ТОМАС БЕККЕТ: В мои дни сие заклеймили бы грехом… хоть лишь на словах. Верю, за закрытыми дверями это деется повсюду.
ДЖОН КЛЭР: Хотя я и согласен, что это прискорбное дело, но я знал многих, кто грешил с братом или сестрой, и ничего худого не вышло.
БЕККЕТТ: Ну, Лючия была совсем молода, когда это случилось – если вообще случилось.
ДЖОН КЛЭР: Но мы уже условились, что ваши взгляды на подходящий возраст могут разниться со взглядами былых времен.
БЕККЕТТ: Если я прав, Лючии было десять.
ТОМАС БЕККЕТ: Ежели речь не о королевской семье, то возраст сей и в мои дни почли бы незрелым.
ДЖОН КЛЭР: [Довольно робко.] Вот как? Тогда могу представить, что это усугубляет инцест.
ТОМАС БЕККЕТ: Однако из всех прочих грехов он не почитается за смертный, а при чтении Библии я нашел мнения о нем весьма туманными.
БЕККЕТТ: Я готов съесть шляпу, если о нем не отзываются самым неблагоприятным образом где-то в книге Левит.
ТОМАС БЕККЕТ: Истина сие, но что же думать о неслыханной милости, Лоту уделенной, когда он с дщерями бежал из Содома и Гоморры?
БЕККЕТТ: Мне казалось, что Богу, как мужчине, стало совестно, что он превратил жену бедолаги в соляной столб. Вполне возможно, он подумал, что должен этому вашему Лоту, и решил, что хотя бы разок для разнообразия может посмотреть на грех сквозь пальцы. ТОМАС БЕККЕТ: Толкованье диковинное, но…
ДЖОН КЛЭР: Знаете, а я всегда считал Эдем загадкой, которая вполне подкрепляет ваши доводы.
ТОМАС БЕККЕТ: О чем вы глаголете?
ДЖОН КЛЭР: Ну, Каин и Авель. Мне казалось вполне очевидным, что даже если бы Господь наградил Адама и Еву не двумя сыновьями, а сыном и дочерью, непристойной любви в семье было бы не избежать. В Эдеме она бы распустилась пышнее, чем, скажем, в каком-нибудь Гринс-Нортоне, если только я чего-то не принял в рассмотрение. Возможно, вашу подругу и несчастное дитя этой горемычный четы гложет то, что на самом деле можно назвать неотъемлемой частью нашей жизни с самого происхождения в Небесном саду.
БЕККЕТТ: Эдем. Ну, между прочим, об этом месте есть разногласия.
ТОМАС БЕККЕТ: Разногласия? Что еще за разногласия? Мне не доводилось слышать.
БЕККЕТТ: Ох, бросьте, не хочется в это влезать. Есть люди, которые говорят, что книгу Бытия написали намного позже, чем другие, а вначале поставили только из-за ошибки в порядке. Иначе даже без инцеста трудно понять, откуда взялась населенная земля Нод, куда изгнали Каина.
ТОМАС БЕККЕТ: А я допрежь мыслил самою тревожною стороною сна вести о грядущем мученичестве. Тешусь надеждою, что позабуду обо всем по пробуждении, и мою душу мерзит, что подобные богохульства звучат даже в незваных мыслях моих.
БЕККЕТТ: Я не хотел вас расстраивать. Вами я всегда восхищался, и не хотел бы, чтобы мой разговор со святым занимало только несчастье мисс Джойс в десять лет.
ДЖОН КЛЭР: [Внезапно, придавленным и нервным голосом.] Это был брачный акт!
БЕККЕТТ: [Непонимающе.] Что? Ее отношения с братом? От куда вы такое взяли?
ДЖОН КЛЭР: [На миг сбившись с мысли, потом восстановив самообладание.] Почему это я… а! Вы говорите о своей мисс Джойс. Не обращайте внимания на мои сумасшедшие излияния. Это хуже чем вздор. Порою сам не знаю, что несу. [Пауза, пока он пытается найти безопасное направление для разговора.] Должно быть, она вам очень дорога, ваша подруга, коли вы навещаете ее во время невзгод.
