С этой-то задачкой они с Филлис и бились большую часть долгой дороги по Ультрадуку к обвалившимся и слипшимся лечебницам. Обсуждали, как вернуть Майкла Уоррена в мир смертных так, чтобы он не забыл обо всем, а от капитуляции их сдерживала только уверенность в неизбежном успехе, исходившая из их собственных воспоминаний. В конце концов, оба видели законченные работы Альмы во время своей жизни на земле, а значит, они найдут какой-то способ разрешить ситуацию, чтобы картины Альмы отразили рассказ брата о видениях комичной и пугающей жизни до и после смерти.
Загвоздка была в том, что Билл не присматривался к произведениям, когда их увидел, так что не помнил, насколько точно они отображали мир Наверху или призрачную стежку. Он припоминал целую стену изразцов, как будто подрезанных у М. К. Эшера, и еще одну жуткую махину, где зритель как будто заглядывает в километровую мусородробилку, поглощающую все благородное и доброе в человеческой истории. Были там рисунки углем со множащимися силуэтами, напоминающие злосчастных неприкаянных полумира, и самоцветные акриловые этюды огромных интерьеров, что вполне могли символизировать Душу, но Билл не помнил ничего наверняка. Самым впечатляющим произведением в глазах и Филлис, и Билла оказалась масштабированная модель «Норных» Боро из папье-маше, где не было никаких очевидных сверхъестественных элементов и которая в итоге не попала на основную выставку Альмы, устроенную в Лондоне. Билл вдруг пал духом из-за мысли, что если Альма написала пару картин загробной жизни, то это еще не означает, что они правильные. А что, если Мертвецки Мертвая Банда не смогла вернуть Майкла к жизни со всей памятью о пережитом и Альма не написала действительно значимые картины, достойные возложенной на них задачи? Что, если Дознание Верналлов провалилось и Портимот ди Норан не состоится? Билла потрясло, что нынешняя шалость могла оказаться далеко не величайшим триумфом банды, а заклейменной неудачей, которая будет бесконечно отзываться по длинным улицам вечности. Все это они с Филлис осмысляли, когда наконец добрались до лечебниц и их совещание прервали Реджи Котелок и второй Билл, обескураживающие пришлецы из будущего, утащившие все безумные яблочки в фашистском стяге.
Он понятия не имел, что это значит. Они явно сделают это с Реджи чуть позже, но из-за других проблем на руках у Билла не было ни времени, ни желания задумываться об этом. Вопрос Майкла Уоррена – вот главное дело, и, раз Филл дуется на Билла из-за появления его будущей вероломной версии, разбираться придется в одиночку. Самое лучшее, к чему он пришел, – им стоит побывать в пятом или шестом, поближе ко времени действия, чтобы составить подробное впечатление. Он упомянул об этом Филлис на пути назад из дурдомов, когда она прекратила истерику и решила, что все-таки снизойдет до разговора с ним, и та неохотно признала, что это неплохая идея. Очевидно, лучше у нее и не было. На самом деле Филлис вообще погрузилась в какие-то свои грустные мысли, уже когда она, Майкл, Марджори и Джон воссоединились в психушках с Биллом и Реджи. Билл не знал, что случилось за полчаса их расставания, но казалось, будто у Филлис на уме теперь что-то пострашнее, чем его с Реджи будущая кража безумных яблочек.
Шестерка шла по Ультрадуку, лакомясь Паковыми Шляпками и пытаясь распевать песню Филлис «Мы Мертвецки Мертвые» с набитыми пережеванными феями ртами, плюясь друг на друга от смеха кусочками ног, лиц и пальчиков. За ними гонялись разнузданные остаточные изображения, словно веселая педиатрическая версия Пляски Смерти – припрыгивающие фигурки, струящиеся за спиной по алебастровому пролету.
Над ними в изменчивых тающих небесах состязались за внимание закаты, позаимствованные из дней и ночей десяти тысяч лет. Билл маршировал и подпевал, позволив стимулирующей и живительной энергии Бедламских Дженни распространиться по призрачному организму, надеясь, что это породит какое-нибудь решение для его затруднительного положения. Пока мысли постепенно обволакивал знакомый мечтательный и творческий блеск метагрибов, Билл взирал за перила пылающей дороги на бурлящие пригородные деревья и дома, над которыми они проходили, крофты, коттеджи и ЖК «Баррат Хоумс», строящие сами себя из праха и так же быстро разбирающиеся на ту же самую субстанцию. Сомневаясь, что его хитрости по плечу этот неохватный метафизический ребус, Билл пересматривал в мыслях историю Майкла Уоррена, поворачивал то так, то эдак, пока шел с компаньонами по светящейся эстакаде к церкви Доддриджа.
Насколько он припоминал, память взрослого Майкла о том, что случилось после удушения в три года, восстановилась после несчастного случая на работе где-то в 2005-м. Билл припоминал, как Альма рассказывала с ворчливым возмущением, что ее брат занимался переработкой стальных баков на Дворе Мартина, плющил их кувалдой, для чего и был нанят. По всей видимости, Майкл расколошматил ненадписанный бак, который оказался полон едкими химикатами. Они взорвались ему в лицо, обожгли и ослепили, из-за чего Майкл влетел на полном ходу в удобно расположенную стальную балку и в процессе вырубился. А когда очнулся, говорила Биллу Альма, ее брата вдруг и обложили воспоминания о нескольких минутах детства, когда он был технически мертв.
