Тут Билл пристально посмотрел на Марджори и Реджи, которые почти неуловимо кивнули, чтобы обозначить, что догадались и готовы подыграть Биллу несмотря на то, что он ничего не мог объяснить в присутствии Майкла. Малыш же тоже кивнул с мудрым видом, хотя, очевидно, не понимал, о чем говорит Билл. Не услышав возражений, Билл приступил к делу.
Сперва он планировал обшарить прилегающие дни и ночи, чтобы убедиться, что они нашли правильную дату и правильный момент, но уже передумал. Ведь Фил Доддридж сказал, что они могут брать Майкла, куда захотят, и быть покойными, что чему бывать, того не миновать. Покойными они были давно, а тема предопределения и свободной воли, как понимал Билл, – штука о двух концах. Раз он привел Майкла и остальных в мастерскую в эту конкретную ночь, то в деле промысел Божий, так что перепроверять будет даже неприлично. Билл начал замечать, что смирение с идеей Судьбы снимает груз ответственности с плеч. Просто делегируешь работу выше.
Решив таким образом, что они действительно в нужном месте и в нужное время, Билл повел четверку на обход ремонтной мастерской, знакомясь с ресурсами и подыскивая материал, подходящий для того, что он задумал.
Он действительно удручал, этот двор. Билл помнил некоторые истории своей мамы: в детстве она приходила на Поля Мартина, как тогда называлось это место, когда была на «майских гарлингах». Этим она занималась с подружками Первого мая. Ходили от двери к двери с корзиночкой, где в букете диких цветов сидела детская кукла, и за полпенни пели майскую песню, которую специально заучивали: «На Первомай меня встречай – у двери я стою. Здесь только лишь цветок, Но как раскрыться смог – Творцу хвалу пою». Оглядывая кучи мятых цилиндров, Билл подумал, что в деньки его матери двор – или поля – явно были милей и живописней.
А в самой лучшей басне об округе из жизни Билла он сам даже не фигурировал. Это же на Дворе Мартина, насколько он помнил, полиция расположила команду наружного наблюдения, когда они следили за участком в дальнем конце дороги Святого Андрея, принадлежащим Полу Бейкеру, известному преступнику, о котором Билл слышал в те дни. Копы думали, что Бейкер прячет на своей земле поживу после какого-то ограбления банка, и их подозрения только окрепли, когда они заметили двух темных личностей, копавшихся в пятидесятилетних кучах пепла и компостированного мусора, вывалившихся с территории Бейкера.
На самом деле эти предполагаемые подельники были старыми приятелями Билла – Романом Томпсоном и Тедом Триппом. Трипп сам был состоявшимся и разборчивым грабителем, который грабил только особняки, а Ром был бесстрашным профсоюзным лидером и всем известным шизиком. Они пришли на пятачок Пола Бейкера с его разрешения и закопались в сопки утрамбованной грязи и огарков, сваленные сюда три десятилетия назад, – отходы из Деструктора на Банной улице. Тед и Роман охотились на викторианские каменные бутылки – с маленьким камешком вместо пробки, – чтобы сплавить за пару грошей антикварщикам. Ром, у которого бесшабашная отвага всегда граничила с самоубийственными наклонностями, зарывался в кучу все глубже и глубже, искушенный замеченным обрывком слов «имбирное пиво» на круглом боку. В итоге наружу торчали только его щиколотки, когда весь холм и решил обрушиться на хребет Романа Томпсона.
Тед, крепкий мужичок, учитывая его рост, схватился за ноги Романа и с приливом адреналина выдернул из удушающей грязи и золы. В этот момент на участок Пола Бейкера ворвались и затормозили с визгом перед и так ошарашенной парочкой две или три машины, забитые копами, наблюдавшими за происходящим со Двора Мартина. Билл не знал, чего намеревалась достичь этим маневром полиция, но держал пари, что они не были готовы к ужасающему виду Романа Томпсона – с ног до головы в черной каше, со слипшимися в грязные шипы волосами и бородой и с безумными яростными глазами, сверкавшими из сажи и жижи. Биллу, пока он вспоминал о случае во Дворе Мартина, который обшаривал с Реджи, Марджори и Майклом, пришло в голову, что если бы не своевременные действия Теда Триппа, то Деструктор бы прикончил Рома Томпсона даже после того, как его снесли добрых сорок лет назад. Будь Билл суеверным – из тех, кто легко верит в демонов, призраков и тысячеметровых речных чудовищ, – он бы даже решил, что этого коварный Деструктор и добивался.
Продолжая бродить по мастерской по переработке – Билл не знал, который час, но рабочий день явно закончился, – они наконец нашли дюжину баков, лежавших в стороне от остальных – возможно, для того, чтобы взяться за них первым делом поутру. На одном из побитых металлических цилиндров, стоявшем в ярде-другом от сотоварищей, болталась лента; и одним отлипшим концом грозное предупреждение об опасности волочилось в мучнистых и маслянистых лужах.
Судьба. Рок. Кисмет. Бинго.
Билл, ликуя, что хоть раз за его рискованное существование все пошло по плану, построил трех остальных детей-привидений как будто бы для игры в паровозик. Раз Реджи был самым высоким, Билл позволил ему стать локомотивом спереди импровизированной конги, а Майкл, Марджори и Билл сыграли роль угольного тендера и вагонов. Пока Редж Котелок изо всех сил старался свистеть и пыхтеть, они пустились по ограниченному кругу рядом с одиноким баком, покатившись по миниатюрной петле воображаемых рельсов, словно притворялись игрушечным поездом, а не полномасштабным.
