[КЛЭР стоит на месте еще миг-другой, рассеянно глядя на незамечающих его МУЖА и ЖЕНУ. Когда они не шевелятся и не заговаривают, он грустно и обреченно плетется назад в свой альков СПРАВА ОТ ЦЕНТРА / СЗАДИ, где и садится, скорбно уставившись на неподвижную парочку на просцениуме. Через несколько мгновений ИЗ-ЗА СЦЕНЫ раздается ОДИН УДАР ЦЕРКОВНЫХ ЧАСОВ. Жена, сидя на ступеньке, поднимает взгляд, словно испугавшись, а МУЖ не реагирует.]
ЖЕНА: Все еще час. Как до сих пор может быть час? Почему всегда час?
МУЖ: [Без сочувствия.] Ты же сама сказала, теперь для насвсегда слишком поздно. Слишком поздно с четвертью.
ЖЕНА: Но это же у тебя. Ты на нас все это навлек. Почему для меня тоже всегда час?
МУЖ: Потому что ты участвовала в них не меньше меня, в делишках. А если я что-то узнал о делишках, так это что они делаются. Постоянно. С ними никогда не разделаешься.
ЖЕНА: [После испуганной паузы, поразмыслив обо всем.] Это ад? Джонни, мы попали в ад?
МУЖ: [Устало, не глядя на нее.] Селия, я не знаю.
ДЖОН КЛЭР: Мы это уже обсуждали и пришли к выводу, что чистилище куда правдоподобней. Не то чтобы я считал себя знатоком в этом предмете. [Пауза.] Вы меня не слышите. Какой в этом прок? [Вместе с МУЖЕМ и ЖЕНОЙ КЛЭР впадает в угрюмое молчание. Через какое-то время под портик СЛЕВА входит ЖЕНЩИНА-МЕТИСКА. Через несколько шагов она останавливается и оглядывает сцену, заметив сперва пару на ступенях, а потом ДЖОНА КЛЭРА в своем алькове.]
ЖЕНЩИНА: Эт ты поэт, да? Джон Клэр.
ДЖОН КЛЭР: [В удивлении.] Я есмь поэт? Вы уверены? Я есмь Клэр? Не Байрон и не король Уильям?
ЖЕНЩИНА: [С теплом и сочувствием.] Нет, дружок. Ты Джон Клэр. Я слышала, ты просто время от времени все путаешь.
ДЖОН КЛЭР: Правда. Я путаюсь и путаю. И вы не находите это отталкивающим?
ЖЕНЩИНА: Нет. Если честно, дорогой, когда я про тебя услышала, ты мне показался классным парнем. Да и писал ты очень ничего. Ты правда прошел досюда восемьдесят миль, когда свалил из психушки в Эссексе?
ДЖОН КЛЭР: Психушки?
ЖЕНЩИНА: Ну ты понял. Дурка. Психодром. Шизо.
ДЖОН КЛЭР: [Смеется, с удовольствием и восторгом.] А, то есть желтый дом. Так бы сразу и сказали. Да, я там бывал. Похоже, вы обо мне немало знаете.
ЖЕНЩИНА: О, я-то чего только не знаю. Короче, приятно познакомиться, мистер Клэр. Очень рада.
ДЖОН КЛЭР: Это обоюдное чувство. Как тебя зовут, девица?
ЖЕНЩИНА: Все зовут меня Каф.
ДЖОН КЛЭР: Как?
ЖЕНЩИНА: Каф. К-А-Ф. Только не читай задом наперед.
ДЖОН КЛЭР: Довольно необычное имя. И из каких ты краев Нортгемптона и вечности происходишь?
ЖЕНЩИНА: Весенние Боро, 1988–2060. В основном работала тут в корпусе Святого Петра, по соседству с церковью, помогала беженцам с востока.
ДЖОН КЛЭР: С востока – из Индии?
ЖЕНЩИНА: С востока Англии. Ярмута и всего такого. Там, откуда я родом, у нас совсем беда с погодой.
ДЖОН КЛЭР: Ах да, Британия всегда этим славилась.
