Марджори была только ученицей и сама это знала, с ученическими представлениями о том, как вести повествование и выстраивать историю. Кое о чем она догадалась сама – например, отдельная глава будет казаться завершенней, если в ее начале поставить перед читателем какой-то второстепенный вопрос, а потом на него ответить, причем лучше – в последних строках, – но не считая охапки простеньких приемов, ей ужасно не хватало огневой мощи, чтобы потянуть целую книгу.
Больше всего раздражало, что никто не говорил, чем кончится роман или как отправить его в печать. Она слышала, что мистера Блейка по-прежнему публикуют в сиятельной мастерской в вышних краях над Ламбетом, но это получается слишком долгая прогулка по Ультрадуку только ради одиннадцати схематичных бессвязных глав, которые она пока успела закончить. И все же, исходя из наличия поклонников в высших эшелонах Души, стоическая девочка смирилась с тем, что однажды неизбежно окажется на этом пути. Тогда у нее будет издание мемуаров в зелено-золотом переплете, которое она спрячет в столетней фантазии о Ручейной школе, чтобы его нашел Реджи Котелок, – а эта находка в свое время и вдохновила роман Марджори. Когда она узнала происхождение названия Мертвецки Мертвой Банды, она решила, что написать сновидческую книжку, от которой название и пошло, – трюк мертвецки умного автора. Даже, пожалуй, стройный концепт – она слышала, подобные задумки называются именно так, хотя, конечно, не посмеет воспроизвести этот оборот вслух поблизости от грубоватых фантомных коллег, которые над ней только посмеются. Страх перед насмешками или даже остракизмом и отбил при жизни у ребенка, в остальном бесстрашного, склонность читать или писать. В Боро смертных – в Первом Боро – у тебя нет ничего, кроме других людей, и все с тобой в одной прохудившейся лодке. Начнешь сыпать заумными словечками или расхаживать с «Портретом художника в молодости» – и все того гляди подумают, что ты больно высокого мнения о себе. А значит, низкого – о них. Кто-то будет смеяться и обзываться Головастой или Леди Дрянью, а кто-то и очки разобьет. Хоть она сомневалась, что ребята из ее нынешней компании могут себя так повести, все же предпочитала получать литературное образование и заниматься романом украдкой, чтобы не выставиться в дурацком свете в случае неудачи.
Хотя она не расставалась с призрачной бандой практически ни на миг с самого спасения от Ненской Бабки, Марджори обнаружила, что поддерживать тайную двойную жизнь литературоведа и начинающего автора до смешного просто – а все благодаря твердым свойствам призрачной стежки. В призрачной стежке через время можно прокопаться. Можно отложить любое дело, прорыться к другому занятию, – скажем, полгода обитать в общественной читальне, – а потом прокопаться обратно через полсекунды после ухода, пока никто не заметил твоего отсутствия. Марджори вела обособленное существование за пределами Мертвецки Мертвой Банды и полагала, что не одна такая догадливая. Филлис однажды обронила пару слов, которые натолкнули Марджори на вывод, что у той где-то в одновременных пределах посмертия есть другая, взрослая жизнь – а то и жизни: возможно, муж в одном месте и парень в другом. Конечно, Марджори не видела в этом ничего дурного. Филл Пейнтер дожила до седин, и вполне естественно, что у нее хватало по-разному дорогих сердцу периодов. Марджори даже не успела в кого-нибудь влюбиться перед тем, как забрела за Индией в ночную прохладу реки, так что у нее вариантов не было. Либо Мертвецки Мертвая Банда, либо библиотека, либо ничего.
В свете этого Марджори была впечатлена Тетси Доддридж. Вот человек, которого забрали на тот свет куда раньше, чем Марджори, но он предпочел посмертно вырасти и стать преуспевающей и привлекательной девушкой. Предположительно, Марджори и сама могла бы вести такую загробную жизнь, если бы захотела – и если бы посмела. Можно стать выше, стройнее, красивее, избавиться от очков Нацздрава, которые она носила только потому, что носила их при жизни. Даже не придется говорить товарищам, что она дефилирует по раутам призрачного района в качестве прелестной дебютантки, если по-прежнему являться им четырехглазой десятилетней кубышкой. Марджори представила себя в объятиях какого-нибудь юного привидения – может быть, Реджи Котелка, если бы он вырос на фут и прифрантился, – кружащейся по потустороннему «Бальному салону». На миг задумавшись, на что похож секс, она почувствовала, как в бесцветном континууме призрачной стежки к щекам приливает темная серая краска. Надеясь, что никто не обратил внимания, юная писательница сосредоточилась на нынешних обстоятельствах, чтобы развеять облака горячечного воображения, которые настигали ее время от времени с тех пор, как она стала автором.
