Билл тоже посещал родственников в Боро, но в случае Билла речь шла о дедушкином доме на Комптонской улице. Его тоже сопровождал родитель, как и Альму, но мать, а не папа, и на кухне тоже ожидало чудо природы, только вовсе не такое чарующее, как пасхальное видение, запомнившееся Альме. Дед Билла в свое время ловил угрей и делал собственное заливное. В ту оказию, когда его навестили пятилетний Билл с мамой, старик только что принес домой свежий улов молоди, которых загреб неводом из кишащих орд, как раз отправившихся вверх по реке Нен на нерест. Он свалил их в большой железный котел, плотно прикрыл крышку и отнес на кухню, чтобы убить и разделать. Билл всего лишь хотел посмотреть на угорька-детеныша, и, как мамка и дедушка ни пытались его отговорить, втолковывая, что угрей выпустят в запертой кухне, которую не откроют, пока не покончат с делом, он стоял на своем. Даже в том возрасте он все делал по-своему, и даже в том возрасте все обязательно кончалось чем-нибудь страшным. Тот раз не стал исключением. Он последовал за дедом на кухоньку, и мама закрыла за ними дверь с другой стороны. Она, в отличие от некоторых, имела соображение и отлично знала, что будет дальше. Дедушка Билла осторожно сдвинул с котелка железную крышку.
Из емкости жуткой пеной вскипели скользкие черные вопросительные знаки, отчаянно желавшие свободы, и тут же очутились повсюду. Этой дряни было не меньше двухсот штук – обрезков камер с пронизывающими глазками, что рябили на затоптанных плитках кухонного пола и захлестывали даже стены, дверь, ножки стола, вопящего пятилетку. Они накрыли его с головой, были за пазухой и в рыжих волосах, и он слишком поздно понял, почему никто не откроет кухонную дверь, пока все не кончится. С мрачным лицом, через какое-то время с ног до головы вымокший в рыбьей крови, дедушка Билла пачками обезглавливал и чистил скользкую мерзость. И все равно это заняло добрых полчаса, после чего Билл уже остался с неизлечимой травмой – трясся, пялился в пустоту и что-то бормотал, вовсе не такой довольный пережитым опытом, как Альма с ее милыми цыплятками. Но таковы уж были Боро, думал он теперь: пушистые нежности по соседству с корчами страха и безумия.
Призрачная банда уже добралась до конца Широкой и неслась бурей по размазанной дуге вдоль закругленного фасада. Однажды это место принадлежало Монти Шайну, букмекеру, пока не стало ночным клубом и не сменило столько личин, что Билл уж думал, его взяли в какую-то программу защиты свидетелей. Когда-то здесь было место готских тусовок под названием «У Макбета», и Билл знал, что изгибающийся фасад раскрасили в вампирскую сирень, хотя на призрачной стежке цвет казался прохладно-серым – это все-таки выглядело получше. Биллу часто казалось, что готский макияж для такого местечка – это как портить маслом кровавую кашу или перегибать пику. Головы на кольях, ведьмы на кострах… куда еще готичней?
Перейдя Овечью улицу, шагая прямо сквозь ни о чем не подозревающих смертных гуляк, банда проскользнула через переднюю стену «Синицы в руке». Место переполняли выпивохи, но они жили и дышали, а потому не шли ни в какое сравнение с загробными коллегами из «Веселых курильщиков». Проплыв в сигаретном чаду бара – Биллу казалось, что курение внутри общественных помещений запретят только в следующем году, – карманные полтергейсты в два счета нашли Фредди Аллена. Он примостился на пустом стуле у стола, за которым беседовали двое живых – само по себе ничего необычного: многие неприкаянные любили шататься по пабам, где больше шансов, что их прозрит запойный пьяница, и где можно в охотку подслушивать разговоры смертных по старой памяти. Но отчего опешили Билл с его напарниками – Фредди не просто прислушивался к болтовне живых. Он в ней участвовал.
Когда Билл присмотрелся к тем двоим, с которыми завел беседу призрачный бродяга, он узнал эту парочку и получил частичный ответ на вопрос, как Фредди мог затеять дискуссию с людьми не из числа отошедших. Фредди обращался к тому самому любопытному субчику, которого дети видели запредельно пьяным у его дома на Башенной улице, перед тем как отправились в Душу смотреть англовскую свару. Он мог видеть фантомных детей тогда – значит, закономерно, что он мог видеть Фредди и разговаривать с ним сейчас. Второй же малый, сидевший напротив призрачного попрошайки и не сводивший перепуганного взгляда с теплокровного алкоголика по соседству, был низеньким толстячком с кудрявыми белыми волосами и очками, в котором Билл признал лейбориста Джима Кокки из управы. Он пребывал в тихом ужасе, хотя Билл быстро сообразил, что вовсе не из-за присутствия Фредди. Кокки не видел духа за столом, а пришел в смятение из-за поведения собутыльника – мужика с фирменным слабоумным смехом, который, насколько мог понять пухлый депутат, беседовал с пустым стулом.
Филлис глубоко вдохнула – хотя бы только ради успокаивающего звука, – и отважно подошла к трем сидевшим – двум живым и одному мертвому. Стоило Фредди ее заметить, как он подскочил с места и прижал затрапезную шляпу к лысеющему скальпу.
– А ну держись от меня подальше, кодла дворовая! Хватит с меня на один день, и так доконали в двадцать пятом.
Филлис подняла ладони перед разгневанным духом в успокаивающем жесте примирения.
– Мистер Аллен, я знаю, что вела ся как засранка, и прошу прощения. Мы так больш не блестем. Я бы вас не побеспокоила, но вы, грят, человек хороший, а там одна девушка попала в беду.