БЕККЕТТ: Она была милой и добродушной девушкой, полной энергии и света, как и предполагает ее имя. Если она старалась говорить ясно, то произносила чрезвычайно остроумные вещи. И танцовщицей была одной на миллион, а уж как изображала Чарли Чаплина – загляденье, хотя сомневаюсь, что вам известно его творчество.
ТОМАС БЕККЕТ: Сие имя мне неведомо.
ДЖОН КЛЭР: Чарли я знал много, но ни один Чаплин на ум не идет. Каких же он был манер, коли ваша подруга так метко ему подражала?
БЕККЕТТ: У него была особенная походка и усы, и он шевелил бровями. Лючия могла повторить все. Главным в его искусстве являлся пафос обездоленных или простых людей. Он изображал неустанного странника, вроде вас, только во времена, когда железные дороги стали длиннее и здания – выше. Он вызывал скорбь по великой несправедливости жизни, а потом смех при виде триумфов личности. Не думаю, что сам он был счастливым человеком. Помню, что читал кое- что у режиссера Жана Кокто… нет, не спрашивайте, слишком сложно объяснять… он упоминал, что Чаплин говорил что-то в том духе, будто главная печаль его жизни – что он разбогател, играя бедных.
ДЖОН КЛЭР: И снова мы завели речь о чувстве вины – впрочем, если бы главной печалью моей жизни было богатство, я вряд ли бы печалился.
ТОМАС БЕККЕТ: Возможно, тяготы богатых – те же, лишь обходятся дороже. Порою мнится мне, что сердце короля и доброго друга моих отроческих лет тягчится весом злата.
БЕККЕТТ: Что ж, если заговорили о чувстве вины, то вашему королевскому приятелю досталось. Вообще-то если подумать, досталось ему порядочно. Из-за того, что он с вами сделал, Рим во искупление назначил ему порку несмотря на то, что он король. Как я слышал, он встал на колени и все вытерпел. Значит, явно понимал, что заслуживает наказание.
ТОМАС БЕККЕТ: Короля секли, и он по доброй воле снес поругание?
БЕККЕТТ: Именно так. Общеизвестный случай. Как раз после вашей эксгумации, когда обнаружилось, что вы нетленны. Как по мне, так ему еще повезло отделаться одной только поркой.
ДЖОН КЛЭР: Я бы заставил его встать на колени и оттирать пол собора. Он бы до сих пор там ползал.
ТОМАС БЕККЕТ: [В ужасе.] Его секли. Короля секли. За то, что он сделал со мною.
БЕККЕТТ: В общем так. Скажем так, никто не говорил, что его засудили.
ТОМАС БЕККЕТ: Но если тако обошлись с ним, то что же он?..
БЕККЕТТ: Вы не захотите слышать подробности.
ДЖОН КЛЭР: Нюансы. Нет, здесь я согласен.
БЕККЕТТ: Вам будет легче без них. Незачем волноваться без необходимости.
ТОМАС БЕККЕТ: [Ворчливо и обиженно.] Нет. Нет, незачем. Ежели на то пошло, и вас не принуждали объявлять сии вести.
БЕККЕТТ: Не хотелось бы думать, что я испытываю вошедшее в поговорки терпение святого.
ТОМАС БЕККЕТ: Пытать мое терпение – меньшее из ваших преступлений, когда вы искали подсечь самую веру мою своими умствованиями.
БЕККЕТТ: Не искал я такого.
ТОМАС БЕККЕТ: И все же с небрежением отзываетесь об Эдеме и первородителях наших, вводите в мысли о срамной любви меж Евой и сынами ее и толико же упорствуете, что настал двадцатый век от рождения Господа нашего, а Господь не спустился на землю?
ДЖОН КЛЭР: Да, мистер Баньян, с которым мы давеча разговорились, озвучил те же жалобы ввиду зримого отсутствия Иерусалима.