Марджори стояла на сверкающей дороге Ультрадука с Мертвецки Мертвой Бандой и зодчим – мистером Азиилом. Глядя через алебастровые перила, они видели, как наваливаются друг на друга десятилетия из всех моментов Боро: века сапожников и крестоносцев, с замком, расцветающим огромной и тяжелой гранитной розой, только чтобы увянуть, пока один за другим обрывались или опадали лепестки-бастионы. Время клубилось, и в его дымных завихрениях вспыхивали и истаивали беглые образы и мгновения, пока прошлое и будущее бурлили вместе, одновременно и вечно. Особенное внимание Марджори привлекла одна мерцающая воспроизводящаяся сценка, что прорывалась в бытие для повторения неизменных действий перед тем, как исчезнуть, и возобновляла цикл каждые несколько субъективных минут: на низкой каменной стенке, вырастающей вокруг южного фасада церкви Доддриджа слева от девочки, она увидела двух сидящих бок о бок пожилых людей, согнувшихся пополам и содрогавшихся от смеха. Один из мужчин, высокий, казался голубым – разодетый в пушистый девчачий свитер, с отпущенными до плеч немытыми волосами и каким-то макияжем на лице. Второй, плачущий от хохота рядом со странноватым приятелем, был приятной наружности, хотя и с основательными залысинами. У Марджори было смутное и неопределенное ощущение, что она откуда-то знает этого второго; что она с ним уже когда-то встречалась, но забыла. Она как раз ломала над этим голову, когда ее отвлек долговязый Джон, воскликнув от перил, где стоял справа от нее через двух мертвых детей и зодчего.
– Ого, чтоб меня. Глянь-ка, что я нашел, малёк. Филлис, подними его, чтобы он посмотрел, что тут вырезано на перилах.
Джон говорил с новеньким, Майклом Уорреном. Похоже, высокий парень нашел на прозрачной балюстраде, ограничивающей Ультрадук, какую-то надпись. Когда Филлис Пейнтер подчинилась просьбе Джона и подняла малыша в ночнушке, вокруг с горячим интересом к находке скучковались Марджори и остальные фантомные дети и даже мистер Азиил. Марджори, в тылу группы и сама немного выше Уоррена, довольствовалась описаниями из вторых уст, не в силах увидеть граффити лично. Но она постаралась запомнить все подробности, уверенная, что они понадобятся для следующей главы – или «Загадки Духа Задушенного Малыша», как она ее, судя по последним новостям, назовет. Джон показывал ребенку что-то выцарапанное на поручне.
– Видишь? Вот, в мраморе, или что это такое, прям где я показываю. «Здесь был, есть и будет Снежок Верналл». Это твой дед, между прочим. Нет, погоди. Твой прадед. Должно блесть, он когда-то проходил по Ультрадуку, хотя бог знает, как он умудрился вырезать имя на таком камне… если только не стибрил у англов зубило.
В этот момент вмешался мистер Азиил, причем заунывный мастеровой казался несколько раздосадованным, опечаленным и в то же время позабавленным, когда коротко выпалил свою сложносочиненную чепуху:
– Ооп крубпер мэвв цубврило.
Все это развернулось – в части разума Марджори, существовавшей как будто только для расшифровки языка зодчих, – в многословную и сияющую речь, которую пришлось бы читать добрых двадцать минут, а потом, в представлении пухлой девочки, снова сжалось в короткое английское предложение:
– Он прав, и украденное зубило принадлежало мне. Со своей внучкой, прелестной малышкой Мэй на плечах, он отправился в дальние пределы Ультрадука, ковыляя к окончанию самого Времени. Я сам забирался на двадцать веков вперед и узрел ту же гравировку, поджидавшую меня, но так и не встретил в пути свое зубило.
Когда слова разложились по полочкам, Джон тихо и с уважением присвистнул:
– Так вот почему я ни разу не видел ни его, ни маленькой Мэй. Он и раньше любил долгие путешествия, отсюда до Ламбета и обратно.
Мистер Азиил кивнул.
– Табол допшилкк оковре здук.
Пройдя через цветастую эпическую стадию процесса вербальной фильтрации, фраза стала чуточку чище и яснее.
– Так и блесть. Более того, его долгие пешие прогулки помогли образовать колею во времени, на которой и зиждется Ультрадук.
Марджори запоминала все это с ликованием. Отменный материал, и не только как фоновая деталь для двенадцатой главы «Мертвецки Мертвой Банды», но и как потенциальная тема второго романа, если она напишет еще один. Она так и видела перед мысленным взором центральный образ. Беловолосый и эксцентричный Снежок Верналл, о котором она была наслышана – все в Душе наслышаны о Снежке Верналле, – топает чрез века в далекое будущее со сверхъестественно привлекательной крошкой Мэй на плече. Марджори слышала и о прелестной мертвой малютке, хотя не осознавала до этого момента, что трагически юная краса была родственницей безумного и бесстрашного верхолаза из легенд. Судя по тому, что ей говорили, полуторагодовалая девочка предпочла остаться в том же великолепном детском обличье, в каком ее забрала дифтерия, хотя ее разум и лексикон развились до уровня не меньше чем образованной юной дамы, уровня Тетси Доддридж, если бы та сохранила свою детскую внешность как есть. Марджори представила себе их поразительные разговоры – диалоги странного старика и милой малышки, останавливавшихся на, возможно, бесконечном пути в будущность и рассматривая какие-нибудь невообразимые достопримечательности – города из утепленного льда в двадцать втором столетии или пустынные палаточные поселения в двадцать четвертом. Заметив, что на разум снова надвинулась туча лихорадочных спекуляций, она вернула внимание к разговору остальных Мертвецки Мертвых бандитов.