Филлис, которая снова поставила Майкла Уоррена на Ультрадук после того, как поднимала его взглянуть на слова, врезанные в перила, громко настаивала, чтобы коллеги последовали предложению, выдвинутому сразу, как только она ступила на светящийся мост и спросила, кто еще хочет есть.
– Пошлите. Мы и так тут долго кукуем. Пора обдирать безумные яблочки в лечебницах, как я хотела. Када я нашла на Чердаках Дыхания нашего клопа, я как раз возвращалась из психушек, чтоб сказать, что Паковы Шляпки созрели и ждут нас не дождутся. Раз уж мы на Ультрадуке, можно заскочить и в Берри-Вуд, чтоб их собрать. Да вы и сами слыхали, как сказал мистер Доддридж. Мелкому Майклу это пойдет на пользу.
Возражений ни у кого не нашлось, и Марджори самой казалось, что это неплохая идея. Ее скорее раздразнили, чем насытили вкуснейшие фейри-пироги и чай из Паковых Шляпок, поданные у миссис Доддридж. И перспектива зрелых, влажных связок фейри, пачками висящих на карнизах сумасшедшего дома истекая соком, казалась весьма и весьма завлекательной. Марджори обнаружила, что лучшие идеи для историй появляются, когда она наедалась Бедламскими Дженни досыта, а кроме того, ее всегда привлекали музыкальные и литературные экскурсии в лечебницы. У девочки там были свои герои и героини.
Они попрощались с мистером Азиилом, который пожал каждому руку, а Марджори – дважды, а затем смело отправились по Ультрадуку, заворачивающему на юго-запад, предоставив мрачному и мосластому зодчему воссоединиться с товарищами по труду где-то внизу, под лестницей Иакова, у самого основания опорных колонн пролета в конце семнадцатого века. Пока призрачные хулиганы весело неслись вдаль, они распевали клубную песню, которой их научила Филлис, – хотя Марджори подозревала, что это старая песенка той банды, где раньше состояла Филлис, претерпевшая небольшие изменения.
– Мы Мертвецки Мертвые! Мы Мертвецки Мертвые! Мы манеры знаем, мы время не теряем, нас уважает весь народ окрест. Мы поем, мы пляшем, мы во всем класс кажем, потому что мы Мертвецки Мертвые!
Даже смутившийся Майкл Уоррен после пары повторов уловил слова и охотно – хотя и пискляво – подпевал остальным. Пока Марджори мычала в такт отважному маршу, она размышляла о том, что в песне не было ни слова правды. Они действительно Мертвецки Мертвые, с этим не поспоришь, но уже не вспомнить, когда они в последний раз следили за манерами, а время и возможность его потери в текущем состоянии были вопросом еще более щекотливым. Нельзя формально подтвердить и повсеместное уважение – даже в местах, где они были завсегдатаями. Большинство респектабельных привидений считали Филлис и ее команду эктоплазмическими отбросами, а большинство нереспектабельных привидений целиком и полностью поддерживали это мнение. Плясуны из банды были никакие, а если говорить о пении, то, на слух Марджори, если послушать безбожный гомон, который они сейчас подняли, то и этот тезис проваливался с треском. Но в остальном, не считая манер, времени, плясок, пения и уважения в обществе, песня не противоречила истине. Они могли показать класс.
Она вспомнила ту странную ночь, когда с ними познакомилась. «Индия! Вернись, чертова, чертова дурацкая чертова собака!» В жизни Марджори не формулировала предложения отвратительней, и слава богу, что она его не написала в книге. Девочка побрела от берега и, когда морозная речная вода хлынула в резиновые сапоги, испытала первые колебания, но отбросила их и зашла еще глубже в ползучую темноту Нен в поисках чертовой, чертовой собаки. Она помнила, как думала, когда холод достиг трусиков и талии: «Так поступают смелые девочки». Ретроспективно Марджори понимала, что лучше бы она тогда подумала: «Разве я умею плавать?» Наверное, ей казалось, что Нен мельче, чем оказалось на самом деле, а может быть, она верила, что плавание – естественная реакция любого млекопитающего, вдруг угодившего на глубину. Если быть честной, Марджори уже не представляла, что тогда было у нее в голове, кроме напрасных опасений за Индию.
Разгульный хор мертвых подростков шествовал по Ультрадуку, который гудел и резонировал под шаркающими шагами. Где-то внизу бурлил пабами, пылью и фанатиками Меловой переулок, а когда призрачные дети прошли дальше по эстакаде со шлепающими позади изображениями, то заметили, что они не одиноки на фосфоресцирующем настиле. Тусклые огни, струящиеся навстречу из далекой точки, где как будто встречались параллельные перила моста, по мере приближения на глазах превращались в молочные и прозрачные силуэты, миновавшие банду и спешившие навстречу церкви позади. Марджори знала, что это путешественники из других времен, странствующие вперед и назад по сиятельному переходу. В некоторых из них можно было узнать призраков норманнов, саксов, римлян и древних бриттов, хотя изредка встречались тлеющие демоны и часто – зодчие. Остальным путникам Мертвецки Мертвая Банда казалась такой же зыбкой и невещественной – едва замеченными силуэтами, мелькающими по всей раскинувшейся безвременной шири.
