Достигнув вершины утеса, где кончалась развернувшаяся и разросшаяся зона астральных валов, Билл уселся на серой траве, бежавшей вдоль дороги Святого Андрея до начала улицы Алого Колодца, дожидаясь, пока его настигнут остальные. К этому времени стало уже по-настоящему темно, и, не считая редкой машины, мурчащей по главной дороге в направлении Сиксфилдс или Семилонга, местность казалась опустевшей. Фантомный котелок, заметил веснушчатый мальчишка, лежал вверх ногами в нескольких ярдах от раскинутых башмаков Билла – слишком далеко, чтобы надудолить.
Взглянув над длинным пустым газоном – заброшенной игровой площадкой, где раньше стояло не меньше двадцати домов, – Билл наконец опустил глаза на одинокое здание, подпиравшее нижний конец улицы Алого Колодца – одинокий дом из террасы, брошенный своим районом. Даже при жизни это местечко казалось Биллу странным, а тогда он и не знал о чердачной лестнице в Душу или нынешнем чутком к призракам обитателе – так называемом Верналле, от которого они спасались бегством раньше. Как ему рассказывали, участок, занятый необычным последним домиком, раньше принадлежал, если Билл не ошибался, мужику из Восточной Европы, что в достойной уважения упертости наотрез отказался продавать собственность городской управе только для того, чтобы ее снесли. С той поры история дома становилась туманной, хотя Билл полагал, что первоначальный несговорчивый владелец уже давно должен был скончаться, а собственность – перейти в новые руки. Однажды он слышал, что управа поместила там «дом на полпути» – жилье для психбольных, которых турнули из больниц и поручили несуществующему попечению общества, – но и это было уже давненько, так что Билл сомневался, что ничего не изменилось. Этим более-менее ограничивались знания Билла касательно официальной родословной углового дома, а уж о сверхъестественной ситуации он знал и того меньше.
Насколько он смог разобраться, врата в реальность Наверху и нынешний жуткий жилец попали в одинокую постройку благодаря ее геометрическому расположению рядом со старой ратушей, стоящей наискосок на улице Алого Колодца и служившей основанием для штаба зодчих под названием Стройка, откуда правили Душой. Вот и все, что Биллу было известно об эфирных аспектах места, и, если честно, даже в этом он не разбирался.
А кроме того, на данный момент Билла меньше заботила история дома, будь то материальная или любая иная, сколько его вероятное воздействие на Майкла Уоррена. В конце концов, в этом самом месте одетый к ночи малыш и дал деру от зияющей полосы пустой земли, где некогда полагались дом, улица и семья Майкла. Услышав к этому времени трех преследователей, выбиравшихся с утеса на пологий склон за его спиной, Билл тут же решил избегать страшного сиротливого дома на углу и проложить другой маршрут до Двора Мартина, куда он и собирался отправиться.
Реджи налетел сзади на Билла и перескочил через него, бросившись на упавший котелок и придирчиво изучив, прежде чем водрузить обратно на макушку. Сказал Биллу, что надеется, тот в него все-таки не нассал, но сам уже смеялся вместе с Марджори и Майклом, которые как раз догнали двух подначивающих друг друга мальчишек. Тогда-то Билл и раскрыл истинную цель их экспедиции – по крайней мере, настолько, насколько мог.
– Слышьте, вот че: я тут подумал, что знаю, как уладить кучу наших проблем, но если б я сказал Филлис, то она бы по-любому уперлась просто из гадства. По плану мы отправимся на Двор Мартина – для вас троих это все еще Поля Мартина – и попробуем один эксперимент, который я задумал. Знаю, звучит покашт на ахти, но если мы туда слетаем, а не сходим, то блестет малёх веселее.
Последние слова – о полете – были импровизацией, предназначенной, чтобы добраться до Двора Мартина, не подвергая Майкла Уоррена лишней встрече со старым домом у подножия улицы Алого Колодца, но перспектива воздушного маневра всем пришлась по душе, так что Билл был только рад, что она пришла на ум.
Квартет с трудом поднялся в воздух, пользуясь методом нарастающих прыжков и отскоков в духе космонавтов на Луне – в основном потому, что так проще всего поставить новичков вроде Майкла Уоррена на крыло. Когда неофит отскочит повыше, остается только сказать ему перебирать ногами или грести по-собачьи, чтобы он поддерживал, а то и набирал высоту, или брать при необходимости на буксир – как в случае Майкла Уоррена. Как только все поднялись в небо над железнодорожным полотном на дороге Святого Андрея, Билл схватил Майкла за руку, чтобы ясноглазый и восторженный мальчишка оставался на весу. Билл обратил внимание, вглядевшись в темноту призрачным ночным зрением, что Утопшая Марджори прикидывалась, будто не умеет ни плыть, ни даже грести по-собачьи, так что Реджи пришлось ей помочь, взявши за руку. Билл был уверен, что неумение Марджори – только уловка. Может быть, она еще не научилась плавать, когда Мертвецки Мертвая Банда выловила ее духовное тело из Нен столько лет назад, но в 1645 году она демонстрировала компетентный брасс, когда гоняла голубей над Лошадиной Ярмаркой. Неужто Марджори втюрилась в Реджи, думал Билл, взбираясь в ночь Боро с Майклом под руку навстречу лимонной дольке Луны.