С момента, когда Фредди поднялся, нетрезвый и, похоже, ясновидящий малый рядом начал оглушительно смеяться, переводя хмельное внимание на занервничавшего депутата.
– А-ха-ха-ха! Ты видал? Вскочил как ужаленный. Он злится, потому что только что ввалилась какая-то шпана. – Пьяный медиум повернулся и посмотрел прямо на Билла и его мертвых соратников. – Вам сюда нельзя! Вы несовершеннолетние! А если хозяин попросит ваши свидетельства о смерти? А-ха-ха-ха!
Потрясенный депутат коротко бросил взгляд в том же направлении, куда смотрел второй, но не смог ничего разглядеть. Кокки вернулся глазами обратно к хихикающему пропойце по соседству, явно теряя самообладание.
– Я ничего не понимаю. Я вас всех не понимаю.
Фредди тем временем растерял пыл и озадачился упоминанием Филлис о девушке в беде.
– Что еще за девушка? И мне-то что с того?
Пьяный прыскающий тип отвернулся к депутату и сказал:
– Я их не слышу. Даже когда они вплотную, слышно еле-еле, замечал? А-ха-ха.
Филлис не отставала.
– Не знаю, видели вы ее в округе или нет, но это метиска лет девятнадцати, у которой волосы в косичках, как полосках. Она носит такую блестящую куртяшку, и, кажется, она на панели.
В печальных глазах побитого жизнью и смертью привидения промелькнуло узнавание.
– Я… кажись, я знаю, о ком это ты. Она живет в многоквартирнике на Банной улице, где раньше стоял дом Пэтси Кларк.
Предводительница призрачной банды кивнула раз, тут же удвоив количество голов и послав слабую дрожь по висящим кроличьим шкуркам.
– Она самая. Ее схватил какой-то мужик в гаражах, где раньше стоял Банный проход. Он там припарковал машину и сами знаете, что с ней делает. Но, знач, не как клиент, а против ее воли.
Судя по выражению на его лице, на личном моральном игровом поле Фреда Аллена это означало заступление за нерушимую черту.
– Банный проход. Я там ток что блесть, посещал приятеля. Так и чувствовал, что назревает что-то скверное. О боже ты мой. Лучше потороплюсь. Посмотрим, что смогу сделать.
На этом расхристанная душа пресловутого налетчика на пороги заскользила прямо через пятерых-шестерых клиентов, столик и стену «Синицы в руке», излившись в ночь снаружи разъяренным паром. Билл не знал, сможет ли подзаборное привидение помочь девушке или нет, как не знал, будет ли демон поджидать за рулем появления Фредди, но это уже было неважно. Они сделали все, что могли, и теперь дело не в их власти. А может быть, никогда и не было.
Пока крючконосый пьяница все еще хихикал и тыкал пальцем в призрачных детей, которых видел только он, мертвая банда последовала за Фредди в темную глотку Овечьей улицы, но развоплощенный босяк уже испарился, заторопившись по своему срочному делу. Филлис закинула тошнотворное боа на плечо, словно зомби-кинозвезда, и объявила, что они вернутся по Широкой улице на Мэйорхолд, откуда направятся обратно на Башенную улицу и там поднимутся на Стройку – или то, что осталось от предприятия небожителей в 2006 году. А затем они заберут Майкла обратно в 1959-й, к его телу и жизни.
Это, конечно, был план Билла, но у него сосало под давно пропавшей ложечкой при одной мысли о них – оскверненной Душе и Деструкторе, особенно последнем. При мысли о том, что он символизировал – разрушение в человеческой жизни, в любой форме. Сам Билл впервые почувствовал его безжалостные сильные течения, когда был живым, семнадцатилетним подростком, только что вылетел из школы и впервые попробовал хмурый на освещенной свечами тусовке в пятницу вечером после паба. Там были все – все его друзья, или по крайней мере большая их часть. Кевин Партридж, Большой Джон Уэстон, красотка Джанис Херст, Толстяк Манди и еще человека четыре, которых Билл еще помнил. Толстяк был щедрым поставщиком вышеупомянутого товара, и именно его баяны ходили по рукам. Хотя оказалось, что у самого него иммунитет, Толстяк все же был переносчиком и заразил всех гепатитами В и С.
Билл помнил каждую дурость в их несерьезной болтовне, пока они передавали по кругу ширево, помнил даже холодящий миг, когда вдруг подумал: «Не стоит этого делать», – почти как если бы знал, что это его убьет, лет через сорок по долготе жизни. В этот момент, если оглянуться назад, он и ощутил касание Деструктора, ощутил его отрезвляющее дуновение из будущего. И все же Билл не остановился, словно у него не было выбора, словно это его судьба – и в чем-то так оно и есть. «Ага, на здоровье», – сказал Билл и загнал иглу.
Он подумал о подслушанном разговоре между дружелюбным зодчим мистером Азиилом и Филом Доддриджем, когда Доддридж спросил англа, есть ли у человечества свобода воли, на что длиннолицый мистер Азиил с хмурым видом ответил отрицательно, а потом добавил: «А тебе ее не хватало?» – присовокупив непостижимый смех. Точнее, непостижимый тогда, хотя теперь Билл все отлично понял. До него доперло. В каком-то смысле она даже успокаивала – мысль, что чего бы ты ни сделал и ни достиг, по гамбургскому счету ты лишь актер, играющий в мастерски прописанной драме. Просто пока этого не знаешь и думаешь, что импровизируешь. И в самом деле, забавно, видел теперь Билл, но все же находил утешение в мысли, что в предопределенном мире незачем из-за чего-то переживать, нет смысла о чем-то жалеть.