Билла посетила мысль, пока он прогуливался по Ультрадуку и жевал особенно смачную и пахучую Пакову Шляпку, что если это он помнил из рассказов Альмы, то почти наверняка так оно и случилось на самом деле. Это случилось, а следовательно, случится, постоянно случается в четырехмерной вечной Вселенной, где Время – это направление. Это случится, уже случилось – разгребет Билл бардак Майкла Уоррена или нет. И где-то на тридцать секунд он почувствовал облегчение, но тут же сообразил, что «несчастный случай» на работе наверняка произошел только благодаря какому-то хитрому трюку, который еще только предстоит провернуть Биллу, так что он оказался все на той же неприятной мертвой точке. Все это вызвало в памяти обрывок подслушанного разговора между тем малым Азиилом и мистером Доддриджем, когда священник спросил, есть ли свобода воли, – хотя Билл и сам не мог бы объяснить, какое отношение имел к текущей дилемме этот короткий диалог. Он только знал, что должен придумать ответ на задачку и придумать быстро.
Итак, рассуждал он, если ему кажется, что это он стоит за несчастным случаем с Майклом Уорреном, возможно, на этой стратегической области и стоит сосредоточиться. Как же он мог такое осуществить? Есть ли вообще хоть какая-то вероятность? Взбодрив воображение Паковыми Шляпками, сперва он задумался, может ли приложить руку к перемещению железяки, о какую приложился лбом Майкл, но, как и во всех прибыльных аферах, сочинявшихся после пары косячков, в воздушных замках тут же сами собой просветились очевидные бреши.
И главной был вопрос, как Билл, стесненный призрачным состоянием, вообще собирается прикладывать руку к железной балке или, хуже того, тяжелому механизму, откуда эта балка торчит. Как он это сделает, когда единственный способ, которым фантомы способны влиять на физический мир, – бегать до посинения в уголке парковки, чтобы сдвинуть сраный пакетик из-под чипсов? И даже так нужно двое, чтобы породить крошечное завихрение. Если хочешь сдвинуть железную балку, понадобится целый континент привидений, носящихся кругами…
Как раз тогда, как только банда подошла к концу Ультрадука у церкви Доддриджа, Билл начал формулировать идею, из-за которой теперь и оказался в нынешнем затруднении, прячась с явно паникующим Майклом Уорреном за широкими телесами покойного Тома Холла в пабе-привидении – призрачных «Веселых курильщиках», – наблюдая за ужасающим концертом.
Билла осенило ровно в тот момент, когда Филлис объявила остановку не доходя пары ярдов до дверки в западной стене церкви Доддриджа, обозначавшей завершение Ультрадука. А что, если есть предмет намного, намного легче железной балки, но играющий такую же важную роль в отключке Майкла? Билл как раз задумался об этом, когда Филлис сказала, что если они спрыгнут с сияющей эстакады сейчас, то, как она и обещала, смогут поиграться в обрушенной лагуне пустыря, замеченной ранее.
Примечательный акр развернутых валов между Меловым переулком и кирпичной стенкой, служившей границей дороги Святого Андрея, всегда был одним из самых любимых мест Билла во всей призрачной стежке. Как и слипшиеся лечебницы, эта пересеченная местность стала жертвой астрального проседания и обрушения, хотя, в отличие от ситуации в дурдомах, никто не знал, почему это произошло. В больницах все-таки лежали умалишенные с перепутанными мыслями и снами, что и привело к изъянам в основании высшего мира. Здесь же, насколько всем было известно, всегда был пустырь, кроме времени пятьсот лет назад, когда тут были нехоженые и ненаселенные окраины земель замка. Почему цветастые половицы Души решили провалиться в этом месте, если здесь никогда ничего не происходило и не имелось кошмаров или бреда больных, подрывающих небесные территории над головой? Возможно, предположил Билл, региону досталось из-за его близости к концу Ультрадука, а может быть, он развалился просто из-за возраста и небрежения, как чаще всего и бывает.
Дети спрыгнули с белого моста над историей, с последовавшим за ними ластичным пятном серых изображений, и приземлились на стоянке Мелового переулка вечером весны шестого года. В конце пустого проезда они видели церковь Доддриджа – ее низкие очертания припали к земле на фоне надвигающихся сумерек и многоэтажных высоток, угрожающе высившихся за ними. Почти все окружение было неузнаваемым по сравнению с тем, что они видели в 1600-х и даже в 1950-х. Филлис, все еще не опамятовавшаяся после того, что подслушала или подглядела в лечебницах, погнала банду по тихой стоянке к северо-западному углу, где можно было залезть на участок, сосуществующий с провалившейся лагуной. На плоскости смертных этот пустырь был назначен руинами Нортгемптонского замка, единственно ради привлечения туристов, которые никогда здесь не появлялись, но все местные знали, что это надувательство. Разложили бревна, словно реплику каких-то давно пропавших ступеней в замок, а на самом деле все, что всегда было в этом месте, – грязь да трава, примерно так же, как сейчас.