Теперь они пересекли Меловой переулок и двигались над примечательным развернутым пустырем, тянувшимся до высокой стены вдоль дороги Святого Андрея. Этот ландшафт бросался в глаза даже по стандартам призрачной стежки, и Марджори нисколько не удивилась, когда Майкл Уоррен попросил банду подождать, пока он насмотрится. Из того, что Марджори извлекла из подслушанных обрывков разговоров привидений, она знала, что эта пересеченная местность служила примером так называемого астрального проседания – во многом как накладывающиеся друг на друга лечебницы, куда в эту минуту направлялись дети. Идея эфирного коллапса чем-то ее необъяснимо устрашала – сама мысль, что даже у вечности есть разрушимые и бренные компоненты, доказательство чему лежало прямо у ее ног.
Часть верхних пределов Души, сделанная из сгущенных сновидений и воспоминаний, рухнула в призрачную стежку, так что сам серый полумир вдавило в грязь и хляби материального царства. С Ультрадука нижайший, земной уровень на протяжении значительного времени казался дикой пустошью, где не кипели нескончаемые подъемы и падения жилищ смертных, как везде вокруг. Менялись только обрывистые контуры заброшенного участка, переползая с места на место, кратко обрастая хилыми деревцами и кустами, прежде чем всосать их обратно в глину, словно кратковременные расцветы ряски. На этот сравнительно крошечный пятачок физической грязи провалились безмерно разросшиеся образные стропила Души, вследствие чего вся область сверху казалась необъятной: зияющая безднами гряда, в которой прямыми углами вырезались отвесные утесы песчаника, известняка и утрамбованной почвы. То, что внизу, на бугроватом пустыре смертного уровня, было не более чем лужицами, тоже преломлялось во вторгшихся сверху высших областях, и дождевая слякоть цвета бензина разворачивалась в матовую лагуну, лижущую прибоем вздымающиеся и неровные земляные стены. Сверху эти валы казались огромными, доисторическими, как чудовищное горное озеро, где должны юркать жуткими крабами под черно-серебряным зеркалом беглые фантазии Души или пришибленные привидения из продавленной призрачной стежки. В общем – лучше места для игр мертвых голодранцев не придумаешь, и малыш Уоррен тут же предсказуемо спросил, можно ли ненадолго туда спуститься и побегать. Филлис, разумеется, отказала, хотя и нестрого. С тех пор как они посетили церковь Доддриджа, в отношении Филл Пейнтер к Майклу Уоррену настала драматическая перемена, по крайней мере на взгляд Марджори.
– Если хотца туда сходить, пошаримся позжей, на пути из дурдомов. А сперва пойдем яблоки собирать, чтоб не играть на пустой желудок и не огрызаться друг на дружку понапрасну. Че скажешь?
Похоже, это умиротворило их талисман, так что они продолжали путь над глубоким провалом дороги Святого Андрея и еще дальше, через вокзал и речку, из-за которой Марджори обычно вспоминала свое злоключение и Ненскую Бабу.
Она поняла, что утонет, стоило носкам расцарапанных туфель потерять речное дно, а ей – наконец осознать простую физику ситуации. И все же при жизни она успела наслушаться викторианских сказок, где героини в водных пучинах уходили на свет иной мирно и элегантно, пока расплывались кружевными анемонами петтикоты, из-за чего утопление казалось легкой, благородной и превыше всего – поэтической кончиной. Понятно, это оказалось бредом сивой кобылы.
Из своего посмертного заключения она узнала, что первая стадия утопления называется экспертами «поверхностным сопротивлением» – на взгляд Марджори, емкое и точное описание процесса, по крайней мере, как он ей запомнился: сперва следует ужасающее осознание, что тебе трудно держать голову там, где есть воздух. Затем, если не умеешь плавать, ты как бы пытаешься выкарабкаться из реки, словно угодил на поток стремянок, а не в ледяную воду. Когда это не помогает, отчаянно бьешься без толку и устаешь, и останавливаешься всего на секунду, и уходишь с головой. Когда погружаешься, задерживаешь дыхание и ждешь, когда тебя наконец по-викториански сморит, чтобы даже не знать о том, что происходит; вот только ответ – никогда, и в конце концов ты просто не можешь не…
Марджори одновременно передернулась и поежилась. От самой мысли, от воспоминания у нее застучали призрачные зубы и поджались фантомные пальцы ног.
В конце концов ты просто не можешь не раскрыть рот и не вдохнуть воду, тут же закашляться и вдохнуть еще больше, и… бр-р-р. Просто невмоготу это воспоминание о черной боли в груди. Этот страшный миг, когда понимаешь, что больше ни разу не вдохнешь воздух и что твоя жизнь кончена, пока на краях зрения смыкается немая тьма, а страдания и ужас словно происходят с кем-то другим: с той толстой очкастой девочкой внизу.
Но в следующий момент – на стадии утопления, о которой везде говорят, но редко упоминают в уважаемых журналах, – все стало странно и неожиданно. Это тот предполагаемый этап процесса утопления, когда «вся жизнь пролетает перед глазами», – и, да, Марджори могла подтвердить по личному опыту, что так и происходит, хотя не совсем в той манере, как предполагает фраза. Марджори думала, что жизнь пролетает перед глазами, как старый фильм Марка Сеннета, где множество потрескивающих людей проносится через комические или печальные эпизоды. На самом деле то, что открылось в ее разуме, пока она опускалась к тянущемуся навстречу отстою речного дна с полными легкими ледяной зелени, было вовсе не похоже на фильм. Для начала, по сценарию в стиле «Кистоунских копов», рисовавшемуся в ее мыслях, все ускоренные прыгучие отрывки должны были идти строго по порядку, хронологически, один за другим. Так вот это и близко не похоже на феномен, который, как Марджори узнала впоследствии, назывался «Пересмотр жизни».