Должность смотрителя монетного двора задумывалась как синекура, но Исаак подходит к делу со всей серьезностью, чует кровь и деньги в воде. Приступив к работе в 1696-м, когда валюту все еще изводят фальшивки и обрезка краев, Ньютон начинает Большую перечеканку, когда отзывает и заменяет все серебряные монеты с гладким гуртом в циркуляции. Это занимает два года, и выясняется, что до пятой части всех отозванных монет – подделки. Хотя фальшивомонетничество считается преступлением, наказуемым потрошением, попробуй в нем кого обвинить – и великий гравитатор берет и пробует. Переодевшись в завсегдатая таверн, Ньютон слоняется, подслушивает, собирает улики. Затем назначает себя мировым судьей во всех «домашних графствах» – шести графствах вокруг Лондона, – чтобы провести перекрестный допрос подозреваемых, свидетелей, информаторов и к Рождеству 1699 года успешно отправить двадцать восемь фальшивомонетчиков на повешение, потрошение и четвертование на Тайберне. За заслуги перед отечеством в тот же год его назначают мастером монетного двора, оклад взлетает от пяти или шести сотен фунтов Монтегю до чего-то между двенадцатью и пятнадцатью сотнями в год. Перечеканка Ньютона снизила необходимость в выписанных вручную банкнотах низкого номинала, так что отменяется все, что меньше полтинника. Конечно, это замечают только равные Ньютону по доходу, ведь у большинства в Англии семнадцатого столетия ежегодный заработок не доходит и до двадцати фунтов и они в жизни не видели банкноту.
Когда Рому первый раз ставят диагноз «качели и карусели настроения», его сажают на новые антидепрессанты – СИОЗС, селективные ингибиторы обратного захвата серотонина вроде Прозака, который в 1995 году кажется первым ответом медицинской профессии на что угодно от клинической депрессии до припадка меланхолии. Колеса, на взгляд Рома, родились благодаря отъявленно американской идее, что жители развитого мира имеют неотчуждаемое право быть довольными жизнью каждый час своего существования. Ну и что, что таблетки радости еще не успели показать побочных эффектов; что их, по сути, никто не тестировал? Есть рынок, рвущийся покончить со всеми заботами, есть фармацевтические корпорации, рвущиеся делать деньги, а фантазерский этос столь бесконечного экономического бума требует счастья для всех, разом. А всякие диссиденты от обязательного маниакального оптимизма – просто нытики, паникеры или пессимисты, которые оторвались от всеобщей попустительской эйфории и наверняка еще передумают после курса Прозака. Ром решает рискнуть, ведь никто не удосужился ему сообщить, что возможный побочный эффект СИОЗС – суицидальная черная депрессия. Когда Дин спрашивает, что случилось, Ром отшвыривает его через всю гостиную. Выбрасывает таблетки и впредь, когда на него находит, отправляется на долгие прогулки, справляется сам. Маниакальные пики приберегает для собраний управы, для кампаний или организации протестов. Энергоэффективность. Один из первых принципов, которые узнаешь в инженерном деле.
Ньютон, тоже знакомый с этим принципом, привносит в монетное дело химические и математические знания. После Большой перечеканки его просят повторить на бис то же самое в Шотландии, в 1707 году. Так и появляются единая валюта и новое королевство Великобритания. Неугомонный, в 1717 году семидесятишестилетний ученый муж объявляет биметаллический стандарт, при котором двадцать один серебряный шиллинг равняется одной золотой гинее. Из-за английской политики платить за импорт серебром и получать за экспорт золотом начинается дефицит серебра, вот Ньютон втихомолку и переводит стандарт Британии с серебра на золото. Лично он поживает неплохо – сам чеканит, сам зарабатывает. Доверившись своим счетным способностям, он, чтобы удвоить наличность, инвестирует в беспроигрышный высокоприбыльный мир Пузыря «Саут Си» сразу двадцать штук – три миллиона, на наши деньги, – а в 1721 году предприятие всплывает брюшком кверху. Экономический гений эпохи остается без последней рубахи. Он позволяет жадности затмить способность оценивать риск, демонстрирует фатальную самоуверенность эксперта в своих способностях – как те микологи, что в итоге травятся омлетом из поганок. И крахом сэра Исаака стало баловство с тем, в чем кто-кто, а он должен бы разбираться, – с рынком, раздутым бондами, известными как деривативы, которые отчасти ответственны и за фиаско с голландскими тюльпанами в 1637 году, за пять лет до рождения Ньютона, и которые наверняка еще потопят мировую экономику почти спустя триста лет после его смерти.
