорке дымился большой железный ковшик, полный теми же шариками узорчатой жидкости, что проливались на Душу во время драки между гигантскими зодчими. Судя по мелким замысловатым каплям, подпрыгивающим над краем, это и была сверхвода. Миссис Доддридж пересекла просторную кухню и подошла к деревянной стойке, где поджидал лучезарно-изумрудный чайник из глазурованной глины. Призрачным зрением Майкл видел в отражении на его океанско-зеленых боках выпуклую миниатюру всей комнаты, пока жена священника не заслонила вид спиной. Сняв крышку с чайника, она потянулась к верхнему краю окна над деревянной столешницей и сняла одну из странных штуковин, висевших на нитках на оконной раме словно для просушки. Раньше Майкл их не замечал, но теперь при их виде вздрогнул.
Они разнились в размерах от крышек банок для варенья до мужской ладони и напоминали обезвоженные морские звезды или высохшую шелуху огромных пауков – хотя и пауков с приятной пломбирной расцветкой. Эта идея уже сама по себе была не самой приятной, но, приглядевшись, Майкл обнаружил, что истинная природа висящих предметов еще тревожней: все они были гроздьями мертвых фей, головки и тела которых срастались в колечке, образуя расходящуюся от центра паутину, напоминавшую кружевную салфетку, только толще. Они напомнили Майклу о странном сером растении, найденном Биллом, когда они прокапывались подальше от ревущей призрачной бури с заднего двора у основания улицы Алого Колодца. Но то были жуткие существа со скукоженными тельцами, распухшими головами и огромными черными глазами, которые как будто не отрывались от тебя, тогда как эти особи могли похвастаться более грациозными пропорциями, но глаз не имели вовсе – только маленькие белые ямки, словно гнездышки в яблочной сердцевине, если извлечь из нее все семечки. Они висели на четырех узловатых бечевках, по две-три сушеных грозди фейри на нитке, и издавали полый перестук при соприкосновении, как деревянные ветряные подвески.
Миссис Доддридж оторвала один из плодов побольше, при этом нечаянно переломив ноги паре хрустких нижних фей. Без проволочек и сантиментов жена священника начала крошить соединенных нимф в емкость, с которой заторопилась к плите и подняла ковш с кипящей суперводой за ручку, чтобы перелить его содержимое в чайник, на измельченных фей. От настоя поднялся аппетитный аромат, очень схожий с мандариновым, если бы те мандарины одновременно были персиками и, пожалуй, еще и мешочком анисовых драже.
Между тем обворожительная мисс Элизабет доставала из духовки черный противень. Уложенный дюжиной маленьких розовых пирожков, он пах даже соблазнительней душистого чая. Оставив его остужаться, младшая из Доддриджей сняла мисочку с полки кафельного камина, рядом с которым устроился Майкл. Когда она проходила мимо, он не смог сдержать любопытства.
– Почему тебя зовут Тетси, если твое имя – Элизабет, и почему ты такая взрослая, если тебе только четыре? И что в миске? А меня зовут Майкл.
Мисс Элизабет наклонилась, чтобы озарить его улыбкой.
– О, мне прекрасно известно, кто вы, юный мастер Уоррен. Вы же Задушенный Малыш из двенадцатой главы. А зовут меня Тетси потому, что так я произносила «Бетси», когда была маленькой. Почему я решила вырасти после смерти – я ведь так и не испытала, каково быть взрослой, пока блесть жива. Ну а в миске – извольте взглянуть сами.
Она опустила посудину, наклонив так, чтобы он мог заглянуть. На ее дне лежала крошечная дюна из раздробленных кристалликов, напоминавших гранулированный сахар с тем исключением, что это вещество было иссиня-голубого оттенка безоблачного летнего неба. Элизабет предложила макнуть в лазурную пыль кончик пальца и испробовать на вкус, как он и поступил. На языке порошок показался обычным сахаром, хотя и с острым и искрящимся привкусом, как шербет. Оценив по достоинству незнакомую приправу, Майкл спросил, что это такое.
– Голубые семечки, которые мы выбираем из Бедламских Дженни. Когда их накапливается вдоволь, мы толчем их пестиком в Паков сахар, чтобы притрусить наши фейри-пирожки.
Запоздало он понял, что случилось с пропавшими глазами из подвешенных горсток мертвых фей. Высунув язык, словно не желая даже терпеть его во рту после интрижки с глазной присыпкой, Майкл скорчил рожу, насмешив дочь священника.
– О, полноте. Это же не настоящие фейри. Это только части или лепестки особенного фруктово-грибного сорта под названием Пакова Шляпка, или Бедламская Дженни. Однажды нас навещал римский солдат из Иерусалима, так он называл это Минервиным Трюфелем. Они произрастают в призрачной стежке и Втором Боро, укореняясь всюду, где находят прокорм. Когда они еще маленькие, то напоминают колечки из эльфов или гоблинов, и есть их не следует. Нужно дождаться сперва, когда они созреют и станут фейри. Люди из живого мира не видят их цветения. Только иногда замечают побеги, которые Пакова Шляпка пускает в нижнем мире, когда одно растение кажется хороводом раздельных и танцующих фейри – или стаей гадких серых гоблинов с черными глазищами, если растение незрелое. Это все, что мы можем есть, хотя еще существует нечто наподобие эктоплазменного масла от призрачных коров. Сами по себе они не имеют вкуса, но, если истолочь лепестки в муку и замешать с фантомным жиром, получается сладкое розоватое тесто. Из него мы и печем наши фейри-пирожки, а теперь прошу меня извинить – они наверняка уже остыли и их можно припорошить Паковой пудрой и подавать на стол.
Младшая Доддридж обошла кухонный стол, дав всем остальным детям лизнуть сладкую пыль, разделяя угощение поровну. Тем временем ее мать извлекла из ранее незамеченного шкафчика настоящую флотилию чашечек и блюдец и разлила всем фрезовый дымящийся настой из темно-зеленого чайника – поблескивающего, как наливное керамическое яблочко. Миссис Доддридж суетилась между деревянной стойкой и рассевшимися гостями, расставляя чай и предупреждая младших детей не расплескать его.
– И не ошпарьте языки. Подуйте на чай, чтобы остудить, а потом уж попивайте с дорогой душой. У нас имеется кувшинчик призрачного молока, если кому-то захочется, хотя нам кажется, оно только вкус портит, да и сам чай делается мучнистым.
Между тем Тетси закончила присыпать теплую сдобу толчеными глазками фейри, покрыв каждое розовое лакомство звездным инеем цвета кобальта. Миссис Гиббс и шестеро детей взяли по пирожку с широкой тарелки, уставленной свежеиспеченными яствами – стайка закатных облаков на фоне зимнего фарфорового неба. Не забыв и о напитках для себя, Доддриджи подтянули к столу деревянные табуретки, выбрали по одному из оставшихся угощений и присоединились к мягкому шелесту чайной беседы.
Сама миссис Доддридж, севшая подле миссис Гиббс, расспрашивала у смертоведки о старом указе, касавшемся врат Души – их, оказывается, всего было пять. Со своего места у камина Майкл не мог разобрать весь разговор, в котором, похоже, входы сравнивались с пятью человеческими чувствами. Крайние Ворота, судя по всему, были Ощущением, что бы это ни значило. Недоумевающий, мальчик перевел внимание к жизнерадостной Тетси, севшей по соседству с Марджори и приступившей к подробному допросу утонувшей школьницы на какую-то еще более непостижимую тему, чем дискуссия о рецепторах и городских воротах.