ЖЕНЩИНА: Таким – нет, милый мой. Уж поверь. Таким – нет. Наступает море, дружок, а когда люди переезжают, с собой они тащат свои проблемы, а их проблемы похуже всего остального будут. С ними приходят наркотики и болезни, насилие и преступность, всякие психические проблемы. Когда я была в корпусе, придумала способ обрабатывать – в смысле, типа, сортировать – большие кучи народу, попавших в ЧП. Ничего такого особенного. Просто анкета, в виде обычной аппки, да это само напрашивалось по работе с беженцами. В общем, аппка прижилась по всему миру и, оказывается, спасла много жизней.
ДЖОН КЛЭР: Стыдно признаться, но я и понятия не имею, о чем ты мне сейчас повествовала. Я уловил только самую суть, что ты женщина незаурядных ума и заслуг, но, будучи дураком, я засмотрелся на твой бюст и упустил большую часть речи. Прошу, не думай обо мне худо.
ЖЕНЩИНА: [Со смехом.] О, да все в порядке. Ты же Джон Клэр. Для меня честь, что ты не счел ниже своего достоинства пялиться на мои сиськи.
ДЖОН КЛЭР: Кажется, ты славная женщина и пышешь добродушием. Следует отплатить тебе вниманием к твоим словам. Прошу, расскажи все заново и проследи, чтобы я не отрывался от твоих глаз.
ЖЕНЩИНА: Ах, ты шикарный. Точно такой, как я и представляла по стихам. Не скажу, что больно много их читала, но от парочки все-таки прослезилась. А обо мне рассказывать особо нечего. Из-за этой анкеты я получила куда больше внимания, чем хотела или заслуживала. Меня стали звать святой, но, если честно, это только в краску вгоняет и настроение портит. Как я уже сказала, я об этом не просила.
ДЖОН КЛЭР: Так значит, ты святая?
ЖЕНЩИНА: Ненастоящая. Только в газетах. Там кого угодно святым сделают. Я пыталась в это не замешиваться.
ДЖОН КЛЭР: Давеча на этом самом месте стоял настоящий святой. Томас а Беккет.
ЖЕНЩИНА: Правда, что ли?
ДЖОН КЛЭР: Если только мне не привиделось во сне.
ЖЕНЩИНА: Один из ключевых людей нашего города, Томас Беккет-то.
ДЖОН КЛЭР: В самом деле, ключевой человек. Мы как раз говорили о том, как он пил ключевую воду из колодца. Он проходил здесь, потому что когда-то направлялся этой дорогою навстречу осуждению в замке. Тогда как другой мистер Беккетт вернулся к церквям Нортгемптона, которые осматривал предыдущей оказией, а мистер Баньян вершил путь к базару, дабы послушать прокламацию. Что до меня, я сидел здесь всегда, этим и объясняется мое присутствие. А ты? Мнишь себя мертвой или спящей, и, так или иначе, что тебя привело?
ЖЕНЩИНА: О, я-то мертва. Тут никаких вопросов. Попала в водный бунт, когда в шестидесятых стало совсем плохо, и сердечко не выдержало, мне-то было уже хорошо под семьдесят.
ДЖОН КЛЭР: Тебе не дашь семидесяти.
ЖЕНЩИНА: Как мило. Но это я в тридцать, когда выглядела лучше всего. Если совсем уж честно, на меня молодую взглянуть страшно, а потом с возрастом малость отощала. А зачем я пришла – так это из-за них. [ЖЕНЩИНА-МЕТИСКА кивает на пару на ступенях.]
ДЖОН КЛЭР: Значит, ты их знаешь?
ЖЕНЩИНА: О да. Ну, при жизни-то мы не встречались, но про них я все знаю. Он, мужик – Джонни Верналл, а женщина – его жена Селия. В эту ночь их дочка заперлась дома на Школьной улице, и они пришли сидеть здесь под портиком до утра. А лично я знала их дочь, Одри.
ДЖОН КЛЭР: Ах да. Ту самую, с которой все это сотворили. Мы с другими призраками пытались в этом разобраться. По всему выходит, скверное дело.
ЖЕНЩИНА: О, еще бы. Еще бы. Но, с другой стороны, иначе быть не могло.