Их путь напрямик над железнодорожным полотном и припаркованными на ночь грузовиками к Спенсеровскому мосту и Двору Мартина за ним был утомительным даже для такого опытного летуна, как Билл. Возможно, из-за того, что его сопровождал выпучивший глаза и практически лишившийся дара речи Майкл Уоррен, Билл обнаружил, что вспоминает свой первый посмертный полет, глядя на восхищенное выражение на лице карапуза.
Под ними даже в кромешных внешних краях города пылала галактика огней, и все они из-за бесцветности призрачной стежки были белыми или беловатыми. Освещенные горстки света перемежались темными массами – фабриками, где давно отсвистели последние свистки, и неосвещенными полями, – а на бахроме этих черных и таинственных фигур налипли сотни блесток уличных фонарей, словно фосфоресцирующие моллюски. Дорога Святого Андрея, бегущая под ними с юга на север, стала кожаным ремнем с хромовыми клепками и тут же вызвала комментарий малыша, барахтавшегося в воздухе рядом с Биллом, хотя тому и пришлось перекрикивать шум ветра.
– Сюда меня брал в полет дьявол, но тогда все блесть цветное.
Билл ответил через несколько разделяющих их футов – расстояние, равное вытянутым рукам и сцепленным ладоням.
– Это пушто вы вдвоем спустились в Первый Боро прям с Чердаков Дыхания, по-особому, как умеют ток зодчие, дьяволы и им подобные. Даже я никада не видел здешнюю округу в цвете. Спорю, посмотреть блесть на что.
Примерно когда они миновали Спенсеровский мост, раздались громкие слова Утопшей Марджори, парившей рука об руку с Реджи Котелком по правому борту от Билла.
– Гляньте на чертов мост под нами. Под ним меня и нашли. Я вам одно скажу – я рада, что мы здесь, а не переходим его пешком. У меня от него до сих пор мурашки, при одной мысли об этой рыбной старухе, которая сидит во мраке и сырости.
С этим Билл спорить не стал. Он помнил ту леденящую кровь ночь, когда они спасли Марджори от Ненской Бабки, и из всех поразительных зрелищ, что Билл повидал при жизни и вне ее, вознесшееся из полуночной реки как будто бесконечное существо, загребающее воздух длинными раскладными когтями с лепрозной перепонкой, воющее на звезды от досады и смертоносной ярости, было самым феерическим… по крайней мере пока не появился тот гигантский фыркающий и топочущий демон. Или не началась драка двух мастеров-зодчих. От этого тоже дух захватывало, если подумать. А, ну и две Саламандры, сеющие Великий пожар. Если не считать все это, Ненская Бабка была просто зашибенной.
С дымящимся следом остаточных изображений дети мягко опустились к перерабатывающему предприятию на Дворе Святого Мартина медленными выдохшимися сигнальными ракетами. Когда Билл отпустил руку Майкла Уоррена, малыш затянул потуже клетчатый пояс халата и огляделся вокруг, прежде чем поднять вопросительный взгляд.
– И что это за место? – спросил он.
Место, куда ты пойдешь работать, когда вырастешь. Вот к чему тебя готовят скучные часы в школе. Все надежды и мечты детства расплющат здесь молотами, переработают. Эти ответы, честные, но слишком жестокие и болезненные, чтобы их знал и понимал ребенок, остались на прикушенном до боли кончике языка Билла. Его вдруг захлестнул прилив сочувствия к бедному мальчишке, в блаженном неведении не замечающему вокруг мрачные жестокие перспективы, которые смотрят прямо на него. При жизни Билл подхалтуривал в таких же безрадостных душегубках, но ни разу больше полугода. Насколько он помнил по рассказам Альмы, Майкл проработает в этом сером тоскливом месте слишком много лет. Если бы он поубивал своих хозяев, как они того явно заслуживают, он бы и то раньше вырвался из заточения, бедолага. Пытаясь скрыть неутешительные мысли за самой непроницаемой лукавой улыбкой, Билл опустил взгляд на Майкла, пытаясь сообразить ответ на вопрос малыша, с которым пацан сможет жить. Ну, не совсем жить, но это уже казуистика.
– Плохое место, малявка. Такие закоулки – мы зовем их «Пустой душой», и здесь еще никто не находил ниче хорошего. Не находил и не найдет. Такшт если станем шалить, то над постараться и не задеть тех, кто эт не заслуживает.
Последнее заявление было ложью на голубом глазу, даже в этом бесцветном мире. Тем, кого больше всего заденет предложенная Биллом «шалость», будет сам Майкл – его умоют кислотой, а потом вырубят железной балкой, и Майкл явно не заслуживал этих злоключений. С другой стороны, конечно, он пострадает во благо мира, по крайней мере теоретически, но Билла терзало смутное сомнение, что так говорят всем подопытным, которые курят по восемьдесят сигарет в день в лабораториях.
К этому времени приземлились и Марджори с Реджи, с застенчивым видом разжав руки, и пожелали знать, ради чего вся эта шальная вылазка в задницу мира. Он объяснил, как мог в присутствии Майкла.
– Слышьте, помните, как Пылкий Фил в церкви Доддриджа сказал, что нас поджидает испытание, но власти предержащие уверены, что мы его разрулим? Ну, говорил он об этом нашем Уилли-Уинки. Оказывается, нам нужно постараться, чтоб он помнил хоть что-то, что с ним случилось, када вернется к жизни, хоть эт вродь как и невозможно. А вот я, кажись, придумал, как это сделать, но в этой компании все расписать не могу. Недетская тема, если вы меня понимаете.