Скорость они набрали быстро даже в густой атмосфере призрачной стежки – Билл уже знал, что так бывает, если хватает участников. Пока они кружили быстрее и еще быстрее, их преследующие образы слились – если посмотреть снаружи – в серый вращающийся пончик: тор, как называли эту, оказывается, важную фигуру самые мозговитые обитатели Души в присутствии Билла. У дна бака в кружащихся течениях мини-вихря, который взбили дети, начали подниматься пыль и окурки. В ночь взлетел хоровод поблескивающих фантиков от конфет и потухших спичек, и Билл перекричал пародийные звуковые эффекты Реджи Котелка, чтобы викторианский беспризорник бежал быстрее. Отклеившийся конец сигнальной ленты начал привставать из лужи воды, топлива и неопределенных вредных химикатов, в которой был вымочен, скорбно полоща на ветру и разбрасывая с хлопающих и трепещущих краев токсичные капли. Билл снова окликнул Реджа, чтобы сообщить, что он бегает как девчонка, и злость разожгла ускорение, на что и надеялся Билл. Скоро бак обернулся в плотное торнадо вращающихся палочек от леденцов и летающего песка, а лента торчала в темноту над контейнером и играла на циклоне, как воздушный змей на привязи.
В конце концов отклеился и второй конец, и тогда Билл крикнул Реджу остановиться, так что они налетели друг на друга и повалились бездыханной и хохочущей кучей-малой. Призрачные озорники сидели на Дворе Святого Мартина и наблюдали, как уносит прочь заляпанный вымпел, перемахнувший забор участка и скрывшийся в ночном блеске натриевых фонарей. Миссия выполнена – хоть только Билл и знал, в чем она состояла.
Больше времени они там не теряли. Подскочили и поплыли к ветреному небосклону, возвращаясь к развернувшейся раскопке, откуда пришли, загребая руками в лунном свете над Спенсеровским мостом и магнитом проституток – ночной стоянкой дальнобойщиков. Последняя втиснулась в угол, где мост встречался с Журавлиным Холмом и дорогой Святого Андрея, – придорожное кафе, которое до этого было общественным туалетом, а еще раньше – баней. Теперь это важная торговая точка: здесь кормили клиентов, которые привлекали девушек, которые приводили сутенеров, которые толкали наркотики, которые порождали оружие, которое убивало детей, которые жили в доме, который построил крэк. И хотя Билл успел повидать этот век, двадцать первый, – по крайней мере, куда больше, чем сам ожидал, – он заметил, что ему от посещения этого периода не по себе точно так же, как Реджи Котелку или, судя по ее выражению, Марджори.
Было что-то такое в улицах, фабриках и домах, раскинувшихся внизу, что наводило на мысли о жертвах и тяготах, амбициях и рождениях, смертях и разочарованиях, которые повидали за годы эти кукольные домики, и к чему же это все привело? Билл не умел подавить меланхолическое ощущение, что все должно было быть лучше, чем вышло. Мир, который им всучили, не был миром, который им обещали, которого они ожидали, который они должны были получить по праву. Хотя когда Билл вспоминал о состоянии Души в начале нового тысячелетия, ущербе, нанесенном Деструктором и его ширящейся сферой влияния, то ничему не удивлялся. Современные улицы рая находились в бедственном состоянии в этом назначенном Богом центре самой ткани страны. Не мудрено, размышлял Билл, что нынешнее английское общество разваливается, распускается, пока прожог посреди скрупулезно подогнанных нитей распространяется, постепенно поедая весь материал.
Пока Билл думал о грустном в призрачных небесах над сортировочной станцией, в компании с Майклом Уорреном и плывущими позади под ручку Реджи и Утопшей Марджори, его посетила вторая и, если подумать, куда более катастрофическая идея. Возможно, его приободрил несколько неожиданный успех первой задумки, а может, еще не сошел живительный эффект Паковых Шляпок на сознание Билла, но он вдруг провел поразительную связь. Он думал о Деструкторе и паршивом виде на двадцать первый век с небес над Боро, когда на ум откуда ни возьмись пришли картины Альмы Уоррен, особенно самая большая и жуткая – вид на километровую мусорную дробилку или печь.
Это же Деструктор, осознал он внезапно. Так он выглядит из полуразрушенной Души в эту мрачную годину. Раз Альма получила все образы через Майкла, Билл понял, что в какой-то момент они обязаны сводить туда малыша, пусть это и гиблое место и время, которое избегали все, кроме мастеров-зодчих и про ́клятых душ. И уж, конечно, не то место, куда человек в здравом уме поведет пугливого ребенка – но им, очевидно, некуда деваться. Он за этим проследит. Он решил все рассказать Филлис о своей последней добавке в маршрутный лист, прежде чем они отведут малыша обратно в 1959-й к его воскрешенному детскому тельцу. В такой экспедиции, чреватой ужасом и опасностями, без Филлис не обойтись, а кроме того, рассудил он, она тоже видела у Альмы всепоглощающий образ апокалипсиса. Она поймет, почему то, что предлагает Билл, так необходимо.