ДЖОН КЛЭР: Откуда же ты ее знаешь, это несчастное дитя?
ЖЕНЩИНА: Ну, когда мы познакомились, она уже была старушкой. Однажды ночью в молодости я крепко влипла, а она спасла мне жизнь. Она оказалась самым страшным и прекрасным человеком, что я встречала в жизни, и в ту ночь для меня все круто изменилось. Если в дальнейшем я и помогла множеству людей, то только благодаря ей. Если бы не она, я бы умерла и ничего бы не было – ни анкеты, ничего. Вот кто настоящая святая – Одри. Она мученица, и эта ночь – канун момента, когда ее повели на костер. Поэтому я и пришла. После всего что для меня сделала Одри, по-другому я не могла. Не могла не прийти и не увидеть, не могла не стать свидетельницей.
ДЖОН КЛЭР: Если во всем этом и есть поэзия, то кажется, ее центральный предмет – униженные женщины. [Пауза.] Но я совсем позабыл о манерах! Молодая дама стоит на ногах, а я ни разу не предложил присесть!
ЖЕНЩИНА: [Она смеется, двигается к алькову ДЖОНА КЛЭРА.] О, спасибо большое. Я…
ДЖОН КЛЭР: [Слегка встревоженный, испугавшись, что его не правильно поняли.] Нет-нет, не здесь. Это мое место. Место для гостей я держу на другой стороне. Говорят, там весьма удобно.
ЖЕНЩИНА: [Удивленная, но скорее позабавленная, чем обиженная.] А, ладно. Ну хорошо. Здесь вот, да? [Она садится в алькове СЛЕВА от двери.] М-м. А ты прав. Очень славно. Славное местечко.
ДЖОН КЛЭР: Ну, не такое славное, как мое, но я искренне надеюсь, что оно удовлетворит твоему вкусу.
ЖЕНЩИНА: [Смеется, очарованная откровенностью.] Нормально. Почти как трон. Так что я пропустила с Джонни и Селией?
ДЖОН КЛЭР: Большую часть, по всей видимости, ты знаешь и так. Жена упрекала мужа, пока он не признался во всем, и тогда она упрекала его еще больше. Совсем недавно он обратил внимание на то, что она понимала, что происходит, и в этом свете считается соучастницей в их недостойных обстоятельствах.
ЖЕНЩИНА: И как она к этому отнеслась?
ДЖОН КЛЭР: Поперву замечательно дурно. С негодованием отрицала обвинения, хотя я не мог не думать, что в сущности своей неискренне. Затем через какое-то время, похоже, смирилась со сказанным, после чего сидела с видом самым затравленным и сокрушенным. Ныне ее озаботила мысль, что они в аду, хотя мне общепринятым и популярным мнением кажется, что это чистилище.
ЖЕНЩИНА: Что, вот это все? Не, чушь, это рай. Все это рай.
ДЖОН КЛЭР: Верно ли?
ЖЕНЩИНА: Еще как верно. Сам глянь. Это же чудо.
ДЖОН КЛЭР: Что, даже инцест и страдания?
ЖЕНЩИНА: Что вообще есть жизнь, чтобы растлевать собственных детей; что есть дети; что есть сексуальные растления; что мы чувствуем страдания. Как я вижу, жаловаться в целом не на что. Это рай. Даже в концлагере или когда избивают и насилуют, даже если у тебя черная полоса, это все равно рай. Ты что, хочешь сказать, что писал про времена года и божьих коровок, а сам этого не знал?
ДЖОН КЛЭР: Ты уверена, что не настоящая святая?
ЖЕНЩИНА: Если бы ты знал хотя бы половину того, что я натворила по молодости, то даже не спрашивал бы. Никто из нас не святой – или святые все.
ДЖОН КЛЭР: Не несколько призванных, как предполагают воззрения мистера Баньяна?
ЖЕНЩИНА: Такого не знаю, но нет. Точно нет. Все или ничего, третьего ни хрена не дано. Мы и святые, мы и грешники, и на дуде игрецы – или вообще нет ни святых, ни грешников.