БЕККЕТТ: [ТОМАСУ БЕККЕТУ.] Он никогда не придет. Так я понимаю. По крайней мере, Его никогда нет рядом, когда Он нужен, примерно как полицейский.
ДЖОН КЛЭР: В этих краях я слышал одно выражение. Только как же оно звучало? Оно несло значение слова «полицейский», но вдобавок намекало на сборщика податей или десятинника. Никак не вспомню, что это за выражение, но, возможно, оно придет в голову позже.
ТОМАС БЕККЕТ: [СЭМЮЭЛЮ БЕККЕТТУ.] Ежели, по речам вашим, никогда не придет Он, почем вам знать, что Он есть?
БЕККЕТТ: Полагаю, тут в дело и вступает вера. Для себя я предпочитаю думать, что Его неприбытие – необязательно знак Его несуществования.
ТОМАС БЕККЕТ: Но Он не говорит с вами?
БЕККЕТТ: Невелика важность, говорит или нет. Со мной многие не говорили, я со многими не виделся, но нисколько не сомневаюсь, что они существуют. И совсем не чувствую себя обойденным вниманием.
ТОМАС БЕККЕТ: Но ежли вам не случалось внять гласу Его…
БЕККЕТТ: Иногда кажется, что в долгом молчании есть своя сила.
ТОМАС БЕККЕТ: Вот оно что?
БЕККЕТТ: Так уж я думаю. [КЛЭР, БЕККЕТТ и ТОМАС БЕККЕТ впадают в задумчивое молчание. Долгая пауза.]
МУЖ: Я все это сделал. Я сделал все, что ты сказала. Я – все то, кем ты меня называла. [Пауза.] Но ты знала.
ЖЕНА: [Обернувшись к нему с презрительным взглядом.] О чем ты теперь заладил?
МУЖ: Говорю, что ты знала.
ЖЕНА: О чем знала?
МУЖ: О делишках.
ДЖОН КЛЭР: О нюансах. Он их имеет в виду.
ЖЕНА: Делишках? Говоришь, я о них знала?
МУЖ: Все время. Так и говорю.
ЖЕНА: Да как ты смеешь? Как ты смеешь заявлять мне в лицо, что я знала о ваших делишках? Если бы я знала о делишках, я бы прекратила их раз и навсегда. И не было бы никаких делишек.
МУЖ: Ты знала. Ты смотрела сквозь пальцы.
ЖЕНА: Сквозь пальцы?
МУЖ: Нарочно. Ты сама знаешь. Тебе это было только на руку.
ЖЕНА: [Осторожно.] На руку? Не понимаю, о чем ты говоришь.
МУЖ: Селия – да, понимаешь. Ты понимаешь все, что я говорю. Последние двенадцать лет брака мы друг друга и пальцем не трогали. Или ты не заметила?
ЖЕНА: Житейское дело. Так у всех бывает. Это же ты сходишь с ума по сексу, лезешь каждые пять минут и не заботишься, нравится это другому или нет.
МУЖ: Тебе никогда и не нравилось, хоть каждые пять минут, хоть каждые пять месяцев. А когда я перестал тебя донимать, когда я перестал лезть, ты правда решила, что я и интерес потерял? Что у меня ушли эти чувства только потому, как ты на меня повлияла?
ЖЕНА: Я… Наверное, я думала, что ты нашел другие выходы. Что ты развлекаешься на стороне.
МУЖ: О, и что же за выходы? Романчик вне брака? То есть пялил барменшу в «Черном льве», что-то в этом духе?
ЖЕНА: [Побледнев.] О боже, Джонни, только не говори, что пялил. Только не Джоан Таннер. Ведь все узнают! Что люди подумают? Что люди подумают обо мне?
МУЖ: Да что ты несешь. Конечно не пялил. Я же знал, что с тобой начнется, если все узнают.
ЖЕНА: [С облегчением.] О, ну слава богу. Конечно, я бы не хотела, чтобы все знали. Если уж и решил учинить такую глупость, то лучше…