енным, а значит, скорее всего, заблудившимся фрагментом больницы Святого Андрея, нежели чем частью более запущенной психушки в Берри-Вуд. При ближайшем рассмотрении она даже заметила, где пролегал шов между безупречно подстриженной лужайкой Святого Андрея и заросшими территориями Святого Криспина или Абингтонского парка: косые трапеции и клинья темной или светлой травы сходились друг с другом неровно, словно в халтурной мозаике, разные места сбились в один пейзаж из-за обвала в высших сферах. Закинув голову и взглянув наверх, Марджори отметила, что и само небо казалось склеенным; с диким разбросом по уровням высоты наверху неуклюже соседствовали несхожие облака из разных местностей, разделяясь лишь грубыми линиями, как рваная бумага. Из некоторых сегментов, или долек выси моросило.
Хоть от таких природных особенностей ландшафта, как трава или небо, голова и шла кругом, но окружавшие их сложенные и перемешанные здания различных институций казались еще необычнее. Стены поросшего плющом известняка – явно от бывшей лечебницы в Абингтоне, ныне музея, – неровно срастались с бледными и величественными зданиями-линкорами больницы Святого Андрея, а за очередной границей метаморфоз превращались в слегка зловещие кирпичные громады Святого Криспина. Эти причудливые викторианские сооружения преобладали среди смеси дурдомов – явно потому, что это географическое положение в призрачной стежке на самом деле и принадлежало больнице Криспина, а уже к ней привились остальные заведения – как на высших территориях, так и в перепутанных снах пациентов, на которых покоились верхние миры.
Архитектура заведения в Берри-Вуде казалась Марджори злокозненной с тех самых пор, как она впервые узнала значение слова «злокозненный». Попросту неправильно держать душевнобольных в таком тревожном окружении, как Святой Криспин, где кирпичные крылья с высокими окнами сгрудились в заговорщицком круге, подозрительно поглядывая из-под крутых карнизов черепичных шляп, и где из и так давящего горизонта таинственно росла паучья башня без всякого видимого предназначения. В целом больница Святого Криспина обладала атмосферой странного баварского социального эксперимента из ушедших веков. От местных лабиринтовых тропок, тиши комендантского часа, изоляции попахивало острогом или работным домом. Если честно, добавка из фрагментов дурдомов Святого Андрея или Абингтонского парка шла только на пользу.
Призрачные дети осторожно двигались по разномастной лужайке к каше-малаше лечебниц, где господствовала бессмысленная башня Святого Криспина – слишком тонкая для любой функции, кроме как трубы крематория. Одно из сооружений, прилепившихся к основанию каланчи, было сборной пристройкой к старинному госпиталю – одноэтажный модуль, где Марджори в прошлые визиты наткнулась на выставку художественных произведений, исполненных пациентами. Среди странно чарующих пейзажей на обозрении – горящих оранжевых небес, металлических кустов, подстриженных в виде опасного колючего топиара, – она без удивления нашла и красочный взгляд из призрачной стежки на слепившиеся вперекрой дурдомы – заплатки Абингтонского парка или Святого Андрея, как будто по ошибке вшитые в больницу Криспина. На некоторых холстах были воспроизведены даже вспышки высшего пространства – вроде того водопада муарового узора, что как раз извергался из тощего кирпичного шпиля перед ними, – словно очередное доказательство, что иногда живые люди в расшатанных психических состояниях способны видеть верхний мир и его обитателей. Она даже нашла рисунок мелками с персонажем, как две капли воды похожим на Филлис Пейнтер – с кроличьими шкурками, висящими зловонным венком на шее. На искаженном угольно-черном эскизе заводила призрачной банды казалась куда страшнее, чем была при жизни или смерти.
Мысли Марджори вдруг прервал громкий негодующий возглас настоящей Филл Пейнтер, из-за незамутненной злобы которого Марджори даже показалось, что портрет за авторством неизвестного психбольного был ближе к истине, чем она предполагала.
– Какой-то гад их покрал! Их же тут блесть сотни, деревья так и скрипели под тяжестью! Ух, если найду того, кто спер Бедламских Дженни раньше, чем их сперли мы, дух из него вышибу, блесть это хоть Третий Боро!
Все остальные, даже ее предполагаемый младший брат Билл, оцепенели от без малого кощунственного заявления Филлис. Марджори окинула взглядом ближайшие деревья и карнизы дурдома. Она заметила, что там росло достаточно Паковых Шляпок для удовлетворительной трапезы мертвых юнцов, хотя и близко не в таком количестве, как расхвалила Филлис. Неужели их разгневанная предводительница права? Тут поработал какой-то другой осведомленный и хорошо организованный призрачный воришка – возможно, вражеская фантомная банда, решившая вытеснить их со своей территории? Марджори надеялась, что ошибается. Девочка еще никогда не слышала о войнах банд в Душе, но могла представить, каким вопиющим безобразием это обернется. Рукопашные бои привидений, перехлестывающиеся с Мэйорхолд, орудующие воспоминаниями о топорищах сорвиголовы – хотя как они различат цвета банд в монохромной области призрачной стежки? Наверное, кому-то придется одеться во все черное; а другой стороне – в белое, как в жестоких обшарпанных шахматах. Ее блуждающие мысли уже дошли до акций возмездия в виде внезапного экзорцизма на пороге родного дома, когда она осознала, что думает не о реальных, текущих обстоятельствах, а планирует уже третью по счету книгу – предположительно, продолжение будущего романа о Снежке Верналле и его красавице-внучке, шествующих сквозь Вечность.