Роман и Дик заселяются в Дом Святого Луки – квартал между улицей Святого Андрея и Нижней Хардингской, где раньше была улица Беллбарн. Он знал Боро всю жизнь, но поселился там впервые. Роман влюбляется в униженное население, древние дома, нахохлившиеся под дождем. Из швов двухэтажных коттеджей лезет побелевшая трава, и под ее линией, под этой чертой бедности Роман читает итого Англии. Эта местность входит в два самых нищих процента населения Великобритании. Даже если просто здесь жить, год идет за десять. Эти люди вытянули короткую палочку экономической теории, они продукт чересчур креативных подсчетов. Граждане, преданные банкирами, правительством и – да, Ром отмазываться не будет, – левыми. Дин полукровка и оба они геи, но что-то они не видят никаких плюсов от поддержки леваками расового и сексуального равенства. Что хорошего от того, что Питер Мендельсон и Уна Кинг не жалуются на жизнь, если неравенство между богатыми и бедными, которое социализм должен устранить, остается подозрительно задвинутым в долгий ящик? Ром сдает красную звезду в 97-м, стоило почуять новых лейбористов и их фронтмена с перекошенной ухмылкой, и становится анархистом и активистом. Он привлекает к себе разных оппозиционеров – то «Защитим муниципальное жилье», то «Спасем Национальное здравоохранение», – смотря какую гадость подкинет правительство. Левеллер Томпсон нашел свое место – земля, с которой сровняли город, – и на том стоит.
Ньютон умирает в 1727-м – в восемьдесят лет и все еще за рулем монетного двора – и потому успевает застать начало перехода к бумажным деньгам. В 1725 году банки выпускают банкноты с напечатанным знаком фунта, но дату, сумму и прочие детали владелец прописывает вручную, закрепляя подписью, как в случае с чеками. Деньги постепенно становятся все абстрактнее, но главная ловкость рук произошла уже сотни лет назад, с изобретением деривативов – концепции, погубившей Ньютона. Дериватив – воображаемый бонд на продажу настоящего товара – это когда кто-то заключает сделку по продаже своего товара по оговоренной сумме в будущем. Падение или рост рыночной цены определяет, кто вложил средства умнее, но что важнее – у деривативного бонда теперь есть потенциальная стоимость и его можно продавать, а прогнозируемая цена постоянно растет. Эта расцепка денег и реальных товаров сыграла немалую роль в тюльпанной лихорадке и Пузыре «Саут Си», когда цена деривативов мира, как слышал Ром, в десять раз превышала где-то шестьдесят триллионов долларов – то есть состояние всей планеты. Черта между реальностью и экономикой – невидимая трещина, что за столетия расширяется до глубокого океанического разлома, откуда с гнетущей регулярностью прут беспрецедентные формы жизни: пузыри и лихорадки, кризисы Уолл-стрит и черные среды, «Энрон» и какой-нибудь очередной неизбежный пиздец; ночные кошмары века рациональности, который старый добрый Уильям Блейк прозвал «сном Ньютона».
Ром прочесывает улицы Боро в поисках неприятностей. В нескольких из последних муниципальных домов есть асбест, который управа отказывается признавать и тем более убирать. Попытки завлечь людей в проекты частного жилья – гонки за призом, который нельзя выиграть; которого не существует. Бесконечные мошенничества и лишения, и Ром распыляет ресурсы: и ведет кампанию против продажи зданий восемнадцатого века в Абингтонском парке, и вопит оскорбления в матюгальник, когда Иветт Купер, министр жилстроя, приезжает на открытие башен НЬЮЛАЙФ, которые спихнул жилкомпании бывший депутат Джим Кокки сразу перед тем, как вступить в совет директоров той же компании. А на горизонте всегда маячит новое оскорбление. В данный момент подумывают вложить евробабло, предназначенное для Боро, в большую иглу вроде Национальной Башни Лифтов, только на Холме Черного Льва. Роман подозревает, это только повод для откатов от компании, которая получит контракт. Ром планирует прикинуться равнодушным, чтобы они подумали, будто он отвлекся. Назначат даты для секретного голосования, чтобы протолкнуть предложение без ведома электората о том, что его уполномоченные представители поддержали такую явно гнилую идею. А потом, за день до голосования, Ром напомнит кое-кому из клики управы про старый должок и заставит переменить голосование на открытое, поднимет камень и прольет свет на корчащихся под ним гадов, и вынудит проголосовать «против», если чинуши хотят удержать свои места. Дело очень непростое, но и он человек непростой.
Деньги продолжают эволюционировать – особенно после примечательных событий на нортгемптонской зернодробилке, которые Ром меньше часа назад пересказал пораженной Альме. В 1745 году появляются частично напечатанные купюры от двадцати до тысячи фунтов. Пятьдесят лет спустя, после Наполеоновских войн, во время так называемого Периода рестрикции, банки перестают покрывать банкноты золотом. Тогда Шеридан называет банк «престарелой леди из Сити», что карикатурист Гилрей искусно приукрашивает в виде «Старой дамы с Треднидл-стрит». В 1821 году снова вводится золотой стандарт и пышет здоровьем до Первой мировой войны. В 1833 году бумажки, частично написанные вручную, назначаются законным платежным средством для всех сумм свыше пяти фунтов, становятся настоящими современными банкнотами. Затем в 1855-м в верхах бросают телиться и печатают банкноты целиком. От золотого стандарта Британия наконец отказывается в 1931-м, теперь ее валюту подкрепляют ценные бумаги, а не слитки драгоценного металла. К середине двадцатого века, как понимает Роман, наша мировая экономика все больше и больше опирается на логику гигантского казино, и там уже не за горами волна послевоенных инноваций, которая изменит всю планету. Когда эти новые идеи так повлияют на денежные рынки, что создадутся все условия для разрушения масштабов, каких раньше не лицезрели и не могли предвидеть. Барашки на денежном потоке становятся омутами, водоворотами, и назревает катастрофический шторм. Как говорили в шестидесятых, тут синоптик не нужен.