Пока Марджори упихивала непослушные литературные фантазии обратно в клетку, высокий Джон внезапно воскликнул:
– Вижу одного мерзавца! Смотрите! Высунул нос из-за башни!
Марджори обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть крошечную светловолосую голову, нырнувшую обратно за угол основания строения. По оставшемуся на ее месте серому ручью лбов стало ясно, что это ребенок-привидение. Значит, она права. В расхищении безумных яблочек их опередила конкурентная банда призрачной шантрапы. На их территории браконьеры! Удивленная собственному ярому возмущению, Марджори присоединилась к остальным детям, которые бросились к башне, из-за чего их полудюжина распухла вопящей монгольской ордой множащихся доппельгангеров.
Обойдя темную кладку угла, они замерли на месте, и Марджори снова врезалась в спину Реджи Котелка. Оправляясь, она выглянула из-за стоявших перед ней высоких членов банды, сняла очки, протерла рукавом и вернула на законное место, словно бы не в силах поверить тому, что предстало перед ней и ее сотоварищами. На самом деле этот жест был подсмотрен в кино – наверное, у Гарольда Ллойда, – и не был естественным поведением. Будто поразительный вид перед глазами был лишь грязным пятном, которое можно смахнуть с линз. Но, подумала она, такое пятно должно быть особенно несусветным и вычурным, особенно в этом конкретном случае.
Недалеко в воздухе, у самой земли, была раскрыта дыра во времени, метр в диаметре, по оценке Марджори, окантованная мерцающими полосами помех перемежающихся черного и белого цветов, обычно и сопровождавших подобный феномен. Рядом были двое грубоватых и грязноватых призрачных мальчишек, высокий и низкий, державших между собой какое-то знамя с надписью, провисающее под весом сотни зрелых Паковых Шляпок – влажных и сцепленных фигурок фейри в звездообразных гроздьях, с намеком на цвет в их блеске, зыбким и хрупким, наваленных на странный флаг, словно урожай призматических турнепсов. Приглядевшись мертвым зрением и через протертые очки, Марджори разобрала верха нескольких вышитых на хоругви букв, из которых складывалось то ли «союз», то ли «срюз» – но вероятнее всего, первое. Кто-то организовал на небесах профсоюз, чтобы требовать униформу получше и укороченные рабочие часы в безвременности? Сосредоточившись на двух неправдоподобных представителях профсоюза, готовых улизнуть в межвременное окошко с похищенной призрачной едой, Марджори не могла не отметить, что у рослого грабителя была шляпа прямо как у Реджи Котелка…
На голове, как у Реджи Котелка. И теле.
Это и был Реджи Котелок, в нескольких ярдах от нее и второго Реджи, который остолбенел прямо перед Марджори и пораженно мычал, не отрывая глаз от злого близнеца – расхитителя Паковых Шляпок. Самозваный Реджи держал один конец тяжело наваленного стяга, тогда как другой находился в руках точной и живой репродукции младшенького Филл Пейнтер, головотяпа Билла. Настоящий Билл тем временем ругался на чем свет стоит под боком старшей сестры, в кои-то веки не сделавшей ему замечания. Марджори сняла очки и снова их протерла, не умея найти более подобающую случаю реакцию. В итоге предоставила эту честь Филлис – в конце концов, она неспроста носила звание действительного начальника банды.
– Уильям! Ё! Какого х… черта ты вытворяешь, б?
Марджори охнула. Она и не думала, что Филлис Пейнтер способна употребить такие грубые и вульгарные буквы алфавита. Тогда вмешался большой Джон, с таким же сердитым голосом:
– У вас жеж знамя Британского союза фашистов! Если вы не ток стибрили Бедламских Дженни, но еще и вступили к мозлитам, я вам головы порасшибаю!
К этому времени лишние Билл и Реджи, коим и были адресованы эти враждебные реплики, сумели протиснуть полные Паковых Шляпок самодельные носилки, аффилированные с чернорубашечниками, в дыру во времени. Они уже стояли на противоположной стороне прохода, сгребая края цвета статики на середину отверстия, закрывая его за собой. В миг перед тем, как окончательно исчезнуть, двойники Реджи и Билла бросили взгляд на своих опешивших оригиналов.
– У нас была на то хорошая причина, чур, не браните меня.
– Заткнись, Редж. Слышьте все, вы, главное, помните, что за рулем дьявол. Тада он не застанет нас врасплох, када…
В этот момент на брешь в пространстве наслоились последние переливающиеся волокна, оборвав близнеца Билла на полуслове. Остался только растресканный вид на сросшиеся лечебницы, где пациенты из сотни лет истории бесцельно бродили по лоскутному одеялу напластовавшихся газонов разных оттенков серого, и ничего не говорило, что дыра во времени вообще здесь когда-либо зияла. Она скрылась без следа.